Нарисуй мне шарик

Дерри, 2001 год.

      Несмотря на жару, царившую в городе этим летним полднем, в читальном зале старого здания публичной библиотеки Дерри было достаточно прохладно. Поговаривали, это явление вызывала какая-то архитектурная особенность здания, но какая именно точно сказать никто не мог.       Патрик сидел на стуле, поджав под себя ноги, и внимательно читал довольно толстую книгу. Хроники города — выжимка информации, старательно подшитая в один том. Тут же рядом лежали раскрытый на чистой странице блокнот и простой карандаш.       Посетителей почти не было. Лишь одна пожилая женщина устроилась в противоположном конце зала и листала газету. Патрик ощущал, что она то и дело отрывалась от своего занятия и бросала на него полные жгучего любопытства взгляды. Конечно, этой даме трудно было взять в толк, что делает малыш лет десяти на вид в здании публичной библиотеки, предназначавшемся для взрослых, совершенно один, и почему он сидит так спокойно и что-то читает, когда за окном прекрасный летний денек, а школьные каникулы в самом разгаре.       На самом деле Патрику через пару недель должно уже было исполниться двенадцать, но вряд ли это имело для той женщины хоть какое-то значение. Он не отрывался от книги, слегка сведя брови к переносице, и старался не обращать внимания на любопытную старушку.       Это место, библиотека, ему одновременно нравилось и не нравилось, и на то имелись свои причины.       Нравилось в первую очередь из-за царящей тут прохлады даже в самый жаркий день. А еще Патрик мог найти нужную информацию, такую, как эта историческая хроника, которой бы он днем с огнем не сыскал в детской библиотеке, и у него было много времени, чтобы ознакомиться с ней как следует.       А еще это место оказалось буквально насквозь пропитано энергетикой того, из-за кого он искал эту самую информацию. Существа, больше всего любившего принимать облик Танцующего клоуна Пеннивайза, жуткого убийцы детей.       Патрик уже знал о своем отличии от большинства людей и способности улавливать некоторые вещи, скрытые от других. И все равно он только диву давался — отчего посетители библиотеки совсем ничего не чувствуют и остаются такими спокойными?       Сам Патрик, если бы никогда не встречался с Пеннивайзом и не был уверен в относительной лояльности к себе этого существа, непременно улепетывал бы из библиотеки со всех ног, до того сильны были тут ощущения безотчетного страха, тревоги и близкой смерти. Ни в одном месте, за исключением, пожалуй, канализационных коллекторов, он не ощущал подобного. Судя по всему, Оно наведывалось сюда очень часто.       Патрик улыбнулся, а затем отложил книгу и взялся за карандаш, быстрыми движениями сделав аккуратную зарисовку в блокноте. Клоун, в котором безошибочно угадывался Пеннивайз, сидел прямо на столе, забравшись туда с ногами, и листал какую-то увесистую книгу, а за окном тем временем светила полная луна, так как была глубокая ночь.       Оторвавшись от рисунка, Патрик ненадолго прикрыл рот ладонью, чтобы не рассмеяться, заметив большой красный воздушный шарик, медленно и даже как-то величественно выплывший из-за ближайшего стеллажа. Он взлетел под самый потолок и лопнул там со звонким хлопком, осыпав все вокруг яркими конфетти. Старушка, на которую приземлилась большая часть всего этого цветного великолепия, даже не дернулась, явно ничего не замечая.       Пожирательница всегда ощущала, когда Патрик рисовал любую из Ее ипостасей, и частенько в такие моменты, при условии, что мальчик все изображал верно, давала о себе знать тем или иным способом, а то и вовсе лично навещала его. Но в библиотеку в дневное время Оно не приходило. Никогда.       Патрик аккуратно оторвал страницу блокнота и засунул ее во внутренний карман рюкзака, который висел тут же, на спинке стула. Дома он положит ее в тайник, к остальным своим рисункам, связанным с Пеннивайзом, которых за эти годы накопилось уже приличное количество.       