Ватный мир

      За окном ветер кружил листья, зеленные, совсем молодые. Срывал с деревьев и возносил вверх, кидая после в открытые окна и сталкивая со стенами. Даже стебельки травы иной раз возносились в воздух, вырванные из земли, а недавно распустившиеся тюльпаны, растущие прямо под окном, пригнуло к земле или поломало, как и кусты пионов.              Северус тяжело вздохнул и отошел от окна. Тихо-тихо, стараясь не издать ни шороха, он прошел по комнате и, приподняв край одеяла, аккуратно забрался обратно в кровать, пододвигаясь ближе к Люциусу, зная, как любит супруг ночами обнимать его. Малфой завозился рядом, поворачиваясь на бок, и опрокинул руку ему на грудь. Северус застыл, почти переставая дышать и не решаясь шевелиться, чтобы не разбудить чутко спящего лорда.              — Сев, ты не каменюка, когда спишь, — хрипло просипел, так и не открыв глаза Люциус. — Давно не спишь?              — Около часа, — тихо ответил Принц, расслабляясь.              — Ты зелье сна без сновидений выпил? — пододвинувшись ближе и примостив голову на прохладной ткани ночной сорочки на груди возлюбленного, все так же глухо продолжил расспрашивать Малфой.              — Да. Оно не помогает, Люц. Совсем.              — Ты знаешь, что оно не может не помогать «совсем». Тем более если тобой сварено, — пробубнил Люциус, и Снейп невольно улыбнулся, поглаживая партнера по немного спутанным во сне волосам.              Люциус не часто был таким «домашним». Иногда, по вечерам, когда они задерживались в гостиной или библиотеке совсем допоздна, Малфой, привыкший к уже выработанному режиму, становился сонным и заторможенном, а вместе с тем более нежным и ласковым… Как и по утрам, только проснувшись Люци всегда был столь вальяжен и ленив, подобно коту, ласкающемуся в мягкой траве под лучами теплого, нежного солнца. Но даже это Северусу доставалось не всегда: возможно, раз или два в неделю, когда любовник все же позволял отложить свои важнейшие аристократские дела, и уделить свое время этой нежности.              Хотя Северус и сам никогда не мог похвастаться тем, что способен создать в доме уют, если, конечно, под уютом не понимается вечное ворчание и совершенно неуместные порой грубости и колкости, так и продолжающие вылетать из его рта. Северус — язвительная летучая мышь, ботаник, проводящий все свое время в подвалах дома у черных котлов и едких ярких химикатов. Но в отличие от Люца, Принц не умел создать тот самый, любимый им самим уют — во всяком случае, он так считал.              — Сев, спи уже, — пробубнил Люциус, отмахиваясь от руки шарящей в его волосах. — Они же снятся всего раз за ночь, так?              — Не знаю. Рано судить об этом, — нашел, что ответить Снейп. Откровенно говоря, он просто опасался засыпать и вновь погружаться в не свои чувства.              — Спи, Северус. А завтра вернемся в Малфой-мэнор и просмотрим эти сны через думосбор, хорошо?              Принц с удивлением взглянул на возлюбленного и кивнул, пытаясь понять почему сам не подумал об этом — это же великолепная мысль! К тому же, может они смогут понять и чьи именно сны поймал Северус. Или даже найти способ избавления от этого всего. В конце концов это могут оказаться просто воспоминаниями заплутавшего духа, а таких возможно и переправить на другую сторону.              Ему хотелось как можно скорее избавиться от этих неприятных ощущений чужого страха и горя.              Северус закрыл глаза, протискивая руку под подушку и постарался выкинуть из головы все мысли, чтобы спокойно уснуть. Но, видимо, сегодня уснуть ему было не дано: всю оставшуюся ночь Северус не смог сомкнуть и глаза, сон никак не хотел забирать его в свой мир, и поэтому, как только стрелки на часах оказали восемь утра, мужчина тут же выбрался из постели, одновременно с тем будя и Люциуса.              