***
— Пиши аккуратнее, не нужно спешить. Видишь, последнее кандзи съехало? Черта сверху должна быть длиннее, — Аяко берет мою ладонь в свою, показывая, как правильно уводить последнюю черту. За последние три часа я исписала кривыми иероглифами примерно одну треть свитка, который так же принесла Учиха. Свиток был довольно маленький, но меньше проблем от этого не становилось — все-таки мышцам было трудно вновь привыкать к нагрузке. Но, несмотря на это, я продолжала исписывать свиток под руководством Аяко. Мне очень хотелось поскорее научиться новому для этого тела делу. — На сегодня можем закончить, я думаю, — Учиха встает с моей постели, разминая затекшие плечи, и откладывает учебный свиток на прикроватную тумбочку. Через некоторое время после начала занятия Аяко заметно расслабилась, позволяя спрашивать себя о каких-то мелочах касательно прочитанного в книге, либо о чем-то другом. Рассказы в книге оказались достаточно интересными, но волновало меня не это — мои опасения насчет того, что я ни слова не пойму по-японски, никаким образом не оправдались. От этого на губы ползла непрошеная улыбка, которую приходилось постоянно прятать. Все-таки одно дело — понимать, что тебе говорят, опираясь лишь на слух, а совсем другое — понимать написанный текст самостоятельно. Получалось, что японский я знала словно бы в совершенстве, совсем не испытывая неудобств в прочтении каких-либо слов. Непонятно только, плюшки это от моего переселения, или что-то другое, но приятно было все равно. — Как ты себя чувствуешь, Амэ-чан? Голова не болит? — Я морщусь, когда Аяко упоминает про боль, потому что голова действительно болит. Не так сильно, как с утра, конечно, но достаточно неприятно. Учиха, видя мою заминку, подходит и аккуратно приподнимает мою голову, заглядывая в глаза. Чакру в этот раз она не использует, просто отпустив меня через пару секунд разглядывания. — Видимо, сказывается факт того, что ты долгое время не выходишь на свежий воздух. Думаю, если сегодня мы с тобой выйдем прогуляться по территории госпиталя, то ничего страшного не случится. Но сперва нужно будет поговорить об этом с кем-то из старших иръенинов. Мало ли… Договорить ей не дают — дверь распахивается, и в палату входит Нобу. Я вскидываю руку для того, чтоб помахать брату, но вижу его напряженный взгляд, и улыбка на моих губах тает, как льдинка под палящим солнцем. Вслед за братом в палату входит женщина, взглянув на которую, я понимаю, что попала. В дверях останавливается жена главы младшей ветви клана Фушичо. Фушичо Азуми. Меня пришла навестить мама.***
Если бы я могла, я бы поседела прямо сейчас. Нет, правда. Когда я увидела, кто вошел меня навестить, внутри меня вздернулись все эмоции. Я почувствовала дикую обиду, растерянность и страх. А еще очень-очень много трепетной любви к этой женщине вперемешку с злостью. И, что самое плохое, это были эмоции моего тела, эмоции маленькой Амэ. Эти эмоции не принадлежали мне по-настоящему, оставленные в моем теле как напоминание, что я здесь случайно. Я прикрываю глаза на пару секунд, давая время себе и своему телу справиться с потоком информации, которая грозилась взорвать мой мозг. Странно, почему же на Азуми такая реакция? Когда приходилось «вспоминать» Нобу, такого коктейля мое тело не выдавало. Надо будет попозже с этим разобраться… Женщина, между тем, проходит в палату, останавливаясь возле моей кровати. Я замечаю, что она достаточно красива, хоть и держится несколько скованно. Вперед нее проходит Нобу, жестом прося Аяко выйти за дверь. Учиха на пару секунд замирает, с неким любопытством осматривая внезапную делегацию, но палату послушно покидает, проходя мимо моей матери с опущенной в знак почтения головой. Интересно… Воспользовавшись тем, что взгляд матери был устремлен на уходящую Аяко, я могу теперь рассмотреть ее получше. У Азуми длинные каштановые волосы, заколотые в интересную прическу с канзаши, светло-серые глаза в обрамлении пушистых ресниц и тонкие руки, сжимающие сейчас края