Love Yourself

Немало времени прошло, прежде чем Чимин начал хотя бы приближаться к концепту, заявленному в их новом альбоме: люби себя. Если точнее — прошла буквально вся его жизнь до настоящего момента, потому что с любовью к себе у него всегда были проблемы, и только сейчас он, наконец, как никогда раньше, начал принимать и, возможно, немного даже любить себя. Однако на пути к этому моменту жизни он успел довести себя почти до края. Чимин всегда был строг к себе, стремился стать лучше и не боялся наказывать и ограничивать себя, если видел в том необходимость. Стремление отточить до идеала свои навыки в танцах выливалось в дополнительные тяжёлые тренировки, порой лишавшие каких-либо сил; неудовлетворённость собственной внешностью добавляла к изнурительным тренировкам ещё и строгие диеты — как он знал теперь, совершенно бессмысленные и непродуманные. Возможно, если бы Чимин считал свои проблемы достаточно важными для того, чтобы поделиться ими хоть с кем-нибудь, ему вовремя объяснили бы, что голодовки, тем более при его физической нагрузке — не просто не лучший вариант, а вариант категорически недопустимый и, более того, опасный. Но Чимин не считал, что его личные переживания относительно своего внешнего вида и веса заслуживают обсуждения и предпочитал решать свои проблемы самостоятельно. И выбранный им метод, хоть и дал такие желаемые результаты, сильно подорвал его здоровье, приведя к истощению как физическому, так и моральному. Когда Чимин впервые упал в обморок во время тренировки, это был как гром среди ясного неба. Он не раз слышал описания того, как люди теряют сознание: слабость, головокружение, картинка перед глазами плывёт, и ты чувствуешь, как тебя засасывает куда-то во тьму. Ничего подобного Чимин не ощутил. Слабость была, но точно такая же, как и много дней до этого, потому что его организму приходилось использовать все возможные ресурсы, которых уже крайне не хватало. Он просто отрабатывал движения вместе со всеми, в голове проговаривая строчки песни, — а в следующую секунду уже открыл глаза, лежа на полу, а сверху на него испуганно смотрели остальные мемберы. Он несколько раз моргнул, не понимая совершенно, что произошло. Джин попытался усадить его, но Намджун остановил его, укладывая Чимина обратно, словно куклу. Примерно так себя он и чувствовал — пустым, жёстким и холодным. — После обморока нельзя сразу подниматься, — серьёзно проговорил Намджун, обеспокоенно глядя ему в глаза, — нужно дать кровообращению восстановиться. — Об-морока? — с трудом выдавил из себя Чимин. Намджун только хмуро кивнул, поджав губы. Чимин почувствовал, как кто-то взял его за руку. — У него руки ледяные, — произнёс Хосок, обращаясь, кажется, к Намджуну. — Кто-нибудь, принесите… где-то должен быть плед. — После слов Намджуна кто-то из ребят тут же метнулся в сторону, Чимин даже не успел понять кто. — Чимини, ты когда в последний раз ел? — серьёзно спросил Намджун, с первого раза попадая в точку. Он не предположил, что Чимин не выспался или переутомился, или заболел, но пришёл на тренировку. Их лидер спросил именно о том, что, несомненно, было причиной его обморока, о том, о чём Чимин вовсе не хотел никому говорить. Может быть, если бы он лучше умел врать или заранее был готов к такому повороту, Чимин смог бы вовремя найтись и как ни в чём не бывало ответить: «Сегодня утром, а что?», но его растерянное молчание оказалось для Намджуна достаточно однозначным ответом. — Сейчас ты немного придёшь в себя, и мы идём домой. Тебе нужно поесть и нормально отдохнуть. Чимин и бы хотел возразить, но у него не нашлось на это никаких сил, особенно когда его укрыли тёплой толстовкой, а сверху ещё и тщательно укутали пледом, и он, наконец, снова начал немного чувствовать свои конечности. В тот день Чимин, под пристальным взглядом Намджуна, поел немного супа и риса, потому что