Кажется, я до сих пор помню теплое мятное дыхание на губах. Я хочу, открыв глаза, видеть тебя; ту, что так прекрасна, как луна. Но в этом мире всё имеет цену и, надеюсь, ты не сильно злишься, что расплатился я именно тобой.
Приподнимаясь на локтях, я лениво рассматривал ночное небо сквозь приоткрытое окно номера. Где я на этот раз? От усталости не могу сказать даже этого. Где же на этот раз ты? Не смогу сказать, даже если захочу.
На небесах всегда любили пошутить и наша встреча не стала исключением. Забавная шутка высших сил. Но если это и было ошибкой, то столь прекрасной, что я согласен наступать на эти грабли снова и снова.
Мне никогда не нравились любовные романы. Да я и просто не любил читать, но наша встреча до боли напоминала сцену из какой-то слезливой книжки про запретную любовь. Это то, что просто невозможно было контролировать: шаг вперед, сад с цветущей магнолией и разноцветной плиткой; ты в кругу моей семьи с незнакомой женщиной подле хрупкой фигуры; пересечение взглядов, неловкая улыбка и незнакомое щекочущее чувство внизу живота при виде развивающихся на ветру серебристых локонов. Я пьянел и не знал точно, кого винить — дорогое вино в хрустальном бокале или твой сладковатый аромат духов с приторными нотками карамели и амбры, переплетавшихся с благоуханием цветочного сада.
В тот день я едва ли смог выбраться на вечеринку в честь Дня Рождения матери. Судьба трейни — штука печальная, как ни крути, но на пути к цели должны быть препятствия, иначе все результаты, которых ты достигаешь, обесцениваются. Прежде всего — в собственных глазах.
Печальная незнакомка оказалась дочерью маминой одноклассницы, на год старше меня и на полголовы ниже, девушка с милой родинкой над губой и сумасшедшим серебристым цветом волос. Весь вечер мама щебетала о ней, так что к середине празднования я уже знал, что Хан является ученицей художественного университета, лучшей студенткой отделения и довольно знаменитым в узких кругах художником. А так же существом, от которого исходили просто магические импульсы, не позволявшие оторвать от девчонки глаз. Я не слышал больше слов матери, вполголоса просившей показать Соль наш сад, лишь шел вперёд, поддерживая блондинку под локоть. Она, задорно улыбаясь, поддалась вперед, спешно забежав за угол, прямо к благоухающей магнолии. Заворожённый взгляд следил за покачивающимися ветвями, покрытыми белоснежно-розовыми соцветиями, в то время как мой взгляд следил за ней. Хан радостно лавировала между ветвей, впитывая едкий аромат. Я упивался её ароматом, стоя подле. Серебристые локоны, зацепившись за ветвь, заставили девушку жалобно захныкать.
— Не поможешь? — с улыбкой спросила она, залившись румянцем. — Неуклюжесть — моё второе имя.
Я подошел ближе, протянув руку, но тут же отпрянул. Между нами точно пролетали молнии. Воздух искрился и словно находился под напряжением. Всего на пару секунд я застыл на месте, пытаясь собраться с мыслями. Пробираясь сквозь цветочный плен ближе и огибая усыпанные соцветиями ветви, я встал рядом, прямо за хрупкой спиной. Соль застыла на месте, сомкнув бедра и выпрямив плечи.
— Готово, — выдохнул я, справившись с последней непослушной прядью.
Девушка радостно прокрутилась на пятках, застыв всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Цветочная клетка не давала сделать и шагу назад. Я нервно сглотнул, не сводя взгляда с пухлых губ напротив. Я сошел с ума. Чокнулся. Рехнулся. Да гори оно синим пламенем, о сожалениях подумаем позже. С глубоким вдохом я накрыл её губы своими — сперва нерешительно, затем более требовательно. Горячий язык медленно коснулся уголка её рта, на что девушка покорно разомкнула створки белоснежных зубов. Меня точно окунули в холодную воду — тело напряглось, а низ живота наливался сладостной тяжестью, но сих пор мне незнакомой. Такой же незнакомой, как и сама ХанСоль.