больничного халата, накинутого на плечи. У них что, у всех привычка халат неправильно носить? Молчание, опустившееся между нами, между тем затягивается. Но тут на помощь приходит старший брат. Нобу мягко подталкивает мать за плечи, заставляя подойти ближе и сесть хотя бы на стул. — Здравствуйте, — тихо говорю я. По легенде у меня амнезия, так ведь? Вот поэтому улыбаемся и машем, парни. И делаем вид, что совсем-совсем не помним эту женщину, которая с тоской в глазах смотрит на меня сейчас. Хотя, что правда, то правда — Азуми я не помню совершенно. Просто знаю, что эта женщина — моя мать в этом мире. А как она ко мне относилась, помнит скорее мое тело, и то не так ярко, как хотелось бы. — Амэ-чан, ты совсем меня не помнишь? — И столько боли в голосе, аж жуть берет. Нобу-нии-сан тихо вздыхает, аккуратно присаживаясь на край моей кровати. Каа-сан сжимает края халата еще сильнее, так, что на тонких руках проступают белые пятна, и отводит взгляд. Я, ища поддержки во взгляде брата, аккуратно и осторожно протягиваю руку к рукаву его больничного халата. Нобу, заметив манипуляцию с моей стороны, разворачивается ко мне всем телом, заглядывает в глаза, слегка улыбнувшись уголками губ. — Мам, у нее амнезия. Она не помнит ни тебя, ни меня, ни ото-сана. Вообще никаких воспоминаний. Меня она скорее заново узнает, потому что я постоянно напоминаю о себе. А тебя она не помнит вовсе… — Женщина вдруг всхлипывает, тянет тонкую руку к моим волосам, в последний момент замирая в нерешительности. Как же ей больно понимать, что ее ребенок, пусть даже и не совсем любимый, ее не помнит. Надо что-то менять. Потому что если мне предстоит здесь задержаться, вполне в моих силах сделать так, чтоб получилось что-то наладить. — Мама? — Азуми вскидывает на меня широко распахнутые глаза, в которых стоят слезы, и осторожно кивает. Словно боится испугать, сделать что-то не то. Я слегка наклоняю голову, будто бы обдумываю что-то, а потом вытягиваю руки в ее сторону. И в этот момент что-то надламывается в этой женщине, до боли похожей на восковую статую. Азуми встает со своего стула, порывисто обнимает меня и опускается уже на мою кровать. Аккуратно сжимая меня в объятиях, она словно бы сама сжимается, стараясь оградить меня от всего мира, мелко-мелко дрожит, словно бы не может согреться. И тепло так становится, спокойно. Будто бы я под мощнейшей защитой сижу. Поэтому я совсем немного расслабляюсь, прикрываю глаза, вдыхая от каа-сан тонкий аромат каких-то цветов. — Мне нравится, что ты моя каа-сан. Ты красивая. — Вот так вот просто говорю то, что первое приходит на ум. Азуми тихо, едва слышно всхлипывает, все так же обнимая меня. Как же мало нужно ей для счастья. Из-за материнского плеча осторожно поглядываю на Нобу. Парень стоит за спиной матери, скрестив руки на груди, наблюдая за нами, но вмешиваться не спешит. Похоже, даже рад такой реакции, видимо, ожидал что все будет куда хуже. Ну и хорошо. Чуть помедлив, осторожно отстраняюсь, прикасаясь маленькими ладошками к щекам каа-сан. Стираю ее слезы, ловя ошарашенный взгляд от двух людей сразу. Первым приходит в себя, как и ожидалось, Нобу. Решив, что с нас достаточно потрясений, нии-сан подходит к матери и мягко прикасается к ее плечу. — Все хорошо, каа-сан. Не переживай, Амэ обязательно тебя вспомнит. Все хорошо, — ласково шепчет парень, приобнимая ее за плечи. Азуми кивает, пытаясь куда-нибудь деть мелко трясущиеся руки. Потом брат поворачивается ко мне, с легкой улыбкой треплет по волосам. — Амэ-чан, у нас для тебя хорошие новости, вообще-то. Теруко-сама говорит, что твое состояние стабильное, и через неделю тебя вполне можно будет отпускать домой. Правда, раз в месяц тебе нужно будет приходить на обследование, но это будет быстро, гарантирую. Услышав подобное, не думаю, что кто-то остался бы равнодушным, будь он на моем месте. Вот и я вспрыгиваю на кровати, победно вскидывая руки, и широко улыбаюсь. Нобу лишь качает головой, наблюдая за моей выходкой, и даже губы каа-сан трогает тень мимолетной улыбки. Бедная женщина, почему же раньше ты так относилась к своей дочери, если сейчас готова разрыдаться лишь от того, что я просто дышу?..***