понимал, что выбора у него нет. Тот не стал заставлять его есть много, зная, что после долгого перерыва с едой нужно быть осторожно. Намджун мрачно спросил, нужно ли объяснить Чимину, как важно регулярно питаться, тем более с их постоянными нагрузками, но тот только покачал головой: — Я знаю, хён. Но он не знал. Чимин считал, что ему самому лучше известно, что для него хорошо, а что плохо. И плохо было то, как он выглядел. Поэтому изнурительная голодовка продолжилась, только теперь Чимин надеялся больше не попасться, особенно учитывая, как внимательно за ним старался следить Намджун, не до конца поверивший его ответу. Но организму Чимина было всё равно, что он решил, — он отказывался работать, не получая ничего, только изо дня в день растрачивая все свои ресурсы под ноль и никак их не восполняя. Во второй раз Чимина кое-как поймал стоявший рядом Чонгук, и он хотя бы не ударился так сильно, как в первый раз (после которого на боку к тому моменту ещё даже не успел пройти синяк). Теперь, когда он очнулся, ему, конечно, дали немного прийти в себя, но после на него обрушился праведный гнев всех участников: Хосок, Тэхён и Джин буквально кричали, Намджун с Юнги параллельно отчитывали, хоть и не повышая голоса, а Чонгук смотрел таким осуждающим взглядом, что хотелось сжаться в комочек и спрятаться куда-нибудь в укромное место. После этого все постоянно пытались заставить его есть, но Чимин упрямо отказывался, уверяя, что у него всё под контролем и никаких обмороков больше не повторится. Конечно, о каком-либо контроле не шло и речи, он просто надеялся, что собственное отражение станет немного больше нравиться ему до того, как он потеряет сознание где-нибудь на улице или на концерте, и он сможет вернуться к менее жёсткой диете ещё до выхода нового сингла. Когда это произошло в третий раз, они с Намджуном были в общежитии одни. Тот, очевидно, услышал звук падения и прибежал в его комнату, когда Чимин уже начал приходить в сознание. — Чимини, — проговорил Намджун, уложив его голову к себе на колени и отрывисто гладя по волосам, — так нельзя дальше. Зачем ты себя мучаешь? Возможно, именно такие искренние переживания и в голосе, и на лице их лидера заставили Чимина, наконец, признаться в том, что он чувствует и как не может принять себя. Усевшись рядом с Намджуном, он плакал, как будто прорвало какую-то внутреннюю плотину, и, заикаясь, говорил о том, что недостаточно хорош — и никак не может стать лучше. О том, что завидует другим: тем, кто выше, красивее, меньше весит, лучше танцует и поёт… О том, как не может смотреть на себя в зеркало, потому что видит там сплошные недостатки, которые не может исправить, но хотя бы что-то он должен попытаться изменить. Стать привлекательнее, сексуальнее, как требует того новая хореография. В какой-то момент Намджун молча встал и, схватив его за руку, потащил в ванную. Там, поставив перед большим зеркалом, сказал, чтобы Чимин попытался посмотреть на себя его, Намджуна, глазами. Он почти невесомо проводил пальцами по его лицу, описывая каждую мелочь так, словно она была особенностью, а вовсе не недостатком, как всегда казалось Чимину. Говорил о мягкой коже и рельефных руках, о плоском и подтянутом животе, на котором не было ничего лишнего, о соблазнительных бёдрах. О том, какой он, на самом деле, красивый и особенный — настолько, что ему не нужно даже думать о том, чтобы менять себя и страдать ради этих изменений. Они встретились взглядами в зеркале и стояли так, кажется, несколько минут, пока Чимин пытался осознать услышанное и успокоить бешено колотящееся сердце. Неужели для кого-то он действительно мог быть таким красивым? Ведь Намджун говорил это не просто, чтобы успокоить его, — он открылся перед Чимином точно так же, как тот до этого открылся перед ним. — Ты как ангел, — сказал он, наконец, как будто подводя итог. — Прекрасный