История хадаганки

На узкой прогалине посреди бескрайних лесов дальнего аллода, которому ещё не придумали названия, расположилась на ночлег экспедиция историков. Большинство уже разошлось по палаткам и видело десятый сон, и только трое или четверо продолжали сидеть у догорающего костра, продолжая тихий разговор. – Расскажи о себе, Рейес, – обратился один из них к стройной девушке-хадаганке, сидевшей на поваленном дереве и задумчиво смотревшей в огонь. Девушка, одетая в кожаную куртку и бриджи, сидела, устало вытянув к огню ноги в сапогах с высокими каблуками. Эта деталь могла бы показаться легкомысленной и неуместной только человеку, незнакомому с искусством рукопашного боя: для опытного диверсанта длинный, острый, выкованный из хорошей стали каблук сапога – не менее грозное оружие, чем кастет или метательный нож. Чёрные, как смоль, волосы хадаганки были стянуты узким бронзовым обручем, тёмно-синие глаза с длинными ресницами смотрели, казалось, куда-то вдаль, сквозь костёр. Тонкие, тренированные пальцы в кожаных перчатках поглаживали лежащий на коленях составной хадаганский лук с крутыми рогами степного тура; за спиной покоился колчан, полный стрел. – Ну, если так хочешь – расскажу, – улыбнулась девушка. – Родилась я в провинциальном хадаганском городе – ты его названия, наверное, и не слышал никогда. Городок маленький – текстильная фабрика, консервный заводик, ещё какие-то мелкие мастерские, вокруг хлопковые поля, фермы – в общем, скука смертная. Училась в обычной школе-десятилетке, хорошо училась, старательно – медаль заработала. Ты не подумай, я не хвастаюсь – хвастаться тут нечем: в наших имперских школах, чтоб быть отличником, особой сообразительности не надо – всё по шаблону, главное – зубрёжка и усидчивость. Но мне учиться нравилось. А больше всего из предметов я любила ФВП. Физвоенподготовку, в смысле. В нашего физрука все девчонки были влюблены. Ветеран Святой Земли, сержант диверсионных частей в отставке по ранению. Настоящий воин Империи, прямо как на плакатах рисуют. «Сила и честь, гордость и скромность, отвага и самопожертвование…» – всё как полагается. Мы к нему всей толпой на допзанятия записались ещё в седьмом классе – чтоб почаще с ним бывать. К десятому, правда, из нашего класса осталась я одна – очень уж он нас гонял, никакого спуску не давал. «Я, – говорит, – или выращу из вас настоящих защитников Империи, или идите на фабрику очёски подметать!» Но зато если он после урока начинал рассказывать о своей службе на Святой Земле… Мы вокруг сядем, уши развесим и млеем. Уж так там всё здорово – и настоящая дружба-то только там, и подвиги на каждом шагу, и вообще там с человека вся труха и шелуха слетает, и каждый становится настоящим героем, готовым всё отдать за своих товарищей, Яскера и свободу – которой беспрерывно грозят подлые лигийцы. Словом, сплошная романтика – в нашем, имперском смысле. К выпускному классу я уже твёрдо решила: получу аттестат – и пойду записываться в армию, на Святую Землю. Ну, потому что кто же, если не я? А где-то в глубине души, признаюсь, я думала, что там, наверное, все парни такие, как наш физрук – ничего общего с нашими унылыми городскими мальчишками. Подготовилась я хорошо – ну, я так думала. Ещё за полгода до выпуска сдала все нормы ГСО («Готов служить отечеству» – это у нас такая программа подготовки к военной службе): бег, плавание, полоса препятствий, стрельба из лука и арбалета, метание ножа, основы рукопашного боя… Золотой значок получила. Характеристику из школы мне дали хорошую. Только вот одна проблема – родители. Я ж у них одна была. И они меня ни в какую не хотели в армию отпускать. У нас в Империи срочная служба обязательна для всех – и парни, и девушки служат два года; но есть армия, а есть «трудовой фронт» – работа на стратегических заводах. И город у нас маленький, все всех знают, а уж местный военком – вообще всеобщий друг. И уж мои родители позаботились с ним заранее договориться, чтобы он меня определил куда-нибудь в самое безопасное место. И спорить бесполезно. Но я придумала. На окончание школы попросила родителей