После той судьбоносной ночи почти пятилетней давности дела у Патрика на самом деле пошли на лад. Ночные кошмары больше не тревожили, и он, наконец, смог как следует отдохнуть и восстановить свои силы. А вместе с ними вернулось и его эмоциональное равновесие.       В итоге доктора все же списали болезнь Патрика на невроз, посоветовали его матери ограждать сына от чрезмерных эмоциональных потрясений и признали ребенка полностью здоровым и психически адекватным.       Конечно, Соня несказанно обрадовалась выздоровлению сына, но и в то же время это побудило ее чрезмерно опекать его. На взгляд Патрика, теперь мама слишком сильно его контролировала.       И, к огромной печали, под запретом в первую очередь оказалось рисование. Дело в том, что, как и обещал Пеннивайз, постепенно воспоминания начали возвращаться к Патрику. И свыкнуться с ними и уложить их у себя в голове так, чтобы они не сводили с ума, он мог только одним способом — нарисовать их. Именно этим Патрик и занимался до тех пор, пока его мама случайно не наткнулась на альбом с набросками.       В тот момент потрясенная до глубины души Соня решила, что совсем не важно, насколько талантлив ее сын. Ибо содержание рисунков ужасало, а она слишком хорошо помнила все свои и Патрика бессонные ночи.       Первым делом она снова показала ребенка психологу. Но даже его заверения, что для Патрика рисование как раз наилучший способ справиться со стрессом и превратить все тревожащее его вещи в картинки, не смогли переубедить Соню. Она полагала, с какой-то раздражающе твердолобой уверенностью, что негатива, нервного напряжения и тревог в жизни ее сына после выздоровления отныне просто не должно существовать. И почему-то свято была уверена в необходимости не давать ему и дальше развивать фантазию, считая ее проявления как раз источником этого самого нервного напряжения, а не его следствием.       Чем меньше Патрик забивает свою голову всеми теми ужасными вещами, которые он рисует, чем меньше думает о них, тем лучше для его психики.       Потому Соня взяла дело в свои руки. Для начала она провела с Патриком Очень Серьезный Разговор. Даже несколько. Да только это не оказало никакого влияния и он все равно продолжал рисовать при каждой удобной возможности. Тогда его мама перешла в решительным военным действиям. Из дома пропали все альбомы, карандаши и краски, и Соня наказывала сына каждый раз, когда заставала его за запретным занятием.       К счастью в этот момент Патрик уже восстановил свое душевное равновесие и такие не слишком разумные решения матери не навредили его психике так, как могли бы. И потому вместо того, чтобы протестовать в ответ, он попросту ушел в подполье.       Соня выбросила его карандаши — Патрик стал рисовать ручками. Мама избавилась от всех альбомов — он начал тратить карманные деньги не на еду, а на тетради и рисовал в них, после пряча в укромных местах. Соня наказывала его, если находила наброски — Патрик быстро научился скрывать свое увлечение от матери и обзавелся тайниками, некоторые из которых были даже вне дома.       И это являлось еще одной причиной, по которой Патрик любил бывать в библиотеке. Тут он мог найти укромный уголок и спокойно порисовать в свое удовольствие.       С возрастом чувствительность и проницательность Патрика только усилились, настолько, что он уже не мог отрицать сверхъестественность своих способностей, и осознал всю необходимость держать их в тайне. Уж если его мама испугалась простых рисунков, то страшно было вообразить, как она отреагирует, если сын вдруг признается ей в способности ощущать, что окружающие его люди чувствуют. Почему-то в первую очередь на ум приходил Джунипер-Хилл, и очутиться там совершенно не желалось.       