ангел с волшебным голосом и золотым сердцем. Я не понимаю, как можно не любить тебя. В этих словах было не только признание, от которого у Чимина что-то сжалось в груди, — и от осознания его смысла, и от того, с какой лёгкостью оно Намджуну далось, — но и кое-что другое: Намджун говорил о том, что, в его понимании, не только остальные, но и сам Чимин должен, даже не задумываясь, любить себя, что у него нет никаких причин не делать этого. — Но ты же тоже не всегда любил меня?.. — спросил Чимин, чувствуя, что какие бы то ни было барьеры между ними с грохотом рушатся, оставляя место только открытости и искренности, — такой, какой он никогда не ощущал раньше. — Знаешь, оглядываясь назад, я понимаю, что не влюбиться в тебя было просто невозможно, — с задумчивой улыбкой ответил Намджун. Впервые за долгое время Чимин тоже улыбался, хоть и измученно, и наконец чувствовал в себе силы жить и работать над собой дальше — только уже в другом ключе. После Чимина затаскали по врачам, дававшим тысячу и одно наставление в придачу к миллиону рекомендаций и назначений. Намджун же, посидев пару вечеров в интернете, стал едва ли не его личным специалистом по правильному питанию, способным объяснить, что, в каком количестве и при какой физической нагрузке ему нужно. После его объяснений Чимин стал, наконец, понимать, сколько ошибок допустил, устроив своему организму огромный стресс в виде бездумной голодовки, и начал придерживаться продуманной и сбалансированной системы питания, с каждым днём чувствуя себя всё лучше — как физически, так и морально. И, конечно же, этому во многом способствовал и Намджун, который постоянно был рядом — даже если Чимину нужно было просто поговорить или наоборот молча посидеть рядом, чувствуя поддержку другого. Без Намджуна и его искренней и безоговорочной любви, Чимин был уверен, он бы точно не справился. Намджун улыбался ему по утрам, ненавязчиво подкармливал не очень вредными вкусностями в строго выверенном количестве, не вызывавшем у Чимина панику, и шептал комплименты на ухо, заставляя краснеть и против воли улыбаться, чувствуя себя, хоть и смущённым, но нужным, желанным и, возможно, даже чуточку красивым — даже если только для одного человека. Первое время Чимину казалось, что он зависит от Намджуна, как от воздуха, и, если тот вдруг решит бросить его, то он просто сломается и не сможет двигаться дальше — даже тем путём, что раньше. Постоянно хотелось оказаться ближе, прикоснуться, обнять, прижаться к его боку в поисках частички тепла и нежности, которые Намджун с такой готовностью дарил — только ему. К счастью, тот всегда находил на него время и никогда не пытался прогнать, даже если Чимин просыпался посреди ночи, отчего-то очень грустный, и нахально забирался к нему в постель, оттесняя к стенке и отнимая половину одеяла. Намджун просто автоматически обнимал его, притягивая к себе и, кажется, даже не просыпаясь. Со временем Чимин стал чувствовать себя увереннее, снова смог свободно дышать. Поддержка Намджуна будто бы открыла ему глаза: запоздало он начал понимать, что, возможно, действительно достоин любви, в том числе своей собственной. Ведь его любит семья, всегда принимавшая таким, какой он есть, любят друзья — пусть их необдуманные шутки иногда и вселяли в него сомнения, но теперь он ясно видел, что те никогда не подразумевались всерьёз, и все причины для неуверенности и неудовлетворённости собой были только в его голове. Его любит Намджун — и это уже некий совершенно иной уровень любви, прежде ему и близко недоступный. Намджун был замечательным… можно ли было назвать его бойфрендом? Это слово казалось каким-то слишком ограниченным, не включающим всего, чем был для него Намджун. Может быть, кому-то их отношения показались бы странными, ведь почти за год вместе они ни разу даже полноценно не целовались, не говоря уже о большем, но Чимин