With a cup of tea

      — Не догоняю, о чем ты, четырехглазая, — хмыкнул Леви, поднимая тяжелый взгляд на стоящую рядом Ханджи с горькой и явно уставшей усмешкой. Он устал морально, хотя и не участвовал в последней битве, чтобы вернуть Эрена из лап этих предателей Райнера и Бертольда. Они были многообещающими и явно во многом превосходили тех же Эрда и Гюнтера, и капрал даже подумывал включить их в свою команду. Как хорошо, что он не привязывается так просто к людям, как хорошо, что им вообще так сложно завоевать хоть капельку его доверия, и поэтому ему намного легче было пережить это предательство, чем тем же Арлерту и Конни, для которых Райнер был почти как старший брат. Ему было почти плевать, больше задели слова Ханджи. Что-то непонятное об ассимиляции, внутренних органах и спинном мозге. Признаться, Аккерман плохо разбирался в анатомии — или это вообще физиология?       Но сам факт того, что есть вероятность, что там, в затылке титанов были люди… Капрал побледнел, хотя казалось, побледнеть еще больше — попросту невозможно. Он бежал от своего прошлого с тех самых пор, как попал в разведотряд, с тех пор, как проиграл Ирвину. И не хотел больше убивать людей, желал бороться за настоящую свободу, что была в каждом глотке свежего воздуха за стеной Мария, бороться за то, чтобы однажды увидеть весь мир или хотя бы получить в распоряжение новые земли и уехать, далеко-далеко, чтобы больше никто не смог ему указывать, но теперь… Было просто ужасно осознавать, что он вновь вырезал людей, от этого даже руки дрожали бы, если бы не стальной самоконтроль и дисциплина.       — Ну уж извини, — фыркнула Зое и казалось, что в этот раз её насмешливая улыбка у очень натянутая, а в глазах отразилась боль. Ведь она, в отличие от капрала, никогда не была убийцей, никогда не убивала людей, и это для неё было еще более тяжело, хотя она это и не показывала никогда, предпочитая выставлять себя малость чокнутой и помешанной, но так была целее и сохраннее нервная система, ведь если бы она показывала каждую свою эмоцию и боль каждый раз, то давно бы распустила нюни и стала бы намного слабее.       — Тогда… Это значит, что когда я так рьяно вырезал плоть из их шей, я просто убивал людей направо и налево? — Леви вновь повторил тот же вопрос, что и тогда в комнате Ирвина, и уткнулся взглядом в пустоту. Кажется, и сгорбленная спина, и дрожащие кисти рук, и даже выражение его лица выражало какое-то сожаление и вину, ведь он и правда вновь убивал людей… Делал то, что однажды поклялся командору не делать. Использовать свои силы во благо и больше не убивать людей просто так — таково было его обещание, и Аккерману всегда казалось, что если выполнять его, то однажды он сможет стать таким же, как и они. Обычным человеком, разведчиком, позабыть свое прошлое и идти дальше. Он думал, что однажды, искупив свою вину, он сможет назвать себя тем, кто с достоинством и гордостью носит крылья свободы, тем, кто свободен в душе, несмотря на физическое состояние, тем, кто опьянен жизнью и умеет её ценить.       Леви не умел.       Он и раньше убивал людей направо и налево, чтобы выжить в подземельях, и теперь, оказывается, тоже… А ведь Петра и Ханджи только-только совместными усилиям и смогли его убедить в том, что он больше не делает ничего плохого, что он может простить себя, и теперь Ханджи… Нет, капрал её не винил. Эта информация была очень ценной, слишком ценной, чтобы скрывать её, но все же было не по себе от этого понимания, было страшно оттого, что ему казалось, будто весь мир снова окрасился в алый, будто по его лицу вновь стекают ручьи крови, заливая глаза, нос и даже рот. На секунду показалось, что он даже почувствовал тот противный металлический привкус на потрескавшихся губах. Ему показалось, что его руки, несмотря на белоснежные рукава рубашки, вновь были окрашены в алый. Ему так казалось первые несколько месяцев в разведотряде, пока Ханджи не начала его тащить на свои эксперименты, не показала свою безумную сторону, хотя порой Аккерману и казалось, что это лишь показное, и весь её хаос… Почему-то возникало ощущение, будто она, как и он, хочет от чего-то сбежать.       — Ну и что? Во-первых, у меня так и нет доказательств до сих пор, а во-вторых, даже если и так, то что? — Зое поставила на стол две кружки с чаем. Обе были на удивление в чистых блюдцах, ложечки аккуратно лежали на них, и даже ни одна капелька горячего ароматного напитка не пролилось ни на стол, ни на блюдце. Так не похоже на привычного майора Ханджи, но она и сама была сейчас не похожа на себя. Такая на удивление спокойная и серьезная одновременно. И еще она никогда не заваривала ему чай.       Леви даже сам не заметил, в какой момент она вообще вошла на кухню и где, собственно, взяла столь редкую вещь, ведь в отряде разведки мало кто мог себе такое позволить, тем более, аромат был чище той бурды, что продают торговцы. Откуда она вообще это взяла? Зое точно что-то скрывает и далеко не так проста, как кажется на первый взгляд, она точно не просто девушка, несущая за собой надежду, смех и полнейшую неразбериху.       — Я обещал больше не убивать людей, — тихо проговорил Леви и посмотрел на собеседницу, которая успела уже сесть рядом с ним за этот уже далеко не крепкий деревянный стол. От этого взгляда, кажется, она даже вздрогнула, ведь… Далеко не каждый день Аккерман позволяет себе проявлять эмоции, а тем более — такого рода боль и даже отчаяние… Кажется, эта ситуация его все же надломила. Уже и так было понятно, что правительство не справляется ни с населением, ни с титанами, Ирвин потерял руку, да еще и почти половина их легиона полегла на поле боя против этих Колосса и Бронированного. Слишком, слишком много за один день, чтобы спокойно отреагировать и даже остаться равнодушным. Слишком вообще сложно это было даже для него, для сильнейшего воина человечества. Еще и эти Эрен с Кристой, приносящие столько проблем. Столько, что если бы они сейчас зашли, то точно получили бы от Леви этим самым столом по голове или его тяжелым сапогом по лицу.       Но он пообещал. Пообещал не убивать больше, но убивал… В сердце что-то будто оборвалось, ведь он был человеком чести и всегда сдерживал свои обещания, и если уж пообещал не убивать, то и не убил бы больше никогда, если бы знал, что там, внутри этих титанов, если бы знал, что там внутри люди. Было так паршиво просто оттого, что он вырезал больше сотни человек, ему не было их жаль, и даже рука не дрогнула. Отговорка, что он не знал или что они уже давно потеряли человеческий облик — вовсе даже не отговорка. Она делала лишь еще больнее и заставляла себя вновь ненавидеть, как было когда-то. Леви всегда казалось, что он родился нежеланным ребенком и порой в нем просыпалось необоснованное чувство ненависти к себе, хотя любовь к жизни и не позволяла ему даже на миг задуматься о такой глупости, как самоубийство. Ему просто не хватило любви в детстве.       — Но ты же не убиваешь их просто так. Ирвин говорил, что ты обещал пользоваться своей силой во благо. И ты ведешь человечество к свободе, даже несмотря на Эрена, ты остаешься сильнейшим воином человечества и его надеждой, — улыбнулась Зое, в который раз удивив за эти пару минут капрала. Он не ожидал, что она может быть такой красноречивой и говорить не какими-то научными терминами, которые он зачастую не понимал, ведь не учился в школе обычной и выучил буквы сам, когда Кенни не таскал его на разные задания и не учил убивать, ведь элементарную грамоту знать надо было. Математика, элементарная биология и география — эти все навыки он приобрел уже непосредственно на практике, пока выживал в подземном мире. Но теперь Ханджи не умничала, а выражалась очень даже просто, но и не как какому-то глупому ребенку, ведь Леви был далеко не глуп, а знания, полученные на практике, часто оказываются полезнее.       И её слова… Это было то, чего он так хотел услышать, но даже не позволял себе поверить в то, что это действительно кто-то может сказать ему, ведь все, кто был здесь до того, как появился он, считали его монстром, а все, новобранцы — боготворили его, считая таким безумно сильным и правильным, что думали, будто каждое его решение — правильное. Он никогда не слышал критики в свой адрес, конструктивной, конечно, и не слышал так же и обычных похвал, привычных обычным людям, а не «он сильнейший воин человечества» и прочее-прочее. Её слова в какой-то степени вселили в него уверенность и решительность действовать дальше, решительность довести людей до свободы, освободить землю от титанов и позволить всем жить спокойно и главное — свободно. Если еще минутой ранее он был почти готов сдаться и признать, что он сломлен, то теперь, как и много раз раньше, Ханджи сумела вселить в его надежду.       — Ну, пей чай, а то остынет и будет не таким вкусным, — жизнерадостно проговорила Зое и каким-то на удивление изящным движением взяла в руки чашку, а увидев подозрительный и даже какой-то непонимающий взгляд Аккермана, рассмеялась. Видимо, он не ожидал, что она способна не только на порывистые и будто бы резкие и угловатые движения, но еще и такие грациозные. — Удивлен, коротышка? Ну да, я же никому не говорила. Вообще-то, я тоже знатного рода. Не скажу, конечно, что очень известного, потому как моя пра-пра-какая-то-там-бабушка была из семьи купцов, и семья не вмешивалась в политику, так что давно потеряла свое влияние.       Кажется, Леви, только пригубивший чай, был в шоке такое услышать и едва не пролил его на свою белоснежную рубашку, и лишь в немом удивлении посмотрел на Зое. Он этого явно не ожидал, ведь она всегда казалась такой безалаберной, такой странной и беспорядочной. Он даже и подумать не мог, что она была наследницей аристократической семьи. Это никак не вязалось с образом той живой подруги, майора, который всегда твердо шел в бой и был готов умереть за долг солдата, на человека, который так угрожал пастору Нику в тот день на стене. Это было просто так не похоже на неё, а она — была так непохожа на тех аристократов. Скорее уж можно было даже подумать о таком чистоплюе, как он, что это он — дворянин, какой-нибудь герцог. Даже нахмуренные брови немного разгладились, и капрал тщетно пытался представить себе Ханджи, которую каждый день видел непричесанной и практически только в форме, с красивой прической, в пышном платье. Какой бы ей подошел цвет? Но это была бы уже не она. Уже не его Зое. Его? Странно было даже думать о таком.       А Ханджи, как и Леви, просто пыталась сбежать от своего прошлого. Она была дочерью главы одного из малоизвестных дворянских родов, и, несмотря на то, что их фамилия не была широко известна людям, состояние у них было довольно велико, ведь они в основном занимались промышленностью. Они многое могли себе позволить, но, как часто бывало у аристократов, на детей практически не обращали внимания, и младшая единственная дочь была всегда предоставлена сама себе. Люди, которые прислуживали в поместье, исполняли любую её прихоть. Отец, который души не чаял в своей дочери, покупал ей все, чего ей только хотелось, не обращая никакого внимания на цену и на то, было ли это полезно или вредно для её развития. Совсем не удивительно, что Зое выросла любознательным и немного одиноким ребёнком, хотя в то же время и избалованным. Ей не нужно было трудиться, чтобы получить все, о чём мог только мечтать любой другой ребёнок, но порой ей так не хватало самой обычной ласки со стороны родителей, запретов или указаний, ведь… ведь таким образом они бы проявляли заботу, самую обычную, а не извращённую богатством.       Но все же девушка выросла избалованной, совершенно не приспособленной к жизни, и когда её старшая сестра ушла в разведотряд, желая бороться за свободу, она посмеялась, за что Зое до сих пор было ужасно стыдно. Стыдно, ведь она выросла такой избалованной, стыдно, ведь она погибла в первой же вылазке, но, по словам Киса Шадиса, она единственная внесла какой-то смысл в их вылазку — они сумели продвинуться намного дальше и сделать практически все, что запланировали, только благодаря ей и её самоотверженности. Зое помнила, как в свои шестнадцать лет увидела изуродованное тело сестры — единственное, что у неё осталось. Они ведь всегда-всегда были так близки… Тогда у Ханджи подкосились ноги, тогда был последний раз, когда она плакала из-за собственной боли в сердце, тогда был последний раз, когда она видела свою сестру. Конечно, Камелия до сих пор иногда приходит ей во снах, но это совсем не то. И последние её слова, что ей передал тогда еще просто капитан Ирвин: «Никогда… Никогда не вступай в разведотряд — я хочу, чтобы ты жила в свое удовольствие».       