Посидев со мной еще немного, брат и мама все же покинули мою палату, давая мне столь драгоценное время поразмышлять в одиночестве. О чем именно? Да обо всем, что творилось вокруг. По крайней мере, как минимум одна проблема решалась сама собой что в данный момент, что в обозримом будущем. Мой внезапно изменившийся характер — а он не сможет остаться неизменным — если кто-то вдруг заметит и спросит, можно будет с легкостью объяснить моей «амнезией». Но формат того, почему из раза в раз мое тело выдавало какие-то непонятные реакции на моих близких, мне оставался непонятным. Возможно, внутри моего подсознания мог бы найтись хоть примерный ответ на вопрос «почему так?», но попасть-то туда я не могла никаким образом! И это удручало, на самом деле, очень сильно. Куда сильнее того, что я могла просто не стать шиноби. С этим еще планировалось разобраться. Куда-то в самое пекло лезть я все равно не стану — силенок не хватит, но что-то более мелкое возможно я и осилю в будущем, но только при условии того, что будут на это силы. Которых сейчас, собственно, не было. Зевнув, я протираю глаза и смотрю в окно — солнце понемногу клонилось к земле, собираясь в своей привычной манере уползать за горизонт через какое-то время. Все-таки, сегодняшний день утомил меня, будучи богатым и на эмоции, и на действия, поэтому спать хотелось все сильнее. Закрыв глаза, я прислушалась к своим внутренним ощущениям, пытаясь отыскать хоть какой-то знак, как пробраться внутрь себя же. Видимо, я все-таки перестаралась по итогу, пытаясь найти какие-нибудь отголоски от эмоций настоящей Амэ, потому что вскоре уснула, свернувшись на слишком большой больничной кровати.***
— Ура, мы идем домой! Вместе с каа-сан и нии-саном! — Наконец-то прошла эта несчастная неделя! Честное слово, я уже устала торчать в четырех стенах, жуткая скукотища при ближайшем рассмотрении эти ваши госпитали. Я и так примерно месяц валяюсь в госпитале бесполезным овощем, только из окошка все рассматриваю, и то не всегда — процедуры-то мне никто не отменял, даже учитывая то, что с каждым днем мне становилось все лучше. А мир вокруг вообще-то ждать меня не обязывался, и пиздюли могут прийти откуда не ждали вовсе. Поэтому, едва мы заканчиваем с документами и прочей бюрократической мешаниной, я метеором влетаю обратно в свою палату. Каа-сан, изгибая уголки губ в слабом подобии на улыбку — настоящая аристократка — идет следом за мной, а вот Нобу-нии уходит переодеваться — конкретно сегодня его смена была почти закончена — брат попросил сократить рабочее время ради того, чтоб проводить меня с матерью до дома и побыть с нами. Я подхожу к кровати и открываю ящик небольшой тумбочки, стоящей рядом. Сюда, на самом деле, помещались все мои вещи, которые накопились за этот месяц. Поэтому я сразу переодеваюсь в светло-серую футболку и темные бриджи, пока каа-сан помогает разбирать тумбочку. Что самое интересное, вещи она складывает в специальный свиток, а не в какую-нибудь сумку. В принципе, моя выписка не заняла у нас слишком много времени — часть моих навыков достигла нормальных показателей, а для восстановления всего остального такой строгий врачебный контроль не требовался. Из-за этого и было принято решение отпустить меня домой, чему я, повторюсь, была очень рада. Конечно, так часто видеть брата — это очень здорово и полезно для налаживания семейных отношений, но скучно же! Тем более брат оказался на редкость шумным и всячески пытался меня подначивать, что не могло иногда меня не бесить. — Все, каа-сан, я готова. Можем идти, — Азуми кивает, беря меня за руку, и мы вместе выходим из палаты. Почему-то грудь наполняет какая-то эфемерная радость, отчего я счастливо щурюсь и крепче сжимаю ладонь каа-сан. Решено, мне нужна поддержка и источники различной информации, поэтому легче всего начать со