не считал это чем-то неправильным. У него на уме было слишком много всего — слишком много мыслей, тревог и демонов, с которыми он постепенно боролся и от которых избавлялся, шаг за шагом. Не то чтобы он никогда не думал о логическом продолжении их отношений, но Намджун никогда не пытался подвести его к чему-то большему, наверное, понимая, сколько всего творится у Чимина внутри, и тот был ему благодарен. В любом случае, он не сомневался, что, когда придёт правильное время, у них всё будет. Пока, в один прекрасный день, Тэхён со свойственной ему невозмутимостью не огорошил его фразой: — А ты уверен, что Намджун-хён вообще в курсе, что вы вместе? Чимин долго смотрел на него с открытым ртом, безмолвно спрашивая: «В каком смысле?», но Тэхён, конечно, понял его и без слов. — Вы, конечно, близки, но вы никогда не ведёте себя… как пара, — пожал плечами он, заставив Чимина глубоко задуматься. Они и правда никогда не обсуждали свои отношения… но Чимин считал, что это и не нужно. Намджун любит его, а он любит Намджуна — разве всё не очевидно? Конечно же, они вместе, просто их отношения не совсем такие, как у других, но в этом нет ничего странного. Странно было бы наоборот, если бы у них всё было, как у нормальных людей. — Я просто сказал, — пробасил Тэхён, глядя на его растерянное выражение лица, и, громко хрустнув яблоком, ушёл, оставляя Чимина на кухне одного в компании только собственных мыслей. Ему хотелось спросить, считают ли остальные мемберы так же, но, немного подумав, он решил, что единственным, чей ответ на этот вопрос имеет значение, был Намджун, поэтому, не теряя больше времени, он пошёл собираться, чтобы навестить того в студии — наверняка ему не помешал бы перерыв. А Чимину очень не помешало бы прояснить ситуацию, усомниться в которой его заставил Тэхён. Чимин открыл дверь студии, как всегда, запоздало заметив, что не постучался, но Намджун, уже давно к этому привыкший, даже не удивился. Он допечатал что-то на компьютере и с улыбкой повернулся к нему, словно уже заранее зная, кто его гость. Может, он узнавал Чимина по шагам? Или только тот имел наглость врываться без стука и предупреждения. — Чимини, что ты тут делаешь? — спросил он, привычным движением обнимая Чимина за талию, когда тот уселся ему на колени, свесив ноги с одной стороны. Ну не ведут же себя так не-парочки? Чимин был уверен, что не ведут. В каждом их соприкосновении, во всей этой близости было столько нежности, что это просто не могли быть братские отношения. Тэхён просто привык к тому, что сам считает нормальным, — хотя их с Хосоком отношения тоже явно были далеки от общепринятой нормальности. — Просто Тэхён кое-что сказал, — неуверенно начал он, — и я хотел спросить. — Больше слушай Тэхёна, — фыркнул Намджун, и Чимин был с ним абсолютно согласен. — Но, если тебя что-то волнует, спрашивай. Как настоящий заботливый партнёр Намджун сразу почувствовал, что Чимина что-то беспокоит. Чимин пару секунд молчал в неуверенности, закусив губу, потом всё же решился: — Ты ведь меня любишь? — тихо спросил он, сам даже не понимая, почему первым делом задал именно этот вопрос, ведь Намджун никогда не заставлял его в этом сомневаться. И тот действительно без промедления ответил: — Конечно, — как будто это и без его подтверждения должно быть ясно как день. Чимин и правда знал, но ответ Намджуна заставил его улыбнуться. — И ты ведь знаешь, что я люблю тебя? — озвучил он свой второй вопрос. Теперь перед ответом последовала небольшая пауза, которая, возможно, была бы вовсе незаметна, если бы не мгновенный ответ на предыдущий вопрос. — Да? — произнёс Намджун скорее с вопросительной интонацией, чем с утвердительной. — Это вопрос? — нахмурился Чимин, не совсем понимая. Неужели Намджун не знает, что он его любит? Чимин не раз говорил ему, он точно в этом уверен, и Намджун тогда прекрасно его слышал. Улыбался