Конечно, Смит мог сказать что-то другое, чтобы мотивировать её вступить туда, но не стал. И каково же было его удивление, когда три года спустя перед ним представала Ханджи Зое — почти точная копия сестры, но с другим взглядом — уверенным, решительным, а главное — с желанием жить, а не бездушно помогать другим, сжигая себя саму.       Тогда Смит понял, что эта девушка — особенная.       И Леви тоже это видел. Видел, что она была не такой, как другие. В отличие от тех, кто вступал в отряд разведки, она не жила мечтами о свободе, и сначала ею двигала месть, а потом — желание признания, как и у него. И лишь потом — желание побить всех этих титанов — или, в её случае, победить — и наконец обрести долгожданную свободу, хотя они оба и чувствовали её в каждом глотке воздуха за стеной. Она, сбегая от прошлой своей жизни, избалованности и роскоши, устраивала кавардак везде где можно, в особенности — у себя в комнате. Она любила беспорядок, любила читать взахлёб, изучать титанов, любила вообще слишком много. Ну, а вечно немытые волосы, нечищеные очки и сапоги — это была как акция протеста, чтобы помнить, какой ей нельзя вновь стать — самовлюбленной избалованной девчонкой. Сначала было так сложно, ведь она не привыкла ничего делать сама, но со временем привыкла, тем более, что появился Моблит, всегда помогавший и поддерживавший её во всех начинаниях, хотя она и уже тогда казалась всем чокнутой.       Аккерман, сбегая от своего прошлого, пытался во всем навести порядок, ведь грязи ему и так хватало с головой сначала в комнатке в борделе, потом — в жилье Кенни и на улицах подземного города. Даже в общении с Изабель и Фарланом всегда была только грязь и какая-то низость, а теперь он пытался от этого уйти. Сбежать от своего прошлого, хотя в нем и остались его лучшие и на тот момент единственные друзья, было больно, но в армии стало немного проще со временем. Ведь планирование вылазок, бумажная работа и тренировки отнимали практически все время, и он специально выматывал себя до предела, чтобы оказаться обессиленным и, уснув, забыться в сладком изнеможении. Ему не давали спокойствия старые воспоминания, и он вычистил свою комнату до такого блеска, что не было даже пылинки, напоминавшей ему прошлое. Это было одной из причин, по которой он всегда-всегда обращал в первую очередь внимание на чистоту.       «Ты ненавидишь меня?» — спросил он тогда у Йегера и в какой-то степени даже надеялся на положительные ответ, ведь это позволило бы ему признать, что бежать от прошлого — не самый лучший вариант, и его все равно будут ненавидеть, как бы хорош он ни был. Но Эрен оказался таким же, как и сотни других новобранцев — он восхищался им как героем, хотя сам Леви себя героям отнюдь не чувствовал.       Когда Зое повстречалась с Леви, им обоим стало сложнее бежать от своего прошлого, ведь они были воплощением прошлого друг друга. Беспорядочная Ханджи, у которой вечно были грязные руки и порой даже лицо, которая оставляла после себя грязь и беспорядок, которая мечтательно смотрела в небо. Совсем как когда-то капрал с Изабель и Фарланом. Чистоплюй Аккерман, у которого все всегда было в идеальном порядке, выглаженная рубашка едва не сверкала от чистоты, а на сапогах — ни единой пылинки, даже если он ходил в конюшню. Совсем как люди в поместье у отца. Именно это и вызвало у них взаимную антипатию поначалу, пока они не пережили одну вылазку за другой, пока не спасли друг друга едва не тысячу раз, пока оба не получили повышения в званиях. Они постепенно сблизились, чувствуя друг в друге что-то близкое, родное, такое, будто они оба разделяли одну цель и мечту, будто бы они были одинаковы, но в то же время — и противоположностью друг друга.       И в то же время они оба сохранили кое-что от прошлого. Леви никак не мог избавиться от своей грубости и привычки угрожать, не мог успокоить свой тяжелый взгляд, напоминающий взгляд хищника. А Ханджи… Порой она все же уставала и вела себя более спокойно, в эти моменты её движения всегда становились такими изящными, будто она и правда аристократка. И чай. Её семья всегда была богата, и они могли достать любые продукты, а в частности — чай, который ей присылали каждый месяц. Когда у Зое появилась такая привычка? С тех пор, как она познакомилась с ним. Она всегда предпочитала простую воду или сок, но в армии были лишь два варианта: вода или чай, поэтому майор в какой-то момент сменила предпочтение. Сидя над планом очередного эксперимента или читая в комнате, она всегда пила этот чай, желая однажды разделить его вместе с капралом, и кто бы знал, что этот момент настанет в такой момент.       — Что это за чай? Где ты его достала, очкастая?       — Не знаю. Его мне отец присылает, — пожала плечами Ханджи. Но он был ароматнее и явно лучше той бурды, что поставляли в армию. — Я так хотела, чтобы и ты попробовал его.       В том маленьком деревянном домишке, где новобранцы обустроились на ближайшее время, было наверняка еще безумно грязно, поэтому Леви предпочел на ночь остаться в столице в резиденции регулярных войск, где осталась и Зое. Он не мог понять одного: она, что, таскает этот чай везде с собой? Вот уж точно сумасшедшая. Но её слова не могли его не зацепить и даже вызвать подобие улыбки. Сейчас одна только мысль о том, чтобы улыбаться, почти вызывала дрожь: сразу вспоминалась та почти безумная улыбка Ирвина днем, вспоминались его слова, от которых даже мурашки по коже. Но в этот же момент он сталкивался с такой искренней и простой улыбкой Ханджи, что все же расслабился.       Как будто время остановилось. И война будет завтра. И опасность — тоже, а сегодня… Сегодня — спокойствие и разговор за чашкой чая.       — Зачем?       — У меня давно возникло чувство, что мы с тобой похожи, — пожала плечами и просто ответила Ханджи, будто в этом и правда не было ничего особенного. Она всегда на удивление просто отвечала на вопросы и даже так просто рассказала ему о своем прошлом, хотя, кажется, скрывала его до последнего момента. Или просто никто не спрашивал? Но Аккерман все равно хотел верить в то, что она и вправду ведет себя так открыто только с ним. Странное даже, ведь слепая вера — это то, чего он, кажется, лишился в тот момент, как ушел Кенни. А надежда… Надежды не стало еще давным-давно, но почему-то именно эти чувства и странную дрожь в коленях пробуждала эта безрассудная женщина. Майор Ханджи.       — Не вижу связи, — ухмыльнулся Леви как и всегда с твердостью в голосе, но он и сам признавал, что это чувство его не покидало с тех пор, как он впервые её увидел. Ведь она будто тоже старалась всегда наводить беспорядок, так не получалось случайно, она тоже была довольно аккуратной иногда. Иногда. Но все же внимательный капрал сумел иногда улавливать эти колебания. И наверное, это было единственной причиной, по которой он тогда, в первый раз спас её и еще удивился, что она так на удивление мало весит. Ну совсем тощая, хотя это и скрывалось за формой.       — А связи и нет, нормальной, по крайней мере, — рассмеялась Зое и сделала глоток обжигающего напитка, который уже и правда начал остывать. — Просто мне захотелось тебя порадовать, ведь это на уровень лучше того, что ты пьешь всегда.       В звонком голосе майора было что-то, что заставило Леви вздрогнуть, и он невольно поднял взгляд на неё, глядя ей прямо в глаза. Он не смог отвести взгляд, единожды столкнувшись с ним — она в первый раз сняла перед ним очки. Эти глаза, в которых была видна сила и решительность, могли убедить кого угодно, но кажется, в этот единственный раз в них было еще и раскаяние. Раскаяние за смерть сестры, за то, что она посмеялась. И Зое собиралась выжить, в отличие от тех же Эрена, Микасы и Армина, готовых умереть друг за друга.       — Порадуешь, если к моменту нашей победы будешь жива, — в голосе Аккермана не было никаких непривычных ноток, но его взгляд… Кажется, в этот момент он стал еще более пронзительным, если это было возможно, и от этого даже Ханджи не смогла бы оторвать глаз от него.       — Буду.       Она пообещала, и оба, позабыв об остывающем чае, остались сидеть, глядя друг на друга и не в силах перевести взгляд или сказать еще хоть что-то. Определенно, теперь у них обоих была общая цель и мечта — победить, освободить планету от титанов, а главное — выжить. И кажется, они оба смогли просто… Хотя бы относительно принять свое прошлое, ведь теперь они не смогут расстаться ни с ним, ни с друг другом, хотя и были воплощениями прошлого друг друга.