Притом сила его видоизменялась, Патрик замечал это все отчетливее. У него уже не бывало таких озарений, как в раннем возрасте, позволяющих находить какие-то вещи просто представив их, да и вещих снов значительно поубавилось. Но то, что не мог больше рассмотреть разум, видели руки. И рисовали. Как никогда отчетливо Патрик понял — создаваемые им изображения не просто хобби. Он мог коснуться кого-то, а потом нарисовать что-либо связанное с этим человеком, с его жизнью и поступками. Такое, чего попросту не должен был знать.       Сияющий малыш. Теперь-то он понял, какой смысл вкладывался в эти слова. Если талант не что иное, как искра божия, то его дар на самом деле был самым настоящим сиянием.       Иногда это пугало Патрика, особенно когда сила вырывалась из-под контроля, тяга к рисованию становилась непреодолимой, а сам он при этом не мог найти себе места, пока не выплескивал на бумагу все, что должен был. Но чаще всего Патрику даже нравилось в своих рисунках приоткрывать завесу чужих тайн. По идее, он должен был стыдиться подобных побуждений, но на деле испытывал только лишь жгучее любопытство.       А еще он начал замечать, что иногда, далеко не всегда, к счастью, изображенное им на бумаге воплощалось в реальность, даже если ранее в этой самой реальности не существовало. Но получалось все исключительно случайно и спонтанно. Пока что, по крайней мере.       За эти годы память полностью вернулась к Патрику, и, уложив капля за каплей воспоминания в своей голове, он уже не грозил сойти с ума. Правда вот вопросов о случившемся Пеннивайзу он не спешил задавать, его куда больше интересовал сам клоун и то существо, которое пряталось за его личиной.       И, словно бы нарочно еще больше подогревая интерес, Пеннивайз теперь время от времени навещал Патрика. Он мог приходить ежедневно несколько дней подряд, или не появляться месяцами, и никогда нельзя было предугадать, чем закончится та или иная встреча. Иногда он просто тихо сидел рядом с Патриком и наблюдал, как тот рисует, а иногда Пеннивайз начинал дразнить его и подтрунивать над ним и уходил только тогда, когда доводил Патрика до исступления, вынуждая швырять в себя первое, что попадалось под руку. Почему-то подобное Оно находило дико забавным.       Пеннивайз так же мог потребовать, чтобы Патрик отправился вместе с ним куда-либо немедленно, и не принимал отказов. Правда то, что показывало ему Оно, зачастую было мерзким или крайне жестоким.       Это могла быть, к примеру, раздавленная автомобилем кошка или собака.       А нарисуй-ка ее как живую, мелюзга. Как думаешь, она на самом деле оживет, или же только тело восстанет, а внутри поселится нечто иное? Интересно, не так ли?       Или место недавно совершенного преступления, где Патрик, стоя в стороне никем не замеченный, мог наблюдать как уносят тело жертвы и ощущать, как страдают его близкие.       А преступник так и ходит на свободе, разве не печально? Давай, подойди поближе, ощути, как все это происходило. Спорим, ты сумеешь нарисовать портрет негодяя в мельчайших деталях?       А иногда, и Патрик больше всего не любил такие моменты, его просто оставляли посреди улицы. Он знал, что в таком случае непременно вот-вот встретит кого-то, кто выглядит вполне безобидно. Например, бродягу, просящего милостыню, или старушку, которая не может самостоятельно перейти через дорогу. И хочет того Патрик или нет, этот человек его непременно, совершенно случайно коснется, после чего до нестерпимого зуда в пальцах захочется рисовать. И ничего хорошего из-под его карандаша не выйдет. Патрику совершенно не хотелось знать, что милая старушка в молодости придушила по очереди трех своих новорожденных детей и закопала их около дома, так как те мешали ей развлекаться с очередным любовником. А бродяга буквально пару месяцев назад настолько оголодал, что, когда его такой же бездомный товарищ неудачно упал с лестницы и заработал открытый перелом ноги, вместо оказания помощи и вызова врачей зажал бедолаге рот и терпеливо ждал, когда тот истечет кровью. А затем устроил себе пир.       