даже и смотрел влюблённо. — Нет, — помотал головой Намджун, — я знаю, конечно, знаю. К чему эти вопросы, Чимини? — К тому, что… ну, мы же вместе, правильно? — всё же произнёс свой главный вопрос Чимин. Только вот недоумение на лице Намджуна было совсем не той реакцией, которую он ожидал увидеть. — Что? — задушено переспросил тот, и Чимину захотелось убежать куда-нибудь далеко, закрыть на замок дверь и посидеть немного в одиночестве и ужасе, пытаясь осознать произошедшее. Тэхён был прав. Всё это время Чимин считал, что они с Намджуном пара, а тот об этом даже не догадывался. Он просто любил Чимина — в этом не было сомнения — и ничего не ожидал взамен, не воспринимая даже его признания в любви в романтическом ключе. Чимин попытался было инстинктивно вырваться, сам не отдавая себе в этом отчёта, но Намджун не пустил, возвращая его на место и вглядываясь ему в лицо. — Чимин? — Я думал… Но почему? — потерянно спросил он. — Мы же любим друг друга? — Да, но… — Намджун, казалось, не мог найти подходящих слов, а значит, тоже был ужасно растерян. Чимин машинально потянулся успокоить его, кладя руку на шею сзади и слегка поглаживая. — Просто… у меня даже мозг не поворачивается в такую сторону: что такой, как ты, может хотеть быть со мной. — Такой, как я? — Происходящее становилось только непонятнее, и Чимину на мгновение стало страшно, что они никогда не смогут с этим разобраться. Но ведь Намджун в любом случае был рядом — и точно поможет… — Неправильно. Таких, как ты, больше нет. Просто — ты. Намджун смотрел на него так открыто, казался таким уязвимым, что хотелось теперь уже со своей стороны вселить в него ту же уверенность, что он подарил Чимину. — Неужели всё это время ты учил меня любить себя и принимать любовь, а сам… сам при этом не любишь себя и не веришь, что я могу любить тебя? Это осознание не желало укладываться в голове. Неужели все эти месяцы, пока Чимин приходил в согласие с собой и буквально купался во внимании, уделяемом ему Намджуном, он ни разу даже не замечал, что тот чувствует и насколько сомневается в себе? Правда, раньше Намджун не раз говорил, что принятие себя — одна из главных его целей, но видя, с какой готовностью и уверенностью он учит этому Чимина, тот даже не сомневался, что сам Намджун со временем этой цели уже достиг и чувствует себя полноценным человеком. — Это не совсем так… — неохотно ответил Намджун, не встречаясь с ним взглядом. — Просто ты… особенный. Я готов дать тебе всё, что у меня есть, но, наверное, ты заслуживаешь лучшего, чем я. Чимин обхватил его лицо ладонями, заставляя посмотреть на себя и вглядываясь в глаза. — Но ты тоже особенный. Разве ты не понимаешь? Ты самый удивительный человек из всех, кого я знаю! Ему было так важно, чтобы Намджун понял, и хотелось плакать от страха, что этого может и не произойти. Он никогда не умел объяснять и убеждать так же, как Намджун, и, возможно, его слов окажется недостаточно. — Ты помог мне поверить, что кто-то может любить меня, что ты меня любишь, и мне нужно, чтобы ты тоже поверил мне, Джун-хён. Намджун поспешил спрятать лицо в изгибе его шеи — не одному Чимину, похоже, хотелось разрыдаться от переизбытка эмоций. Он просто уткнулся губами Намджуну в висок, закрывая глаза и обнимая, надеясь, что со временем сможет передать ему всё, что чувствует, и дать всё, что только может, а тот, в свою очередь, примет это. — В это трудно поверить… — как во сне прошептал Намджун, — но если ты мне поможешь… — Помогу. Конечно, помогу, — с готовностью проговорил Чимин, чувствуя, как по щекам всё-таки катятся слёзы, но в то же время ощущая себя на удивление счастливым. Намджун позаботился о нём в самую трудную минуту, и теперь, когда тот позволил, пришло время Чимина так же позаботиться о своём хёне, чтобы вместе, наконец, они смогли гордо смотреть вперёд и дышать полной грудью — и в унисон.