купить мне путёвку на три дня в столицу, в Незебград – по музеям, по историческим местам, всё как положено. А сама решила – как приеду, сразу найду, где там набирают бойцов для Святой Земли, запишусь, а родителям напишу, только когда буду уже там. Так и так, простите, ваша дочь выбрала свой путь – службу Родине. И вот сижу я в тамошнем военкомате. Вся такая правильная хадаганская девочка, ручки на коленях, парадная форма юного незебовца – белая юбка, кремовая блузка, галстук, туфли – и смотрю, как за столом лысый толстяк в капитанских погонах с гаденькой улыбкой перебирает всё моё богатство – аттестат с отличием, дипломы с соревнований, почётные грамоты… Потом собирает всё это в стопку и говорит: «Девчуля (прямо так и сказал – «девчуля», убила бы!), чтоб попасть на Святую Землю, надо отбыть срочную, прослужить сверхсрочно ещё столько же, поучаствовать в паре военных операций и получить направление от своей части. Так что поезжай-ка ты домой, за тебя уже мама-папа волнуются». А сам, пока говорил, всю меня своими сальными глазами обшарил с ног до головы. Тьфу! Собрала я свои манатки в сумку, вышла оттуда – и не знаю, куда идти. Нет, правда: ну вернусь я сейчас домой, пойду на нашу фабрику, сначала чесальщицей, потом прядильщицей, потом… потом выйду замуж, потому что все выходят. За Лёшку, который ко мне в школе приставал. Или не за Лёшку, а за другого такого же – они все такие же. Потом дети, потом… Оглянуться не успею – вот и пенсия. И никакой романтики. Хоть прямо сейчас в петлю лезь! А пока я всё это думала, я всё время брела куда-то, куда глаза глядят – ну и забрела. Опомнилась, огляделась – район точно не из тех, что рисуют на открытках «Привет из древней столицы». Какие-то грязные дворы, подворотни, мусорные баки… А из этих подворотен выползают мутные небритые гаврики в кепках – и прямо ко мне. Я назад – тут сзади меня кто-то хвать одной рукой за сумку, а другой за талию: «Чё, цыпа, погуляем?» Тут-то мне мои тренировки и помогли: я и испугаться не успела, а внутри как будто автомат сработал. Со всей силы этому громиле каблуком по подъёму стопы – р-р-раз! Он заорал и руки разжал, а я – бежать. Они – слышу – за мной, бегут и орут: «Ща мы тебя, мразь, за нашего кореша!..» Бегаю я хорошо, только куда бежать – не знаю. Оторвалась от них вроде бы, забегаю за угол – а там тупик, забор поперёк двора. Куда спрятаться? Смотрю, в одном доме какая-то дверь у самой земли, я к ней, думаю: «Только бы было не заперто!». Рванула дверь на себя, запрыгнула внутрь – и кубарем вниз по ступенькам. Внизу темно, мокро и воняет мерзко. Слышу – эти уже вроде у двери, тоже спускаются. Ну я и рванула от них в потёмках по коридору – там коридор оказался. Бегу, спотыкаюсь, чувствую, что не только коленки содрала, но и каблуки сломала, юбку порвала, а про остальное и думать не хочется. Минут через пять слышу – сзади тихо. Остановилась я, отдышалась, и вот тут мне стало по-настоящему страшно. Что смеёшься? Мне самой бы сейчас было смешно – заблудилась в городской канализации в двух шагах от Имперской площади! – а тогда веселиться не хотелось. Сумка-то моя у них осталась. А в сумке – все мои документы, и паспорт, и аттестат, и обратный билет, и все деньги. И я в таком виде, что на улицу не выйдешь – сразу в милицию заберут и продержат там до выяснения личности. Выяснить-то выяснят, но позор-то какой! И тут мне повезло. Пока я в потёмках блуждала, наткнулась на обходчика – пацана чуть старше меня. Он, как меня увидел, сперва сам испугался – а как понял, кто перед ним, так сразу распустил хвост и начал сочинять байки про то, что он якобы из уголовного розыска, ищет тут склад контрабандистов. Я его, правда, почти сразу раскусила. Договорились мы с ним, что он, когда с дежурства сменится, сходит к себе в общежитие и найдёт для меня какую-нибудь чистую и целую одежду, в которой я смогу выйти на улицу, а там уж посмотрим, что делать. А пока он меня привёл в подсобку – там у них прямо в туннелях есть такие комнатки для отдыха и чтоб себя после смены в порядок привести: шкаф, стол, душевая. Велел там подождать. А