Несмотря на бессонную ночку, в голове было ясно, а сил было хоть отбавляй. Не было того ощущения вымотанности и тяжести в теле, что обычно сопровождали бы после подобной ночи или короткого сна, лишь предчувствие освобождения и понимания о происходящем с ним. Активность, поселившаяся внутри не желала отпускать его, не позволяя стоять на месте и на минуту. Тело требовало движений, а сознание самосовершенствования, новых знаний и свершений. Словно он вновь вернулся в годы свей молодости.              Люциус, глядя на столь бодрого и активного любовника, лишь молча поражался, стараясь продрать глаза. Он спустил ноги с кровати, присаживаясь на край и потирая заспанные глаза, после чего, одернутый любовником, лениво поплелся в уборную, а после и собираться. И все это под тихое бормотание Северуса, что уже оделся и сидел на кресле у выхода, выстукивая пальцами нечто похожее на марш.              В коридоре, стоило им выйти из своих комнат и дойти до лестницы, на их пути с замерзшей улыбкой и слегка прищуренными стеклянными глазами возник Талисис, идеально выглаженный, причесанный — такой же, словно и не прошло десяти часов с их последней встречи. Как всегда ровным голосом он поинтересовался куда же направились лорды, а после весьма неоднозначного и размытого ответа с их стороны, недолго посмотрел в глаза каждого из них по-очереди и вызвал домовуху, приказывая той готовить завтрак лишь на трех человек, а не пятерых. Поклонившись, он пожелал мужчинам доброго дня, развернулся и прошел дальше: по перекрытой лестнице, ведущей к третьему этажу, оставляя после себя холодок, пробегающий по коже, и неприятный осадок где-то внутри, словно они делали что-то неправильное.              Дальше дело осталось за малым спуститься в главную гостиную и пройти в камин, чтобы с помощью странно-голубоватого пороха перенестись в дом Люциуса, тихий, но как всегда светлый, где им на встречу тут же явится радостный, кланяющийся в пол Твинки, щебечущий что-то о домашней работе и ожидании господина. Несмотря на то, что они возвращались сюда четыре дня назад за вещами, а два дня назад для работы, эльф все равно во все огромные, поддернутые пеленой слез глаза рассматривал хозяина, словно прошла пара недель.              Узнав, что Драко вместе с Гермионой все еще находятся в особняке, лорд быстро распорядился, чтобы завтрак для них с Северусом был подан в кабинет. Люциус сейчас не хотел встречаться или объясняться в чем-то со старшим сыном, поэтому перед тем как последовать вглубь дома вслед за партнером, указал эльфу не будить Драко, а если тот и проснется, то не в коем случае не сообщать о их возвращении, отметив, что здесь они не задержаться надолго. Маленький домашний работник тут же понурил голову, но клятвенно заверил, что «Молодой хозяин ничего не узнает, Твинки и другие эльфы ничего не скажут, Твинки обещает, хозяин».              Люциус отпустил домового и взмахнул палочкой, убирая признаки пользования камином и следуя вслед за партнером, что уже скрылся в глубине дома. Нашелся зельевар уже у дверей, ведущих в кабинет Люциуса, привалившийся к стене и явно прибывающий в нетерпении, что легко различалось даже не смотря на все старания, которые прикладывал Принц. И стоило лишь старшему Малфою провернуть ключ, открывая кабинет, как брюнет тут же, вперед владельца дома и кабинета, проскользнул внутрь, тут же проходя в следующее помещение, где и находилась чаша омута памяти, а так же и пара других масштабных артефактов.              Обмолвившись о странном поведении партнера, Люциус щелкнул внутренним замком и нагнал Северуса, активирующего думосбод. Осведомив Люца, что собирается просмотреть сегодняшний сон, Принц поднес палочку к виску и вытянул из головы светло-голубую извивающуюся то ли от дыхания магов, то ли от собственных движений нить, тут же выпуская ее в темную воду артефакта. Белая, светящаяся субстанция закружила по чаше и расплылась в воде сияющим облаком. Лициус положил руку на плечо супруга, мужчины склонились над омутом, и их немедленно затянуло в мерцающий водоворот чужих воспоминаний.              