Ты же так хотел знать чужие тайны, малыш Патрик! Заглядывая в чужие окна, будь готов так же увидеть и шкаф, из которого на тебя запросто может выпасть парочка скелетов.       Поэтому нельзя было сказать, что Патрик радовался визитам Пеннивайза. Скорее он воспринимал их как неизбежную и не самую приятную необходимость, такую же, как дождь на улице или контрольная в школе. И все же их встречи в то же время дарили ощущение некоего спокойствия и уверенности, знание того, что о нем не забыли.       Если бы кто-нибудь сейчас спросил, как Патрик относится к Пеннивайзу, то не получил бы внятного ответа. По правде говоря, он никак не мог разобраться, что же чувствует. Шумный, крикливый, грубый и зачастую омерзительно слюнявый клоун был ему неприятен. И в то же время Патрик осознавал, что это была всего лишь маска, образ, который определял поведение и не более того. За ним пряталось совсем другое существо, к которому его тянуло словно мотылька на яркий свет. Могущество и жуткая, потусторонняя, непознаваемая сила вызывали искреннее восхищение и трепет. Наверно, так чувствовали себя древние люди, глядящие на огонь, вспыхивающий, когда молния била в ствол дерева, и поклонявшиеся ему.       Патрик отдавал себе отчет, что не могло идти и речи даже о тени дружбы с Пожирательницей, а его на самом деле всего лишь хладнокровно используют для личной мести и собственной забавы и избавятся, если посчитают нужным. И в тоже время только Оно одно знало о нем все, до мельчайших деталей, и при этом не пыталось переделать или осудить, лишь наблюдало и изредка направляло.       Восхищение и неприязнь, ужас и признательность за спасенную уже не раз жизнь и рассудок, отвращение на каком-то глубинном инстинктивном уровне и жгучее любопытство переплелись в душе в тугой клубок, который уже не было никакого желания распутывать и оставалось только принимать, как данность.       Патрик никогда не упускал попыток выяснить у Пеннивайза, кто же он такой на самом деле, что делает тут, в Дерри, откуда взялся и чем занимается помимо добычи пропитания себе любимому. Но на подобные откровения Оно явно настроено не было, и множество вопросов вызывали лишь злость и раздражение Танцующего клоуна.       Тогда-то они и придумали эту игру. Патрик использовал свою силу и рисовал все, что, по его мнению, было связано с Пожирательницей, и если он угадывал, то непременно видел этому подтверждение. Таким образом постепенно в его голове складывался образ существа, обитающего в Дерри.       Патрик выяснил, что город и Пеннивайз неразрывно и очень тесно связаны между собой, и Дерри не что иное, как личные охотничья угодья этого жуткого существа. Питалось Оно всем, до чего могло дотянуться, но наибольшее предпочтение отдавало нежной плоти маленьких детей, щедро приправленной хорошей дозой ужаса. Мясо давало физические силы, а эмоции, особенно яркие и негативные, и вера людей в магию и чудеса поддерживали силы ментальные.       Но, тем не менее, даже подобные откровения не оттолкнули Патрика, к его собственному удивлению, а желание узнать как можно больше о Пожирательнице и всех ее личинах только крепло. Быть может, эта реакция была не совсем адекватной, но самого Патрика все устраивало целиком и полностью, а потому что-либо менять в себе, равно как и мучиться угрызениями совести он не собирался.       Сейчас Пеннивайз довольно много времени проводил в городе и много чем занимался, как уже успел узнать Патрик. Тогда как раньше Оно жило, подчиняясь некоему циклу, просыпаясь ненадолго, чтобы лишь поесть, и вновь засыпало.       