Постфактум (цикл драбблов)

Я сидел, опустив глаза, и пересчитывал кафельные квадраты на полу. Или какие они там? Чёрт знает. Чем у нас сейчас мостят полы в больницах? Господи, какая лезет в голову ерунда. Но с другой стороны — чего только не сделаешь, чтобы задавить воспоминания последних трёх дней. И тоненький противный голос совести: «Ты же видел! Ты замечал! Почему не сообразил?» Почему-почему. Как говорит Ник — по кочану. Неделю назад я сказал Аку: — Вот знаешь, когда вы все оживали, я и представить не мог, что из тебя получится такой трудоголик! — Трудоголик? — нахмурился он. — Это что? — Это человек, у которого маниакальная зависимость от работы, — ответил я с улыбкой. — Который что угодно готов делать, лишь бы на работу ходить. — Да? — Ак сделал вид, что задумался, а потом сказал: — Мне кажется, что я давно знаю… одного такого трудоголика. Вот что с ним делать? Только обнять и пожелать удачи. Если уж он так загорелся треклятым квестом «Найди сокровища Древнего Египта». У нас там уже и голос Анубиса в записи (как я чертовски гордился собой, вот совсем же без акцента говорю), и древние карты (благослови боги возможности современных типографий), и какие-то призы в конце — Ак мне все мозги переел этим своим квестом, у меня уже в голове не умещалось. И выматывался он крепко, и я его понимал. Он теперь личность, он пользу приносит музею, у него проекты, творчество, а потом еще и премия светит — Ребекка недвусмысленно на это намекнула, а начальству надо верить. Но вот побочный эффект от такой работы тоже был. Ак приходил вечером домой, выбирался из душа и падал в постель. А последнюю пару дней сворачивался у стенки в клубочек и то ли вздыхал, то ли тихонько постанывал. Я сперва встревожился: — Что с тобой? Болит что-нибудь? А он мне бодро так в ответ: — Нет… ничего. Устал сильно! Ну да, я понимал: устал, набегался… Просто обнимал его аккуратно, и мы засыпали. Так прошло две ночи. Потом была сдача этой чёртовой программы. Утром мы проснулись, я на него посмотрел — и ладонь ему на лоб: — Да ты горишь!.. Он руку мою отвёл и строго так: — Перестань. Я просто волнуюсь. Я ему, такому взволнованному, все-таки сунул градусник. А на градуснике без малого тридцать восемь. Сиди, говорю, дома! Он на меня та-ак посмотрел: — Ты с ума сошёл? А программа? Тут я не выдержал: — Да гори она синим огнем, программа эта! Ты посмотри на себя! Пластины нет, не забывай, поэтому… — Поэтому я сейчас поеду на работу, сдам программу и вернусь. А ты пока закончишь с остальными делами и встретишь меня чем-нибудь полезным. Чаем, например. Мда. Вот как попадёт вожжа… подо что она ему теперь попадёт, интересно? — так и всё. Чёртово древнеегипетское упрямство так при нём и осталось. Я, в конце концов, поехал бы вместе с ним, но была еще куча важных дел, которая давно ждала, пока у меня будет отгул по графику. Разгребал я эту кучу полдня, а потом мне позвонил Макфи. И спросил: — Дэйли? Ты сейчас где? — Дома, — честно ответил я. А про то, что заскочил домой только перекусить, умолчал. Меня разве об этом спрашивают? — Хорошо, — сказал директор. Голос у него был какой-то напряжённый. — Я этого твоего… домой на такси отправил. Вот только что. Ого! Макфи называет Ака «этим твоим», только если очень на него сердит. Что там ещё случилось? — Пришлось пригрозить, что уволю и обратно не возьму. Иначе не соглашался. Упрямый, как чёрт знает что! Заладил про программу свою, а сам — еле на ногах стоит. Ты там встреть его, а то он абсолютно никакой. И это… — директор сглотнул и добавил: — За поездку я заплатил. А ты звони там куда надо, по медицинской линии. У меня чуть