своей семьи. Нужно будет пообщаться еще и с многоуважаемым отцом, посмотреть, что он за человек такой, если уж ни разу не навестил дочь, пока та была в больнице. Матушка, конечно, тоже хороша — но она хотя бы сейчас идет рядом и украдкой посматривает на меня. Да и радовалась очень, когда меня увидела. А вот отец — совсем другое дело… Я-таки не сдерживаюсь и незаметно для матери закатываю глаза. Ками-сама, ниспошли мне терпения жить с такой семьей, если все действительно так хреново, как я думаю. Пока я копаюсь в своих мыслях, мы спускаемся по лестнице на первый этаж, где возле поста медсестер нас просят подождать брата. Мы с каа-сан отходим в сторону, чтобы никому не помешать, и я присаживаюсь на скамейку возле стены. Через некоторое время мое внимание привлекает Аяко, стоящая неподалеку и беседующая о чем-то со светловолосым пареньком примерно моего возраста, а, может, и на год младше. Тот, широко размахивая руками, что-то горячо объясняет ученице моего брата. Выглядит он при этом как-то неопрятно — темные бриджи испачканы в чем-то, на светлой футболке с рисунком красного водоворота есть прорехи, да и на щеках вроде бы тоже была какая-то грязь. Мальчишка тем временем сутулит спину, когда к ним подходит еще один врач — огромный мужчина, в своей комплекции похожий на медведя. Глядя из-под темных бровей, он что-то говорит Аяко, отчего Учиха разворачивается и уходит в сторону лестницы, лишь слегка кивнув на прощание мелкому. Пацан же прячет руки в карманах, смотря в спину удаляющейся девушке. А потом разворачивается и, насупившись, топает к выходу. Краем глаза замечаю, как каа-сан неодобрительно качает головой, и поворачиваюсь к ней. — Каа-сан, ты что, знаешь этого мальчика? — Она слегка нахмуривается, прежде чем ответить на мой вопрос, но ничего сказать не успевает — к нам подходит Нобу-нии, завязывая на ходу волосы в низкий хвост. Брат одет теперь в темно-зеленую футболку и мешковатые штаны шиноби, на ногах сандалии, привычные ногам всех ниндзя, на руках короткие перчатки без пальцев — Нобу можно было хоть сейчас отправлять куда-нибудь на миссию. Он треплет мои короткие волосы, улыбается каа-сан и мы наконец-то выходим из больницы. Свобода!***
Н-да, а я-то думала, что все пройдет гладко. Смешная такая, честно. Едва мы подходим к кварталу, принадлежавшему клану Фушичо, я обращаю внимание на герб, нарисованный на входе. Черный круг, на фоне которого птица, сложенная из красных линий, заворачивающихся в водоворот. Интересно, однако… На спине у брата тоже оказалась эта птица, как и на ципао матери, что, в целом, было неудивительно. А вот на моих вещах знак клана отсутствовал. Уж не знаю, как там обстоят дела с домашней одеждой, а на том, во что я была одета, не было и намека на красную птичку. Да и вещи мои сами по себе были достаточно невзрачными… Я, глубоко вздохнув, медленно иду за братом и матерью сквозь широкие ворота, попадая на совершенно чужую для себя территорию. Повсюду на центральной улице нам встречались люди разных возрастов — некоторые, заметив мою мать и брата, приветственно улыбались им, склоняясь в поклонах. И эти же некоторые, едва завидев меня, качали головами и прищуривали глаза. Я замечаю, как рука матери крепче сжимает мою ладонь, и необъяснимо для себя мрачнею. Нобу тоже напрягается, это заметно по тому, какой неестественно прямой становится его спина. Брат сам замедляет шаг, стараясь идти вровень с нами, а я начинаю лихорадочно рассуждать. Что такого могло случиться, что на Амэ — на меня — соклановцы смотрят взглядом, где почти физически считывается неприязнь и разочарование? Я низко опускаю голову, стараясь спрятаться от чужих взглядов, потому-что мне сразу становится жутко некомфортно. Если на Амэ так смотрели всю ее недолгую жизнь, я начинаю понимать, почему она так отчаянно цеплялась за брата — больше банально не за кого было. Мать пока что не в счету — я еще не разобралась с тем, как она относится ко мне. И как я должна к ней относиться — тоже не