И теперь, листая хронику города, Патрик пытался выяснить, какой же у Оно был цикл и почему сейчас все стало иначе. Некоторые закономерности он, к своей радости, сумел разглядеть, сопоставив все факты. Примерно раз в двадцать семь лет в городе резко увеличивалось количество случаев пропажи людей, и также отмечался большой всплеск насилия и агрессии среди местного населения. Такая ситуация сохранялась год или чуть дольше, а затем все возвращалось к исходному уровню. Нигде об этом не было написано прямым текстом, но достаточно оказалось хорошенько проштудировать хронику города начиная от самого его основания, как ситуация становилась предельно ясной.       И только одного Патрик все еще не мог понять — отчего сейчас, когда Пеннивайз уже столько лет бодрствует вместо того, чтобы спать, уровень насилия в Дерри снизился и стал даже меньше обычного для города уровня.       — Что, малыш, вычитал для себя что-то интересное? — сказано это было вполне дружелюбным тоном, но Патрик все равно вздрогнул от неожиданности, осознав насколько глубоко погрузился в размышления, и чересчур резко поднял глаза на говорившего. — Прости, я не хотел тебя напугать.       Рядом с ним стоял Майкл Хэнлон, старший библиотекарь, и приветливо улыбался. Худощавый, чернокожий, с абсолютно седыми волосами и глубокими морщинами, пролегшими около его глаз и рта, этот мужчина выглядел намного старше своих лет, и именно он был одной из причин, по которой Патрику не нравилось находиться в публичной библиотеке Дерри.       Может быть, внешне Майкл и походил на этакого добродушного и мудрого дедушку, всегда готового дать пару советов, но глаза его были совершенно не стариковские. Цепкий, ясный и проницательный взгляд, казалось, проникал в самую душу, и от этого каждый раз Патрик ощущал себя словно на допросе. И, отвечая на невинные на первый взгляд вопросы, он всегда старался сохранять предельную осторожность, опасаясь тех выводов, к которым мог бы прийти мистер Хэнлон.       Патрик вообще полагал, что из Майкла мог получиться неплохой коп или даже детектив, не выбери он себе иную стезю. Скромный с виду библиотекарь явно знал намного больше, чем казалось на первый взгляд. Патрик, правда, не сомневался, что лично ему мистер Хэнлон никакого вреда не причинит. Тот всегда был крайне вежлив, дружелюбен и неизменно сохранял дистанцию, но расслабляться с ним рядом все равно не стоило.       Потому что было за всей этой дружелюбностью нечто иное, неприятное, словно какой-то след в самой глубине сознания Майкла, словно какая-то метка. Это вызывало безотчетный ужас и ощущение огромной опасности.       Патрик постарался улыбнуться как можно дружелюбнее:       — Только то, что Дерри совсем не такое спокойное место, как кажется.       — Это не секрет, все верно, — Майкл не переставал улыбаться, но глаза его были все такими же проницательным. Не только Патрик ощущал что-то тревожащее, находясь рядом с мистером Хэнлоном, вне всяких сомнений верно было и обратное. И оба при этом делали вид, что все хорошо. — Как говорится, в тихом омуте черти водятся. А иногда и что похуже. Пострашнее.       Патрик смотрел на Майкла с легким интересом, как и положено мальчику смотреть на взрослого, говорящего какие-то умные вещи, и более никакая эмоция не отразилась на его лице. Майкл Хэнлон не просто знал очень многое, но и явно подозревал, что Патрик тоже это знает. Но пока что получалось не подтверждать такие подозрения в свой адрес.       — Например — сумасшедшие. Верно, мистер Хэнлон? Как тот, кто чуть не врезался в Общественный центр Дерри на самолёте, — Патрик продолжал смотреть на Майкла обезоруживающе невинным взглядом, вынуждая того смущенно закашляться и отвернуться.       Это всегда срабатывало. Стоило Патрику перевести разговор на пережитый им вместе с матерью пять лет назад ужас, как Майкл тут же начинал испытывать неловкость и умолкал. И Патрик пользовался этим без зазрения совести.       — Да, сумасшедшие. Но вот увидишь, малыш, все будет в конечном счете не так уж и плохо. Теперь-то точно. Так плохо, как бывало раньше, уже не будет.       