стульев нет, сидят прямо на трубах – больших, в обхват – они тёплые. Я села на одну, говорю: «Ничего себе тёплые – холодная, как ледышка!» Он стал проверять – а труба пустая, ни к чему не присоединена: бутафория! Заглянули снизу, а там задвижка, вроде дверцы. Открываем, а там… Он даже присвистнул: «Ничего себе – соврал про склад контрабандистов, а он и на самом деле нашёлся!» Только контрабанда какая-то странная: полная форма имперского диверсанта вместе с сапогами, портупеей и даже нижним бельём, пара кастетов, метательные ножи и куча каких-то бумаг. Я в темноте кое-как попыталась их разглядеть: военный билет какой-то Раисы Медвединой, младшего сержанта Суслангерского стрелкового полка имени Ирискелля, приказ по полку, командировочное удостоверение… Тут мой «спаситель» от страха так побледнел, что я это даже в темноте заметила. Шепчет: «Это не контрабандисты! Это канийские шпионы! Сейчас они сюда придут и нас обоих убьют! Или из Комитета придут и нас за них примут! А-а-а-а!!!!» – и бежать, только пятки засверкали. Я ему вслед кричу: «Трус! Трус!» – а что толку… В общем, осталась я, с чем была. На то, что он мне одежду принесёт, нечего было и надеяться. Да и сидеть на месте и ждать неизвестно чего тоже смысла не было: вдруг действительно эта «Медведина» за своими вещами явится. Думаю – надо бы отнести всё это в Комитет, сообщить. Я, правда, не знаю, где Комитет находится – но ведь можно и спросить! А переодеться можно хотя бы в эту самую форму – не пропадать же ей зря! Сняла я свои грязные лохмотья, отмылась под душем, оделась в чистое и пошла выход искать. Нашла, конечно – это ж всё-таки городская канализация, а не древние лабиринты. Вылезла где-то рядом со Старой площадью, подхожу к первому попавшемуся милиционеру и говорю: «Как бы мне в Комитет попасть?» И бумажки эти ему показываю, как будто они что-то объясняют. Он посмотрел и говорит: «Садитесь вон там на манабус, езжайте до остановки «Третий микрорайон Астралцево», там будет жёлтое двухэтажное здание, вам туда». Доехала до какой-то окраины. Вижу здание. Думаю: с чего бы такой важной конторе, как сам Комитет Безопасности, находиться в такой дыре, да ещё в таком затрапезном доме? Ну ладно, думаю, не моё дело, им лучше знать. Захожу внутрь. А что говорить и куда идти – не знаю. Тычу опять свои бумажки охраннику при входе, мычу что-то. Он мне: «Вам в такой-то кабинет, по лестнице налево». Иду туда – там за столом майор. Забрал мои документы, а мне даже рта раскрыть не дал: послал ещё в какой-то кабинет. Прихожу – а это что-то вроде актового зала, и там пять или шесть солдат сидят, ждут чего-то. Села я рядом, разговорилась – вот тут-то и поняла, куда попала. Это был не тот комитет. Не Комитет Безопасности, а комитет по делам Святой Земли. Солдат этих прислали из разных частей для отправки на Святую Землю. В бумагах, которые я принесла, как раз и было направление на службу на Святой Земле, и меня, понятное дело, приняли за ту самую Раису Медведину. Ну а как иначе? Тот милиционер, увидев меня в форме и это направление, ясное дело, сразу «понял», какой именно комитет мне нужен! Ну и в самом комитете тоже не сомневались, зачем я пришла. Пока я думала, как это недоразумение исправлять, в зал ввалился какой-то орк-старшина, рявкнул: «Стр-р-ройсь! Налей-во! За мной бего-о-ом… марш!!!» – и все мои слабые попытки что-то ему сказать разбились о его оглушительное «Р-разговорчики в строю!!!» Пригнали нас в казарму, разместили по койкам, наутро побудка, построение, зарядка… словом, завертелась армейская жизнь. На третий день таким же манером погрузили нас на корабль, и через пару дней в астрале (я от обалдения даже не запомнила тот свой первый астральный полёт!) высадились мы на Святой Земле. В главном лагере нас построили, прочитали нам напутственную речь в стиле «здесь вам не детский сад», а потом распределили по подразделениям. Я попала в диверсионный отряд к лейтенанту Батину – знаменитый был отряд и знаменитый командир. Помню, как в первый раз вошла к нему в палатку: только начала – «Младший сержант Медведина прибыла к…», и