знаю. — Каа-сан, почему эти взрослые так смотрят на меня? Я сделала что-то плохое? Что случилось? — Нет, ну правда, какого шинигами здесь вообще творится? Нобу хмурится, тяжело вздыхая на мой вопрос, но отвечает мне вместо матери, продолжая твердо шагать вперед. — Ничего не случилось, Амэ-чан. Просто эти люди знают не все о тебе, вот и считают маленькой девочкой. Но ты же не такая, ты же не станешь расстраиваться из-за их глупых взглядов? — я медленно киваю, а внутри поднимается волна раздражения. Значит, слабой считают? Понятно, конечно, отчего это, но мы еще посмотрим, какой «слабой» я буду потом. Чувствую ладонь Нобу на плече и делаю глубокий вдох, отпуская пока что ненужные эмоции. Да уж, брат прекрасно умеет поддерживать. Я поднимаю взгляд на Нобу, который терпеливо ждет моего ответа, и улыбаюсь самой солнечной улыбкой, на которую сейчас оказываюсь способна. — Почти пришли, Амэ-чан, — одновременно со словами каа-сан замечаю наконец-то наш дом в конце улицы. М-ма… Неплохой однако особняк мой отец построил. Или не он, суть вообще не в том. Я перехожу на бег, в нетерпении оказаться наконец-то в безопасном месте, но останавливаюсь перед калиткой, оглядывая то место, в котором мне предстояло теперь жить. Достаточно большой двухэтажный дом приветливо смотрел на меня стеклами окон, а по бокам от дорожки, ведущей к крыльцу, росли разные цветы. Видно было, что люди, которые здесь жили, любили это место и всячески за ним приглядывали. Заметив, что я засмотрелась на дом, меня мягко подталкивают в спину. Я глубоко вздыхаю, заранее готовясь к худшему, и толкаю дверцу калитки, входя на участок. И вдруг все косые взгляды соклановцев, их презрение и все разные обиды остаются позади. По телу вдоль позвоночника струится спокойствие, когда я поднимаюсь на низкое крыльцо. Мы все вместе входим внутрь, и я останавливаюсь в прихожей, снимая обувь. Каа-сан проходит вглубь дома, а Нобу вдруг присаживается на корточки передо мной. — Ну что, Амэ-чан, готова к экскурсии по дому? Пока мама занята обедом, я тебе все заново покажу, как тебе идея? — Нобу-нии, ты мой спаситель, я тебя обожаю! Не придется просить о помощи — дом-то я и в самом деле не помнила. Поэтому в который раз за этот день я киваю, позволяя увести себя в глубину просторных комнат. Услышав с предположительной кухни шум воды и запах чего-то вкусного, я тяну носом воздух, сглатывая слюну, но послушно топаю за братом. Нобу показывает мне гостиную, кухню со столовой, потом ведет мимо ванной комнаты и библиотеки на второй этаж. Если первый этаж был отведен под какие-то общие нужды, то на втором этаже уже расположились комнаты всей семьи, включая несколько пустых, и еще одна уборная. Брат показал мне дверь в свою комнату, которая была ближе всех к лестнице, потом показал родительскую спальню. Самой последней комнатой оказалась моя. Ну, неудивительно, что уж тут говорить. Толкаю дверь в комнату и замираю на пороге. Серьезно? Вы сейчас серьезно? В моей комнате была лишь маленькая кровать, низкий столик и небольшой шкаф из темного дерева. Пара каких-то игрушек вероятно были отброшены мной в угол и забыты, а темные шторы бордового — единственное хоть сколько-то яркое пятно в комнате — цвета оказались плотно задернуты. Я в замешательстве осматриваю масштаб бедствия, а потом шагаю через всю комнату к шторам, резким движением распахиваю их и являю наконец миру и нам с братом окно с видом на сад. В комнате пахло пылью и затхлостью, поэтому мне не терпелось впустить сюда свежего воздуха. — Нобу-нии, почему в моей комнате почти ничего нет? Каа-сан и ото-сама все выкинули? Они думали, что я не очнусь? — На глаза как по волшебству наворачиваются слезы, поэтому Нобу спешит ко мне, прижимая в защитном жесте к себе. Брат обнимает меня одной рукой и ласково треплет по волосам, другой рукой потянув оконную раму вверх. Чувствуя, как свежий воздух начинает дуть в затылок, я непроизвольно мотаю головой, а потом смотрю на брата, насупившись. — Нет, что ты. Они наоборот очень