Тело двигалось само по себе: руки с силой сжали тонкую талию, на что белокурая ответила лишь приглушенным стоном. Это было истинной усладой для ушей, и в тот момент я готов был поклясться, что не слышал ничего прекраснее. Мы двигались, точно в танце: тонкие пальцы погружались в мои волосы, то сжимая, то поглаживая их; одна моя рука легла ей на поясницу, вторая — на затылок, пытаясь её ближе прижаться к желанному телу. Девушка прервала поцелуй, подняв потемневшие от жажды глаза. Чёрные, точно сумрак, медленно окутывавший задний дворик. Делая небольшие шаги, я чувствовал, как мы меняемся местами: здравый смысл покидал ХанСоль, а мой же уже давно улетучился после первого прикосновения к хрупкому телу. Вцепившись пальцами в упругие бедра, я усадил Соль на мощную ветвь перед собой, жадно улавливая каждый взгляд. Она засмеялась, а вокруг меня точно зазвенели сотни маленьких колокольчиков.
Что со мной не так, чёрт побери.
Обхватив мою талию ногами, блондинка заговорщически улыбнулась, наклонившись вниз. Но губ моих не коснулась. Я рывком поддался вперед, вновь вторгаясь языком в её горячий рот. Ветви магнолии задрожали, осыпая нас снежным дождем из благоухающих лепестков. Я целовал её, точно сходил с ума от жажды. Так, словно она была единственным источником воды в самой жаркой пустыне. Дурманящий аромат ванили, цветущей магнолии и спелых яблок затуманивал рассудок — я был пьян, но виной этому был не тот несчастный бокал вина в саду. Наверное, это и называют животной страстью?
— Тэхён, пора пить чай! — где-то вдалеке раздался голос матери, но я по-прежнему был не в силах отпрянуть от белокурого ангела.
— Тэхён, — жалобно прошептала она, отстраняясь. А меня точно пронзило стрелой от собственного имени, вырвавшегося из пухлых губ. — Нам пора идти.
Мы тщетно пытались выровнять дыхание и пригладить нашу одежду. Я мысленно проклинал, что кроме нас тут ещё находится с десяток народу, беснующихся на террасе. Но всё раздражение вмиг улетучилось, стояло почувствовать хрупкую ладошку, сжавшую мои пальцы.
Так я узнал про самый сильный наркотик, существовавший в этом мире. И имя ему было ХанСоль.
***
Дебют отнимал у меня всё время и большую часть нервных клеток. Как животное, запертое в клетке, я только то и делал, что ходил по кругу. Вернее, по всем кругам Ада, с каждым пропущенным от неё вызовом спускаясь ещё ниже. Телефон жалобно запищал, оповещая о входящем сообщении.
«Может, ты уже наконец поднимешь эту чёртову трубку и дашь мне услышать твой голос?»
Но я продолжал держать оборону, игнорируя слова, что сам жаждал слышать. Мне нельзя впутывать её в это. Нельзя одним необдуманным поступком загубить её карьеру. О своей я в тот момент думал очень мало. Если я сейчас услышу звонкий голос, её томное дыхание в трубку, я к чертям собачьим брошу все дела и помчусь, чтобы прижаться к столь желанному телу. Поэтому молчаливый побег казался оптимальным решением. Может, немного детским, но самым верным.
***
— Ким Тэхён, волочи свой зад более энергично, — отозвался Шуга в противоположном конце коридора. — Так ты и к вечеру до нас не дойдёшь.