тут же мне кто-то выкрутил руку за спину и попытался повалить. Я как-то вывернулась и отскочила, а он – я его даже разглядеть не успела – в ту же секунду подсёк, швырнул, повалил… Лежу носом в пол, пошевелиться не могу, сверху чьё-то колено к земле прижимает – не знаю, что и думать. Потом Батин – а это он и был, кто ж ещё? – меня отпустил, помог подняться, а сам смеётся: «Молодец, – говорит, – целых восемь секунд продержалась, не у всех так получалось с первого раза! Вот тебе первый урок от Батина: никогда не расслабляйся, учись чувствовать опасность где угодно, когда угодно и чем угодно!» Вот так неожиданно и сбылась моя мечта. Правда, пришлось привыкать к новому имени и биографии – эта Медведина была на пять лет старше меня, прослужила кучу лет на Суслангере и даже замужем была (правда, муж числился пропавшим без вести). Одно меня беспокоило – что родителям написать не могу: почта же проверяется военной цензурой! Без дела наш отряд не сидел. Гоняли нас по всему Ассэ-Тэпх и Эльджуну – и в тыл к лигийцам ходили, и их у себя ловили, и документы с артефактами доставляли, и много чего ещё. Поначалу боец из меня был очень так себе: сам понимаешь, сдавать нормативы на школьной спортплощадке – это одно, а лазать по лесу, полному всяких гадов – совсем другое. Но за год с лишним Батин меня отлично натаскал. Больше тебе скажу – он из меня человека сделал, а не мимозу оранжерейную. И знаешь – чем больше я с лигийцами сталкивалась, тем больше удивлялась: ну не похожи они на врагов мира и свободы, люди как люди, так же хотят жить, радоваться, влюбляться – зачем же они против нас воюют? Потом в их лагере мы их агитлистовки нашли – и знаешь что? Они там про нас пишут почти те же самые слова, что и мы про них! И тоже, наверное, удивляются, почему мы против них воюем… Однажды нашему отряду даже вместе с ними работать пришлось. Ну как «работать» – попались мы с ними в одну ловушку в пещере под Ассэ-Тэпх, вместе и выбирались. Трое суток не вспоминали, что мы смертельные враги. Разве что поддразнивали друг друга: мы их «лапотниками» звали, а они нас – «винтиками». Ну а когда выбрались, пожали руки и разошлись каждый в свою сторону – так мне гадко стало на душе! Нормальные же ребята, ничем не хуже наших – а ведь завтра мы их будем убивать, а они нас. Зачем? Неужели нельзя придумать что-нибудь, чтобы жить, не воюя друг с другом? Вслух я этого, конечно, никому не говорила. У Батина на всё ответ был короткий: «У тебя есть боевое задание? Вот о нём и думай!» И вот ещё что: не знаю почему, но начало меня тянуть ко всяким старинным руинам и артефактам. В школе-то я историю не особенно любила, она была сухая и скучная: в таком-то году Незеб издал такой-то указ, в таком-то – войска Хадагана одержали победу там-то, в таком-то – основан такой-то город. А тут просто под ногами валяется что-то невероятно древнее и жутко таинственное, так и хочется его разглядеть, изучить, облазить со всех сторон! Батин надо мной только смеялся, когда видел, как у меня глаза загораются при виде очередных развалин где-нибудь в чаще: «Эти булыжники только один смысл имеют: в них засаду устраивать хорошо! Всё остальное – пустая дурь, выкинь её из головы и больше не тащи туда всякую фигню!» Тогда я и думать не могла, что это моя судьба. Ну а потом случилась история с Негус Бастет. Слышал? Нет? Ну и ладно. Отправили нас ликвидировать эту чокнутую зэмскую ведьму, окопавшуюся со своей полумёртвой армией посреди Ассэ-Тэпх и попортившую много крови и Империи, и Лиге. Извини, подробностей не будет. Тяжело мне про это рассказывать. Задание мы выполнили, ведьму ликвидировали, вот только Батин… Убили Батина. Выбрались мы кое-как к своим. Ну, конечно, благодарность перед строем, трёхдневный отпуск, всё как положено – очень уж эта сволочь у командования в печёнках сидела. К наградам нас представили – бойцов к медалям, командира к ордену. А вышло так, что я в отряде осталась старшей по званию. Так что раз я вроде как исполняю обязанности командира, мне и орден полагается. Я отказывалась, просила настоящего командира наградить посмертно, но