Мы это остановили. Но если вдруг потребуется, то остановим снова.       Мысль, молнией сверкнувшая в сознании мистера Хэнлона, оказалась настолько ясной и отчетливой, что Патрик, неожиданно для самого себя уловивший ее, едва не вздрогнул от неожиданности и с огромным трудом остановил себя. И нечто такое было в интонации Майкла и в тени, набежавшей на его лицо, заставляющее понять — речь идет вовсе не о сумасшедших.       В этот момент Патрик только сильнее уверился в своих догадках. Несомненно, Майкл Хэнлон что-то знал про Пеннивайза, и, возможно, тут крылось даже нечто большее, чем простое знание. И он явно желал понять, связан ли с этим всем сам Патрик.       О да, связан, да так, что Майкл и представить себе не мог, но он готов был скорее откусить свой собственный язык, чем дать мистеру Хэнлону хотя бы малейший намек на правду.       А потому Патрик только шире улыбнулся, демонстрируя крайнюю степень дружелюбия:       — Вам виднее, мистер Хэнлон. Все же вы живете намного дольше, чем я. И раз уж вы здесь, могу ли я пойти домой?       Вопрос заставил Майкла еще больше смутиться и взглянуть на Патрика даже как-то виновато.       — Ты, наверно, уже заждался, малыш. А я-то хотел попросить тебя посидеть тут еще час-другой. Наверно, это слишком настырно с моей стороны. Прости старика.       — Нет, что вы. Я с радостью побуду тут еще. Тут прохладно, и к тому же у меня с собой есть ланч. Мне не трудно, правда, — Патрик улыбался уже так долго, что ему начало казаться, будто еще немного, и его щеки просто треснут. И будет у него улыбка, как у Пеннивайза. Пришлось с силой ущипнуть себя под столом за ногу, чтобы сдержать подступивший к самому горлу истерический смех. Вместо этого он изобразил на лице беспокойство. — А что случилось? Что-то с миссис Дипно? Или с Нат?       — У Элен разболелся зуб. Хочу отправить ее к дантисту. Надеюсь я останусь жив к тому времени, когда она вернется, и дети все тоже останутся целы, — Майкл рассмеялся. Патрик прекрасно знал, что тот на самом деле очень даже неплохо ладит с детьми. Мистер Хэнлон тем временем подмигнул ему. — Спасибо тебе, малыш. Если придет кто-то, что вряд ли в такое время дня, попроси их подождать, или зови меня. Все так же, как и всегда. Договорились?       — Конечно, мистер Хэнлон, — Патрик проследил взглядом, как Майкл покидает читальный зал, и только тогда перестал улыбаться.       Он тяжело вздохнул и снова уставился в книгу, настраиваясь на долгое ожидание.       И это была вторая причина, по которой Патрик не любил бывать в библиотеке. Ведь когда ты приходишь куда-либо по своей воле — это одно, и совсем другое, если тебя вынуждают это делать, какой бы пользой все в итоге ни оборачивалось.       Дело в том, что вот уже два года, как его мать сожительствовала с женщиной по имени Элен Дипно.       Соня и Элен были знакомы много лет, и первая их встреча произошла в печально известном филиале «Женского попечения», где обе женщины вместе со своими детьми скрывались от избивавших их мужей. На тот момент Натали, дочери Элен, не исполнилось и года.       Нападение террористов на филиал, последовавшая за ним трагедия около Общественного центра Дерри, а также тот факт, что лидером и главным координатором террористов, а по совместительству и пилотом рухнувшего самолета был никто иной, как Эд Дипно, супруг Элен, только сильнее сплотили женщин.       Обе они, в свое время хлебнувшие горя от мужчин, теперь пытались найти утешение в объятиях представительниц своего пола, каждая с переменным успехом. И, в итоге, все же пришли к выводу, что вместе им куда как лучше, чем порознь.       Как только они перестали скрывать свои чувства, Соня с Патриком переехали жить в дом Элен и Натали, который семейство Дипно приобрело после получения, пусть и несколько запоздалого, приличной суммы страховки. Благодаря этому Соня смогла бросить тяжелую работу и устроиться на более спокойную, пусть и не настолько хорошо оплачиваемую должность, и больше времени проводить с сыном.       