мобильник не выпал из руки. Я ринулся вниз, к подъезду. — Ну, вы даёте, — хмурый доктор закончил осмотр и стащил с рук перчатки. — Что же раньше-то?.. — Всё… хорошо, — бормотал Ак с кровати. Губы у него были натурально серые, и морщился он от боли тоже очень явно. — Я сейчас… встану и… — Я вот тебе сейчас встану, — не выдержал доктор. И уже мне: — Простите, но это что ж за терпелку-то надо иметь? Так только нелегальные мигранты делают: думают — рассосётся, потому что страховки нет. Но тут-то в порядке всё! Да и вы куда смотрели? Я такой цветущий аппендицит в первый раз вижу. Обычно уже в первые сутки нас вызывают и орут как резаные — больно, больно! А тут… дня три ваш герой терпел, за каким-то чёртом. А теперь молитесь, чтобы аккуратно довезли. Потому что если разольётся… Вы с нами? — Конечно, — сказал я. И пошёл в прихожую взять куртку. Руки у меня тряслись. Почему, почему я раньше не заметил!.. Квадраты на полу начали двоиться. Я глянул на часы. Хорошо, хоть соображения хватило запомнить, во сколько мы приехали: час с лишним прошёл уже. И неужели до сих пор ничего?.. Я встал и на ватных ногах направился к справочному окну. Милая девушка за этим окном посмотрела на меня: — Чем могу помочь? — Узнать, — прохрипел я. Голос был словно чужой какой-то. — Состояние. — Сейчас узнаем, не волнуйтесь. Так, скажите мне… Она вела пальцем по экрану монитора, как школьница. Наконец палец остановился: — Вот. В операционной пока. — Как в операционной? Второй час пошёл! — И третий может пойти, и четвёртый, — вздохнула девушка. — Тут написано — разлитой перитонит привезли. В следующий час я проклял Гугл и все мобильные телефоны. Не будь их — я бы не смог полезть искать подробности и не узнал, что при таком диагнозе летальность составляет восемьдесят процентов. На полу уже не различались никакие квадраты: в глазах было общее нерезкое марево. Поэтому я не сразу понял, что ко мне подошёл кто-то из врачей: — Ну, можете выдохнуть. Я добросовестно выдохнул. А доктор продолжал: — Чудом всё вышло. Просто чудом. И специалист на смене был, и кровь нашлась, и организм сильный, надо сказать. Ему сколько лет? Я поморгал, усилием воли включил голову и ответил: — Двадцать восемь. И про себя добавил: «По документам». — Да? — удивился доктор. — Интересно! Такое впечатление, что весь организм только пару лет назад обновили. Я развёл руками: ну вот так, мол, здоровый образ жизни, всё такое. Не рассказывать же доктору, что так оно и было: весь организм обновили пару лет назад. В последний раз. А доктор продолжал меня ободрять: — Так-то парень молодец. Но вот что терпел столько времени — плохо! — Плохо, — кивнул я. — А навестить когда можно будет? Доктор посмотрел на меня: — А вы родственник? Тогда завтра. В послеоперационном. На следующий день, когда я, покончив со всеми формальностями, пришёл в отделение, тот же доктор опять попался мне навстречу. Я вцепился в него мёртвой хваткой: — Как дела? — Да хорошо всё, — он глянул на меня и усмехнулся. — Ну, приглядываем, не без этого, но… я же вам вчера сказал: можете выдохнуть. Кстати, где вы откопали его такого? Я вздрогнул. У меня на слово «откопали» была неадекватная реакция. А доктор продолжал: — Такие манипуляции терпит! И молчит! А из-за девчачьей ерунды расстраивается. — Из-за какой девчачьей? — Так шов же, — развёл руками доктор. — Сами понимаете, не до шуток было, открывали высоко, да и шили не косметикой, вдруг повторная ревизия… А он только очухался и тут же: шрам останется? Большой? Да, говорю, большой, выше пояса аж, но ты жив остался, выдыхай, а шрамы украшают мужчину и вообще! А он расстроился: как же