мне ответили жёстко: не положено, заслужила – получи и не выпендривайся. Пока документы на орден оформляли, нас опять отправили на задание. Простенькое – периметр патрулировать. И вот как-то утром смотрим – несётся вестовой из лагеря, на ходу кричит: «Эй, Медведина, дуй в штаб, да не забудь дырку в кителе проколоть!» Попрощалась я с ребятами до вечера, обещала орден хорошенько обмыть, ну и побежала в штаб. Вхожу и чувствую: что-то не так. Не зря меня Батин натаскивал: опасность я почуяла не знаю, чем, но ещё до того, как мне между лопаток упёрлось острие кинжала. Дальше всё было на автомате: уклонилась, перекатилась, подсекла, ребром ладони по шее, метательный нож из-за пояса… Только через пару секунд поняла, что бью своих. А ещё через секунду мне стало всё равно. Знаешь ощущение, когда бьют в живот? Вот меня тогда чем-то так ударило, как будто я вся – один сплошной живот. Боевые чары, конечно. Валяюсь на полу, боль жуткая, руки-ноги не слушаются, язык тоже, перед глазами муть. И из этой мути женский голос, как рельсой по ушам: «Лицо, именующее себя Раисой Медвединой! Вы арестованы как враг Империи!» – и уже другим тоном, спокойно и обыденно: «Взять!» Подняли меня, как тряпичную куклу, обыскали сверху донизу, забрали всё оружие, сапоги и портупею, руки связали за спиной. Потом эта комитетчица кинула на меня ещё какое-то заклинание – наверное, невидимость, потому что когда меня потом везли через весь лагерь, мимо кучи народу, никто и головы не повернул. Вытащили меня наружу – там уже лошади ждут. Взгромоздили меня на седло, прикрутили какими-то ремнями, комитетчица села сзади, по бокам ещё четыре конвоира – и поехали. Ехали долго, сначала по дороге, потом свернули на тропу, потом ещё раз, ещё – а поскольку я ещё не совсем очухалась, запомнить путь мне было нереально. Наконец заехали в какие-то жуткие дебри. Смотрю – прогалина, на ней бетонный забор с воротами и вышкой, а внутри – барак с окнами в решётках. Меня затащили внутрь, открыли люк в полу и кинули в подвал – спасибо, хоть руки развязали. Вот там, в бетонном пенале два на два шага, я и сообразила, что произошло. Раскрыли меня. Всё этот орден проклятый виноват. О нём положено сделать запись в личном деле, а оно хранится по месту постоянной службы. Мы ж все на Святой Земле считаемся вроде как в командировке, а числиться продолжаем в своих прежних полках. Вот и послали, значит, в тот Суслангерский полк бумагу о том, что младший сержант Медведина награждена орденом – а оттуда им ответили, что никакой Медвединой у них нет и никогда не было. Или ещё хуже – есть и спокойно служит в родном полку, никуда не отлучаясь. А может, и есть, и отправлена на Святую Землю, только словесный портрет в её личном деле похож на меня, как зэм на гоблина. Сколько я в подвале просидела – не знаю. Потом люк открылся, меня вытащили и отвели в комнату к комитетчице – на допрос. Сначала она, конечно, потребовала рассказать, когда и как я начала выдавать себя за Медведину. Я рассказала – она не поверила. Ну а кто бы поверил? А мне больше сказать нечего, я бы даже если и хотела что-то выдумать – голова не работала. Ещё с полчаса она со мной билась, потом встала, подошла ко мне и так легонько ткнула меня куда-то в грудь – я от боли пополам сложилась. Здоровенная была тётка, на полголовы выше меня и раза в полтора шире в плечах. Опять меня в подвале продержали демон знает сколько времени. Я только заметила, что выводят меня оттуда по ночам – за окнами барака каждый раз темно было. На втором допросе меня уже не просто спрашивали – начали наводящие вопросы задавать. Я так поняла, что они копают под какого-то генерала. Вроде как он – враг Яскера и заговорщик. А прямых улик нет. Вот они и шерстят каждого подозрительного типа – ищут сообщников. И меня эта комитетчица пыталась подвести под признание, будто я от него получала какие-то задания и деньги. После третьего или четвёртого допроса я была уже выжатая, как губка. В подвале ни сесть, ни лечь, ни ноги вытянуть нельзя, да ещё и холодом пробирает до костей. А на допросах каждую ночь прессуют одними и теми же