А вот Элен, даже получив в свое время неплохие деньги, от своего места не отказалась. Она занимала должность помощника библиотекаря, и на ее попечении находилась вся детская библиотека Дерри. И она искренне радовалась такой работе, полагая, что отыскала свое призвание в жизни. Элен нравилось помогать ребятишкам подбирать себе книги на лето и нравилось читать сказки самым маленьким детям, которых родители оставляли там на час-другой пока делали свои дела в центре города.       Конечно, далеко не все в Дерри были довольны, что за их маленькими чадами в библиотеке присматривает открытая лесбиянка, и доходило даже до гневных писем в администрацию города. Но Майкл Хэнлон в этом вопросе занял железную позицию и не собирался увольнять Элен, даже если жители Дерри вдруг устроят митинг около библиотеки. И тем самым завоевал ее крайнюю признательность и доверие.       Он хороший человек. На самом деле хороший. Да только это не значит, что он не может делать ужасные вещи, искренне считая, что поступает верно.       Конечно же, Патрик был счастлив за свою мать, и даже не думал осуждать ее за выбор спутницы жизни. Он честно пытался привыкнуть к Элен, что со временем у него все же начало получаться, но вот с ее дочерью сойтись совершенно не выходило.       Натали никак не могла смириться с мыслью, что ее мамочка теперь живет с какой-то чужой женщиной. Она была слишком мала, дабы понять, отчего так произошло, и не обладала такой же проницательностью, как Патрик, чтобы ощутить светлую радость, исходящую от Сони и Элен, когда они были вместе. Счастье и покой настолько чистые и полные, что только от одного этого чувства Патрик простил мать за ее выбор и безоговорочно принял его.       Натали искренне, от всей души, как могут это только дети, ненавидела тех, кто, как ей казалось, разрушал ее жизнь. Ибо в школе Нат начали натуральным образом травить за то, с кем живет ее мать. Ее шпыняли, дразнили, отбирали вещи, караулили на улице и делали прочие гадости, на которые детишки начальной, да и средней школы Дерри оказались крайне изобретательны.       И если в самой школе учителя еще как-то могли сдержать разбушевавшуюся детвору в узде, то после занятий начинался самый настоящий ад.       Перевести Натали в другую школу не представлялось возможным, так как в таком небольшом городе их было всего три. Первая — куда она ходила с большей частью детей города. Вторая — для детей с ограниченными возможностями, к которым Натали никак не относилась. И третья — Церковная школа на Нейболт-стрит. Узнав, кто мать Натали, директор этой школы в резкой форме отказался брать девочку к ним, дабы не вводить во искушение остальных детей. Никакие доводы и уговоры не смогли изменить его мнения.       Потому у Элен не осталось иного выбора, кроме как опекать Натали все время, которое та проводила вне школы. Масло в огонь подлил также несчастный случай, произошедший с Нат, когда ей было пять лет. Тогда ее едва не сбил насмерть автомобиль, и лишь благодаря оказавшемуся неподалеку старику по имени Ральф Робертс, буквально вытолкнувшему перепуганную малышку из-под колес, и поплатившемуся за это собственной жизнью, она не погибла.       Элен встречала дочь сразу после занятий и не разрешала находиться на улице одной, все время держа ее за руку, словно той было три года. Этим летом, когда наступили каникулы, она отдала Натали в развивающую секцию, а после занятий забирала и приводила в библиотеку, где та находилась рядом с матерью все рабочее время.       