я, говорит, теперь работать буду. Трудоголик! «Это у нас семейное», — мрачно подумал я. А ещё подумал про то, что шов — и правда проблема. Костюм-то для работы на квесте остался тот самый, кембриджский. С открытым верхом. Ну, ничего. Что-нибудь придумаем, — сказал я себе. И пошёл в палату. Когда я его увидел — сам чуть не грохнулся здесь же. Моя мама в таких случаях говорила — краше в гроб кладут. Естественно, я эту мысль озвучивать не стал: просто сел рядом и улыбнулся. Осторожно взял за руку. И всё-таки сказал: — Ак, давай договоримся. Болевой синдром — это сигнал о неблагополучии. Нельзя терпеть! Особенно когда тебя уже ничто не страхует, и жизнь у тебя одна. Понимаешь? Он даже фыркнул легонько: — Мне доктор рассказывал, как умер Тутанхамон. Ногу сломал, никому не сказал и умер. — Доктор? Тебе? Рассказывал про Тутанхамона? — Он сперва мне зубы заговаривал. Ну… когда надо было что-то без обезболивания посмотреть. Ты, говорит, откуда такой героический, на каком-то странном языке после наркоза говорил. Я честно сказал: из Египта. Нелегальный эмигрант! Мы оба понимающе хрюкнули. Я покачал головой: — Тебе смеяться нельзя, дренажи выпадут. Так что ты свои фараонские замашки бросай, ладно? — Вот, он мне тоже про фараонские замашки сказал… и потом про Тутанхамона. Теперь приходит и спрашивает, ну что, Тутанхамон, как дела? А я никак не соберусь ему сказать, что относительно смерти Тутанхамона есть много версий, включая убийство, и что это восемнадцатая династия, Новое царство, уже совсем другое всё, а в наше время… — Ак, — сказал я строго, — я категорически уважаю твоё тёмное прошлое, но… давай, всё-таки, прекращай. Далеко не все твои привычки безопасно тащить в сегодняшний день. Руками же ты сейчас не ешь? Ну и вот. И это тоже: да, тебя так учили, но сейчас другая ситуация! Болит — скажи. Трудно — скажи. Кошмары снятся — скажи. Мы для чего с тобой вдвоём-то собрались жить? — Тогда и ты говори, если что. — И я скажу, ещё и пострадаю, и надоем тебе по-страшному, — кивнул я. — Только, пожалуйста, не терпи молча, это прямо обидно, если не сказать — опасно. Кстати, доктор мне говорил про шов: я ещё подумаю. Куча методов от шлифовки до пластики, потом ты даже и не вспомнишь про него. А сейчас для новой программы… как тебе закрытая туника, как у твоего папы? Но учти, она короткая. Ак скорчил рожу: — У! Но-оги брить… — Или надевать поножи. Опять же, как у твоего папы были. — В них бегать тяжело. Лучше брить. О, ужас! — Все прелести жизни в живом теле, — поддел я. — Плюс необходимость соответствовать аутентичному образу. Нет, но посмотрите на него: аппендицит острый он терпел, а ноги брить боится!.. Премьера нового приключенческого квеста прошла с блеском через два месяца. Председательница совета была просто в восторге, несмотря на то, что её личный племянник никакого приза не заработал. Сказала, что племяннику надо лучше учиться, и поздравляла Макфи с тем, что у него теперь такие замечательные кадры! Разговор про кадры Макфи благоразумно свернул, а потом, в кулуарах, сказал Аку: — Ещё один такой героический подвиг, и я, если выживешь, опять запру тебя в саркофаге. Благо он пока свободен! — Меня нельзя в саркофаге запирать, — усмехнулся Ак. — Я теперь свободная личность, и у меня документы есть. Макфи пробурчал что-то себе под нос — кажется, что-то насчёт «документы есть, а мозгов нет», потом махнул рукой и сказал: — А программа получилась отличная. Я сам как голос Анубиса услыхал — чуть в штаны не наделал, правда. Ак потом сказал, что это была лучшая оценка его работы. А полученную премию мы потом на что-то потратили, я уже и не припомню.