сильно надеялись на то, что ты вылечишься. А из комнаты ты сама попросила все убрать. Уж не знаю почему, но, думаю, это уже не важно. Мы ведь можем все заново купить, правильно? Я киваю, выпутываясь из его объятий, а потом подхожу к шкафу. Распахиваю створки до упора, смотрю на обилие серых и темных оттенков, и со вздохом закрываю его обратно. Надо будет потом купить себе нормальной одежды, а то тенденция ходить серой молью меня не особо привлекает. — Дети, обед готов! Спускайтесь скорее! — Слышу голос матери, и не задумываясь вылетаю из комнаты, со смехом подначивая брата двигаться за мной. Еду я всегда любила, что уж тут поделать. Поэтому с топотом вылетаю в коридор, чтоб через полминуты оказаться за столом. Каа-сан смотрит на меня с явственной улыбкой, прежде чем поставить передо мной тарелку с дымящимся раменом. Брат входит в столовую спустя несколько секунд, стараясь держать лицо отличника, но его сразу выдают взлохмаченные волосы и подрагивающие в улыбке губы. Прежде, чем сесть за стол, Нобу подходит к матери, целуя ее в лоб, а потом садится на свое место. Каа-сан ставит перед ним еще одну порцию рамена, а после садится за стол вместе с нами. — Итадакимас! — Брат складывает ладони вместе, произнося короткую молитву, а потом принимается за еду. Мы с каа-сан следуем его примеру. Я, жуя до боли вкусную, а главное домашнюю лапшу, задумываюсь о том, что все больше расслабляюсь рядом с матерью и братом, как будто бы знаю их долгое время. Вероятно, это были проделки моего подсознания, чтоб я не поехала крышей раньше времени. Потому что ну не может человек так спокойно себя вести с посторонними людьми. Хотя, если это процесс слияния так работает, то все не так страшно. А для того, чтоб в этом разобраться, мне что требуется? Правильно, попасть в свое подсознание. Ками, какая же морока мне предстоит. С мрачным хлюпаньем втягиваю в себя часть лапши, поворачиваясь к каа-сан. Терзает что-то меня одно нехорошее предчувствие по поводу отца… — А когда ото-сан вернется домой, каа-сан? — мать смотрит на часы, висящие на стене, а потом переводит печальный взгляд на Нобу. Тот лишь ведет плечами, подцепляя палочками следующую порцию лапши. Мать на это лишь поджимает тонкие губы, недовольно качнув головой. Я наблюдаю за этой пантомимой молча, не спеша вмешиваться, когда вдруг слышу звук открывающейся двери. Приплыли. Как там было? Вспомни солнышко, вот и лучик выглянул? Я сглатываю вязкую слюну, а по хребту тем временем вновь ползет какое-то неприятное предчувствие. Мать с братом одновременно поднимаются, выходя в коридор, чтобы поприветствовать отца. Немного подумав, я встаю следом, тихо выскальзывая из-за стола. Там уже разворачивается сцена семейного воссоединения — отец мельком целует мать в щеку, а брата легко треплет по плечу, прежде чем разуться. В этот момент все мои эмоции вновь вздергиваются, как это уже было в больнице, и на смену умиротворению спешит прийти обида и злость настолько сильные, что я не сдерживаюсь. Выхожу из тени коридора, подходя к счастливой семье. Отец, заметив меня за спинами родных, вдруг замирает, смотря на меня тяжелым взглядом. Но меня это не останавливает, поэтому я подхожу к Акихико почти вплотную, остановившись в паре шагов. Складываю руки лодочкой и медленно склоняюсь в глубоком поклоне, краем глаза замечая, как сжимает руки на подоле ципао мать. — Здравствуйте… Акихико-сама. Я могу называть вас «ото-сама»? Когда я наконец выпрямляю спину, то натыкаюсь на взгляд Акихико почти сразу. У отца лицо на удивление ошарашенное, а когда он видит мой безразличный взгляд, то и вовсе вздрагивает. Тихо хмыкаю, разворачиваюсь и топаю обратно на кухню. Не ожидал, отец, что я назову тебя по имени? Ну, да, это ведь такое неуважение с моей стороны. Но ты больше не сможешь притворяться, что у тебя только один ребенок. И делать вид, что все в порядке, тоже не получится. Я сделаю все для того, чтоб ты признал меня. Потому что хотя бы в этом мире у меня должна быть нормальная семья.