вопросами – раз за разом, раз за разом. Я уже начала думать: да пошёл он, этот генерал, я его никогда не видела и не увижу, так что, может, мне всё-таки признаться в том, что требуется – лишь бы от меня отстали. А потом спохватилась: ну нет, не дождётесь! Не зря же я с детства усвоила Второе правило Юного Незебовца: «Не лгать, не лицемерить, не сваливать вину на других!» Не знаю, на сколько бы меня ещё хватило, но однажды всё это рухнуло. В самом прямом смысле. Сиди я в тот момент в подвале – там бы я навсегда и осталась; но я тогда была на допросе. Снаружи всё было как всегда – темнота, тишина – и вдруг… Я такого никогда в жизни не слышала и не видела. Громыхнуло и полыхнуло так, что наш барак не то что зашатался – подпрыгнул и посыпался, как карточный. Одна стенка комнаты, где меня допрашивали, рухнула, комитетчицу зацепило по голове концом балки, меня подбросило, кинуло на неё сверху, смотрю – живая, но контуженная здорово. Вокруг всё пылает, дым, молнии, какие-то лиловые лучи, охранники мечутся, орут, в дыму что-то огромное ворочается и ревёт… Подхватила я комитетчицу под мышки (тяжёлая, зараза – килограмм восемьдесят сплошных мускулов) и потащила наружу, пока всё совсем не обвалилось. Не знаю как, но выволокла я её с прогалины в кусты и свалилась с ней в какую-то яму. Там и лежали обе пластом, пока наверху всё не затихло. Когда начало рассветать, комитетчица вроде бы очухалась. Не знаю, узнала она меня или нет, но первым делом схватила меня за грудки и начала вопить: «Объект! Где объект? Ты его забрала?!» Я говорю: «Какой объект?» – а она влепила мне оплеуху и полезла из ямы наверх. Я за ней. Смотрю – она выбежала на прогалину (а там от барака, забора и вышки одни обломки остались), бухнулась на колени и разгребает кучу мусора, а сама всё про объект причитает. Я ей кричу: «Уходи оттуда!» – да что толку… …Не знаю, что это был за огромный монстр и откуда он выскочил, но он её попросту проглотил. Вот только что был человек, раз – и нет. Только ноги мелькнули. …Потом я осознала, что бегу по лесу уже на последнем издыхании, ноги сбиты в кровь, грудь режет, как ножом, а одежда вся порвана о колючки. Потом – что за мной никто не гонится. Повалилась я на землю, лежу и понемногу осознаю, что со мной произошло. Я без оружия и босиком посреди леса, полного всякой нечисти. Где я нахожусь, в какой стороне – неизвестно. Куда идти – непонятно. Да и куда мне идти! К своим – бессмысленно: я там уже государственная преступница. К лигийцам – нельзя: что они сделают с пленной хадаганкой? Или обменяют на своих пленных, или заставят работать на себя, помогать им убивать моих товарищей – ещё неизвестно, что хуже. А больше и некуда. И так мне стало скверно, что от отчаяния я разревелась в голос, как малявка. Реву и думаю: сейчас на мой рёв придёт та тварь – а не та, так другая – и сожрёт меня в один присест, как комитетчицу; вот и конец моим проблемам. Только время шло, никто меня не жрал, я успокоилась и решила: пойду куда-нибудь, рано или поздно кого-то да встречу, а там видно будет. Вот так я и шла три или четыре дня – питалась съедобными ягодами и кореньями (спасибо Батину за науку!), пока в сумерках не заметила вдалеке костёр. Ну а дальше ты знаешь – это был ваш костёр, к нему я и вышла. Представляю, какое зрелище я тогда собой представляла – грязная, тощая, оборванная, кто такая и откуда – объяснить не могу… Спасибо вам всем за то, что вы меня тогда подобрали, накормили и довели до вашего лагеря. Если бы я раньше знала о том, кто вы такие и чем занимаетесь! Хотя нет, дезертировать из армии я всё равно никогда бы не смогла. Так что всё сошлось самым лучшим образом. Как же здорово, что я теперь могу сказать не «Я – имперка» или «Я – лигийка», а «Я – историк»! Прекрасно чувствовать себя членом братства, занятого самым важным делом – открытием и сохранением нашего общего прошлого, без знания которого нет ни настоящего, ни будущего. Войны рано или поздно закончатся, потому что должны же люди когда-нибудь поумнеть! А наша битва за знание никогда не закончится – как никогда не закончится история.