Даже Соне подобное казалось чересчур строгим, но Элен не желала ничего слушать. Потому-то Патрику и приходилось бывать в библиотеке почти каждый день. Они с мистером Хэнлоном заключили договор: пока Элен отлучается днем, чтобы забирать Натали из секции, а Майкл приглядывает за гостями детской библиотеки, Патрик находится в читальном зале. Его задача — просить возможных посетителей подождать или звать мистера Хэнлона в самом крайнем случае. За это он получал от Майкла по пятьдесят центов за каждые полчаса.       И, конечно же, такой образ жизни вызывал у Натали бурный протест, который выражался в частых истериках, скандалах с матерью и жгучим желанием отплатить тем, кто был, по ее мнению, повинен во всем. То есть Соне и Патрику.       И если Соне Дэнвилл Нат ничего по-настоящему серьезного сделать не могла, то Патрик все время подвергался нападкам с ее стороны. Он мог обнаружить стекло в своей обуви или гвоздь, воткнутый в подушку. Натали могла специально разбить вазу или тарелку, сорвать шторы с окон или разбросать по дому одежду и обвинить в этом Патрика. И с огромным удовольствием ябедничала на него, зная, как Соня наказывает сына, когда он рисует.       Все это очень злило и раздражало. Но все же ответных действий по отношению к Натали Патрик себе позволить не мог. Он был старше и сильнее, а еще прекрасно ощущал, как тяжело было ей на самом деле. Его и самого дразнили, и не только из-за Сони. Маленький, щуплый, увлекающийся рисованием и плохо понимающий точные науки Патрик сам по себе был идеальным объектом для насмешек. Поначалу ему было так же тяжело, как и Натали, но потом он привык и сумел приспособиться.       Со временем и Натали сможет так же свыкнуться с ситуацией, и у нее несмотря ни на что появятся подруги. Но вот объяснить Нат все это Патрик никак не мог, так как она слишком зациклилась на своей обиде, чтобы смотреть на вещи шире. Оставалось только одно — терпеть.       Три-четыре-пять, гусыня пьет опять…       Патрик вздрогнул, отрываясь от книги. По спине его пробежал холодок. Он явно услышал, как кто-то пропел эти простые слова, но не ушами. Звуки словно бы сами по себе возникли в глубине его разума. Так знакомо.       Он резко обернулся и с шумом выдохнул воздух. Прямо за его спиной стояла Натали Дипно. То ли она подкралась так беззвучно, то ли сам Патрик настолько увлекся чтением, что не заметил ее приближения.       — Нат, что ты тут делаешь? Твоя мама наверняка велела тебе оставаться с мистером Хэнлоном, — Патрик нахмурился, глядя на Натали.       Она выглядела довольно бледной, впрочем, такой она была последние две недели. Элен даже показала ее врачу, но тот ничего плохого не обнаружил.       — Да… Но мне стало скучно, — голос Натали звучал несколько монотонно. Весь ее вид, отсутствующий, словно направленный вглубь самой себя взгляд и заторможенность крайне встревожили Патрика.       Он вспомнил, что в последнее время Нат почти всегда уединялась в своей комнате, тихая как мышка, не пытаясь снова и снова вредить. Она замыкалась в себе, чем дальше, тем сильнее, и словно бы сильно недосыпала. И Патрик слишком хорошо знал такое состояние. Нечто подобное он пережил сам пять лет назад.       — Ты снова рисуешь… Я все расскажу твоей маме. Тебя накажут, — лицо Нат при этом ничего не выражало, а сама она обошла стул и села рядом с Патриком, глядя, не отрываясь, на открытый блокнот так, словно никогда не видела ничего подобного.       — Я не рисую. Разве ты не видишь, что страницы чистые, глупая? — Патрик ожидал какой-то реакции на свои достаточно обидные слова, но Натали только чуть склонила голову.       — А еще я потеряла свою заколку. Синюю с красным цветком. Она моя любимая, — Натали говорила, слегка растягивая слова, будто вспоминая, как они звучат. И, казалось, совсем не разобрала сказанное ей Патриком.       Патрик ощутил, как его руки покрываются мурашками. Что-то было не так с Натали. Очень сильно не так.       Она была в большой беде, и никто кроме него не видел этого.       Три-четыре-пять, гусыня пьет опять,       Обезьянка жует табак,       С трамвая не слезет никак…