Мы с самого утра были задействованы в съёмках нового клипа, поэтому к обеду моё тело уже почти не реагировало на внешние раздражители. Дорога в музей пролегала через зал современного искусства: длинная комната без окон, полностью освещаемая неоновым светом. Разноцветные картины и до смеха сумбурные статуи, железные прутья и состаренные позолоченные картинные рамы. Это место напоминало больше кроличью нору из сказки про Алису в Стране Чудес — такое же странное и загадочное. До меня дошёл знакомый, но такой далёкий аромат ванили и спелых яблок с колючими нотками амбры. Я поёжился, делая несколько шагов вперед. Застыв, как истукан, я глотал воздух ртом, не смея пошевелиться, точно мою обувь гвоздями прибили к полу. Чуть поодаль, в самом центре зала, висела до боли знакомая сцена поцелуя двух влюбленных. Скрытые за сетью ветвей магнолии, лица людей были искажены до неузнаваемости, лишь очертания напряжённых плеч и цепкие пальцы, исследовавшие тела друг друга. Резные лепестки застыли в воздухе; уголки её губ были вздернуты вверх в лёгкой улыбке; он нерешительно касался белоснежных локонов, точно пытаясь стать с девушкой одним целым. Напряжение обоих выдавали лишь его длинные пальцы с вздувшимися венами и её приоткрытые глаза, упивавшиеся губами напротив. Их поцелуй был жадным, чувственным, возбуждающим.
— Впечатлены? Это работа молодой художницы Нам ХанСоль. «Луна, доведённая до отчаяния» — словно из воздуха появилась невысокая девушка-смотритель, поправляя съехавшую с носа оправу очков. — Эротично, правда? Мы едва уговорили выставить её эту картину.
От одной мысли, что она была здесь, касалась своими белоснежной кожей холста, что чувствовала, когда рисовала наш поцелуй? Меня захлестнула ревность. Я бы проклял каждый кусочек одежды, что прикасался к алебастровой коже, но… не имел на это ни малейшего права.
— Эта картина продается?
— Думаю, нет. Художник к ней очень трепетно относится, — решительно проскрипела девушка.
— Ким Тэхён, мать твою, я хочу ночевать дома, лёжа у себя в тёплой постели, а не среди мрачных статуй и картин средневекового убийства, — жалобно, но не менее требовательно закричал Джин, высунув белоснежную макушку из дверей в конце коридора.
— Да иду я, иду.
Наспех рванув страницу из ежедневника, я трясущимися руками вывел фразы, рвавшиеся наружу, в надежде, что она прочтет их до того, как уборщицы заметят сложенный листок между стеной и картинной рамой.
«Спасибо, что стала главной звездой моего ночного неба. Моей Луной. Жаждой с ароматом ванили и спелых красных яблок. Будь счастлива».
Я поспешно спрятал бумажку, двинувшись на голоса ребят из группы.
***
Съемки длились весь вечер и часть ночи. После монотонного повторения хореографии казалось, что если я лишний раз пророню слово, что без сил повалюсь на пол, теряя сознание. Это была безумно приятная усталость; боль, приносящая удовлетворение. Болтая, мы с парнями шествовали по коридору, громко обсуждая сегодняшние съемки. Увидев кончик белого листа за картиной, я недовольно нахмурился. Ким Тэхён, всё-таки ты больной ублюдок. Незаметно я провел рукой вниз, сжимая несчастный клочок в руках. Не дай Бог, кто увидит.
Рассевшись в машине, я с громким стоном протянул ноги, готовясь к отбытию. Разжав пальцы, я изумленно разглядывал подогнутые треугольниками края.
«Придурок. Это я должна тебя благодарить…»
Я рванул с места, вглядываясь в стекла заднего вида. Сумерки окутывали худощавый силуэт напротив белоснежной машины у входа в здание. Даже отсюда я мог поклясться, что слышал этот аромат. Она опустила голову вниз, мотнув белоснежными локонами, сверкавшими даже в темноте. Я рвано дышал. Парни недоумённо переглядывались.
— Ты забыл что-то? — вскинул брови удивленный Чонгук.
— В том-то и дело, что нихрена я не забыл, — рвано выдохнули губы. — В этом и есть моя самая дерьмовая проблема.
Горькая улыбка и молчание. Ну и как вы мне теперь прикажете спать ночью, зная, что на меня смотрит моя Луна? Луна, доведённая до отчаяния.