В этот раз все вокруг было четче и еще реальней. Северус способен был управлять собой и разглядеть все вокруг: небо, по которому неспешно плыли сероватые облака, которые к вечеру, вероятнее всего, принесли с собой дожди или даже грозу; неровную высокую траву, что кренилась в стороны от потоков ветра; далекую линию горизонта и частые жилые участки. Даже несмотря на то, что во сне Принц мог рассмотреть лишь то, что показывали ему глаза ребенка, сейчас вокруг развернулся целый мир, от которого его отвлекали громкий злой смех и тихие всхлипы и лишь отголоски — не то, что в его сне — чужого страха и печали.              На вершине треугольной, покрытой рыжеватой черепицей крыше старого с облезшей со стен краской дома, плотно обхватив руками и прижавшись грудью к полуразвалившейся, с выбитыми кирпичами, трубе, находившейся на самом верху, горько рыдая, сидел маленький мальчик. Ногами, обутыми в подранные стоптанные кроссовки, он упирался в одну из верхних ступенек лестницы, что для удобства старых хозяев покрывала крутой скат. Ребенок трясся всем телом, царапая ноготками одной руки красные камни в надежде вцепиться покрепче, а во второй сжимал тонкую книгу в темной обложке. Он крепко сжимал веки и все норовил прижаться покрасневшей и исцарапанной уже щекой к грязному кирпичу.              Наконец, книжка выскользнула из потной ладошки, что тут же лишь сильнее сжалась на трубе, и покатилась вниз, по направлению к очкам, лежащим в водостоке. Они упали раньше, когда мальчик ранее дернулся вперед в надежде успеть спуститься вниз до того, как злобный кузен и его друзья оттащат лестницу, ведущую на крышу. Но та упала слишком быстро: мальчик почти упал от неосторожного движения, в последнюю минуту вцепившись в ступеньку верхней лестницы и потеряв очки, дужки которых были слишком широки.              Сейчас мальчику было страшно, он был в ужасе, но ему оставалось лишь только умолять потешавшегося над ним кузена поднять лестницу. Падать или прыгать не хотелось ни капли, к тому же у него еще не зажила ладонь, и если сейчас ему прибавится еще какая-либо травма, то работу по дому выполнять будет совсем уж тяжело… А времени на чтение и вовсе не останется.              — Он приходил сюда по вечерам, после домашней работы… Дом заброшен, а с крыши открывается хороший вид. Он прятался здесь от кузена, что тоже гулял в это время, и наблюдал закат, — заговорил Северус, вспоминая все больше и больше деталей, что успел понять в своем сне. — Но в этот раз шайка смогла проследить за ним. Они уронили лестницу, и он теперь не может слезть.              — Ужасно, — растерянно проговорил Люциус. — И дети способны на такое?              — Как раз дети и способны, — ответил Принц, наблюдая за веселой четверкой, хохочущей внизу. Толстый мальчик, громко похрюкивая и держась за живот, выкрикивал обидные слова о «глупом уродце» и переговаривался с друзьями о смешном виде мальца на крыше. — Этот мальчик мне напоминает кого-то, — проговорил Северус, приближаясь к залитому слезами ребенку и разглядывая темные вихры неровно стриженных волос.              Мальчик в это время уже не рыдал, а лишь тихо всхлипывал, обливаясь солеными слезами. Теперь он боялся даже открыть глаза, чтобы увидеть место которое так любил. Было слишком высоко и страшно, и даже мысли о красивом небе не внушали успокоения, ведь небо не спасет его, когда он неосторожно двинется и полетит вниз.              — П-пожалуйста, Д-д-дадли, поднимите л-естницу, — заикаясь и сглатывая слезы, захрипел мальчик, прислоняясь лбом к кирпичу. — Я все-все потом сделаю! Честно-честно!              — Не-ет, — протянул маленький толстяк, скрестив руки на груди. — Ты сейчас сделай: давай, спускайся, прыгай.              — Д-дадли! — панически завопил мальчик, не веря столь жестоким словам и распахивая глаза, чтобы взглянуть в насмешливое лицо. Но перед глазами все плыло: без очков не было видно ничего, а тем более за пеленой слез.              — Давай, чудила прыгай! — последнее слово через секунду подхватили уже все четверо, начиная дружно скандировать: «Прыгай! Прыгай!».              «Чудила» еще более надрывно всхлипнул и перелез на лестницу, кое-как заставляя себя разжать руки и отпустить трубу, чтобы тут же крепко ухватиться за верхнюю ступеньку и взобраться еще выше, к углу. Дети внизу замерли, слегка напугано наблюдая за действиями пятого ребенка, что уже перекинул одну из ног на другую сторону крыши. Руки мальчика тряслись, и он припал к коньку крыши грудью, чтобы перевести дыхание и немного успокоиться. Немного поборов дрожь в теле, ребенок глубоко вздохнул и вновь вернулся в сидячее положение, перекинув и вторую ногу на другую сторону крыши и упираясь ногами в ребро ответвления слухового окна.              — Что здесь происходит?! — на дороге появилась фигура плечистого мужчины, а воздух рассек звонкий окрик.              Мальчик отвлекся, обернувшись и растеряв от испуга всякую осторожность. Нога заскользила по скату, и владелец воспоминания резко съехал с конька, быстро съезжая вниз по вальме, напоследок еще и потеряв кроссовок, что зацепился за угол окна. Ребенок слетел с крыши, стаскивая за собой пару черепичек, и на этом воспоминание прервалось, а магов выбросило из омута памяти. Северус неловко отступил назад, приваливаясь спиной к стене, а Люциус лишь в упор уставился, на белое сияющее облако расплывшееся в воде.              — Это же был он, да? — на удивление спокойно спросил Люциус, растирая пальцами виски. — Это был Гарри, Сев.              — Я и сам заметил, — прошипел Принц, сверкнув темными глазами. Он просто не понимал то, как сам не предположил подобное развитие событий. Как ему Северусу — черт его дери — Принцу, бывшему двойному агенту ордена Феникса не хватило ума самому понять все это? Делая все те предположения, он искусно обходил правильный путь, не желая лишний раз задумываться о Гарри. Он попросту не хотел вновь испытывать вину из-за совершенных когда-то ошибок, и обходил мысли о Поттере стороной.              — Нужно поговорить с ним, — уверенно сказал Люциус и взял руки Северуса в свои. — Сев, это наш шанс.              — Зачем это нужно? — неожиданно для обоих спросил Принц. — Нам и вдвоем хорошо живется. Зачем нам нужен кто-то еще? Он лишь переломит нашу связь и вмешается в наши отношения…              — Ты и сам знаешь, что это не так, — покачал головой Малфой. — Вспомни всю ту гамму чувств, что мы почувствовали, когда на наших руках появилась третья птица. Ты же, не сомневаясь, признался, что чувствовал, что чего-то — кого-то — не хватало в нашей паре. Северус, ты был первым, кто принял, что нас трое, а не двое. И ты принял и понял Гарри. Я помню ты прикладывал усилий не меньше — а может и больше — чем я, когда понял, что именно он наш флейксоул…              — Люциус, я принял того Поттера, — Северус поджал губы и покачал головой. — Глупого, надменного, эгоистичного…              — Северус! — повысил голос Малфой, одергивая партнера.              — Прости, — выдохнул зельевар. — Знаю. Он не такой, как его отец… Мягкий и податливый, нежный и вечно думающий о других. Да, именно этот мальчишка должен был стать нашим третьим… А не этот… Этот…              — Кто, Северус? Человек, которого мы самолично убили? — жестко осадил блондин, плотнее обхватывая ладони Принца. — Тот, кого из раза в раз предавали? Человек, которого не приняли даже магические партнеры? Северус, это тот же Гарри. Повзрослевший, еще более замкнутый Гарри. И мы обязаны искупить свои ошибки, согласен?        ***              Прошло чуть больше недели с появления партнеров Гарри в поместье, и Певерелл не мог не отметить, что даже за этот короткий срок, за который они встретились всего пару раз, его состояние почти не ухудшалось. Процесс разрушения замедлился, как и предполагалось изначально, и таким темпом Гарри и правда проживет на пару-тройку месяцев больше, а то есть все должно пройти, как и было запланировано. Хотя это и было не правильно по отношению к магам, Гарри за их счет, лишь немного укрепив связь, сейчас мог продлить себе жизнь примерно до семи с половиной месяцев, и пользовался этим.        «В каждом вздохе — ненависти яд, В каждом шаге — близость к краю…»              Необычная легкость при движениях заставляла молодого лорда в очередной раз удивляться этой невообразимой связи с другим существом, которая дарилась магией. То, что обычное присутствие партнеров в зоне досягаемости делало организм мага сильнее было действительно волшебно, и Гарри в очередной раз ловил себя на мечтах о том, что было если бы он был полностью связан со своими судьбоносными. Возможно, это бы позволило ему дожить хотя бы до дня покупки палочек Лилиан и Сириусу. Хотя нет… Кровь Певерелов слишком жестока: если сейчас он и стал чувствовать себя лучше, то стоит лишь приблизиться «на пару шагов» к партнерам, как она начнет требовать от него большего, его состояние начнет ухудшаться быстрее.              Гарри не раз представлял, как бы сложилась его жизнь, если бы он в свое время поступил правильно и для начала полностью разобрался со всеми родами, в которые входил, а не слепо принял все наследства… Пять родов в наследство — это не показатель силы, то, что он выжил став их лордом и прожил столь долго — вот показатель. Особенно, учитывая то, что два из них считались утраченными. О, каким же шоком было для Гарри узнать, проснувшись на полу в полуразрушенной зале банка, после принятия наследства, что, помимо родов Блек и Поттер, ему досталось наследство Воландеморта, как побежденного, в виде родов Мракс и Слизерин, а так же и лордство над родом Певереллов, как достойному по силе.              «Достойный по силе,» — звучит смешно, если не знать, что эта проклятая фамилия обрекает мага на столь многие мучения… Например, прочно связанный с другим миром род, а вернее его ядро, вынужден вытягивать из главы семейства магию, которая берется, как уплата за наследство в виде связи с тем самым «другим миром». Хотя Гарри, размышляя об этом, полагает, что это просто поддерживает лорда Певерелла ближе к границе с миром нечеловеческим, ближе к смерти. Или же, например, этот род обрекает детей рода на жизнь этаких суккубов, питающихся энергией родителя до определенного времени. Или большая, нежели у обычных магов, нужда в партнерстве… Хотя, возможно, это и достойная плата за то, что дается магу взамен…        Что казалось вечным, Глупость обратила в пыль. Заложив под этот мир заряд Наших извращенных мыслей…              Гарри тяжело вздохнул и, улыбнувшись, погладил пальцами хребет своего ящероподобного знакомца. Все же видеть мир таким, каким его создали изначально, со всей этой магией и ее созданиями просто восхитительно. Но все же, несмотря на все это, Гарри без сомнения променял бы все это на одну возможность прожить другую, полную жизнь со своими детьми. О настоящем партнерстве, в котором он был бы любим и любил бы сам, он не смеет и мечтать. Хотя, врать тут не кому: мечтал. Изо дня в день мечтал и изводил себя мыслями о том насколько же он не правилен.        Есть предел числу ошибок, Поздно что-то исправлять… Суть последнего урока Будет некому понять!              Молодой мужчина перевел взгляд на свою оголенную щиколотку и горько, стонуще выдохнул, тут же вновь взглянув на светлый мех «зверька». Его рисунки почернели и застыли давно и навсегда, свидетельствуя об отказе и потере всякой надежды. Даже маленькая, забитая пеночка застыла чуть ниже коленки, сжавшись в небольшой комок.        Состоянье мира — Идеальная картина Так когда-то было — Безрассудность победила              Но тут нечего жалеть, в конце концов сейчас есть более важные дела нежели жалость к себе. Вот только… Остановить слезы у Гарри никак не получалось. Уж очень горько было от понимания того, что чувства внутри все еще буйствуют, желая вырваться из клети и поглотить рассудок своего хозяина, а кожа все еще хранит ощущение движения меток по телу.        Где тот неба свежий ветер? Чистота речной волны? Каждый знал, что мир не вечен И мы все обречены…*