Первый

Ему было 14, когда это случилось впервые. Как странно. Никогда раньше я не замечал за собой ни тяги к педофилии, ни хотя бы к эфебофилии. Было, конечно, пару случаев в той элитной школе для мальчиков, куда меня определил мой собственный богатенький папенька. А чего еще можно ожидать от подростков, у которых гормонов в крови больше, чем эритроцитов?.. Я даже помню пару довольно безобразных случаев с ребятами постарше. Сам-то я был еще сопливым мальчишкой, поэтому меня только пытались поцеловать да ущипнуть за зад при каждом удобном случае, но дальше дело не заходило — благо, я не доучился до того времени, когда что-то могло действительно произойти. Этот вертлявый гаденыш попался мне гораздо позже. Мне уже исполнилось 36, когда я познакомился с его матерью. Винна всегда была очень красивой женщиной. Своей темной строгой красотой она сразу же напомнила мне царицу Тамару, единственную женщину, сумевшую обуздать дикую гордость горячих грузинских джигитов. Щенок удался в нее. При первом же знакомстве я поразился сходству матери и сына: те же черные тяжелые волосы, те же раскосые темные глаза, те же высокие узкие скулы... Винна откровенно гордилась сыном, я же испытал по отношению к нему необъяснимое чувство тревоги. Тогда ему едва исполнилось 12. ...Я встречался с Винной полтора года перед тем, как сделать ей предложение. Не то чтобы я был в нее влюблен без памяти — скорее, я слышал тиканье своих биологических часов. Мне казалось, что уже пора бы обзавестись семьей и остепениться. Я даже не предполагал, что могу так серьезно ошибаться. *** — Малыш, передай мне салат. Я вздрогнул. Винна всегда называла его малышом. Сначала меня это умиляло, но Неро рос и в свои едва исполнившиеся четырнадцать уже совсем не напоминал "малыша": его мышцы вытянулись, кости удлинились, и временами он походил на диковинное суставчатое насекомое. Впрочем, мордашка у него и впрямь была очень мила. Я сам не далее как вчера не смог перед ней устоять. Неро подал матери салатницу и, убирая руку, как бы невзначай задел мое плечо. Мелкий пакостный мальчишка. Я до хруста сжал зубами вилку. Вчера, это произошло вчера! У меня перед глазами стояла красная пелена. Позор! Я соблазнился мальчишкой. Я совратил мальчишку,собственного пасынка... Хотя еще вопрос, кто кого совратил. Нужно отдать должное мастерству маленького негодяя. И где он только научился?.. Мне не стоило этого вспоминать, вовсе не стоило. Кровь хлынула в уши, мгновенно стало жарко. Хорошо, Винна не видит,что творится под столом. Винна — или Неро... Вчера я вернулся домой первым. Винна уже не впервые засиживалась в офисе: у них были крупные кадровые перестановки, и Винна пыталась заработать себе повышение. Я был обречен ужинать с ее оболтусом, который в последнее время стал совсем подростком с их вечными перепадами настроения. Я в общем не был против мальчишки, но друзьями нам стать так и не удалось. Конечно, по его инициативе... За ужином все прошло довольно спокойно, и я уж было вздохнул свободно, решив перед сном прочитать наконец ту аналитическую статью, что советовал мне коллега. Как оказалось, я рано расслабился. Неро совершенно неожиданно оказался рядом. Я посмотрел на часы — была половина одиннадцатого, обычно в это время он ложился спать. — Тебе что-то нужно? — спросил я недовольным тоном. Статья оказалась даже любопытнее, чем я предполагал, и мне не хотелось отвлекаться на мальчишку. Неро молчал, сосредоточенно глядя на меня. Я никак не мог понять этого его молчания, и уже собирался было повторить вопрос, когда он одним быстрым текучим движением очутился у меня на коленях, а его губы оказались прижаты к моим губам. Я опешил. Впрочем, это еще слабо сказано: на минуту я даже, кажется, выпал из реальности, потому что, когда я пришел в себя, руки Неро уже хозяйничали под моей рубашкой. Мальчишка и не думал останавливаться; наоборот, он, казалось, вошел во вкус. Его язык уже был у меня во рту, а вторая рука торопливо расстегивала ремень на брюках... Я пришел в себя в то мгновение, когда пряжка звякнула и поддалась. Вскочив на ноги, я опрокинул Неро на пол. Наверное,он больно ушибся (на следующий день я обнаружил у него на плече синяк, а локоть оказался стесанным коротким ворсом ковра). Но я не обратил на его гримасу никакого внимания. Вероятно, в такой позе мы пробыли несколько минут. Я смотрел вниз, на сидящего на полу подростка, и чувствовал, как затекает шея, но не мог заставить себя пошевелиться. Наконец, Неро первым нарушил паузу. К моему удивлению, изданный им звук больше всего напоминал короткий смешок. Я должен был захлебнуться от ярости; вместо этого я растерялся. Неро тем временем поднялся с пола, мимоходом потер ушибленное плечо и неуклюжим, но уверенным жестом толкнул меня обратно в кресло. Он все сделал сам. Мною все еще владел шок, потому что я больше не пытался ни оттолкнуть его, ни остановить. Неро опустился на пол между моих ног, положив ладони на мои колени. Его макушка отливала теплым оранжевым отблеском в свете неяркого бра. Он разделся без моей помощи. Вскарабкался на мои колени, неуверенно оседлал их и... Я стряхнул с себя оцепенение, выныривая в "здесь и сейчас". Здесь и сейчас продолжался завтрак в семейном кругу; Винна смотрела в тарелку, Неро разглядывал свою ладонь. А может, мне все это показалось? Не знаю, правда,было ли это лучше. Такие фантазии означают срочную необходимость в профессиональной помощи. Неро поднял голову, и я прочитал в его глазах, что мне требуется помощь совсем иного рода. Нет, все это было, все это произошло на самом деле. Я занимался сексом с собственным сыном, вчера ночью, в соседней комнате, пока моя жена и его мать была на работе. Осознание накрыло меня волной ярости, неожиданно сильно. Вчера бы мне эту злость... Неро вздрогнул и отвел глаза — мне на минуту показалось, что он ухмыляется. Я уставился в тарелку; от вида еды стало плохо. — Дорогой, с тобой все хорошо? — Винна обеспокоенно положила мне руку на плечо. — Ты бледный совсем. — Я... Да. Все хорошо. Немного голова кружится. Я сейчас вернусь. Я выскочил из-за стола, уронив вилку, и бросился за дверь. Меня душила дикая ярость; хотелось немедленно что-нибудь разбить. Зеркало в ванной прохладно обожгло лоб. Я плеснул в лицо водой, растер щеки хрустящим полотенцем. Отражение посмотрело на меня хмуро и недоверчиво. Злость никуда не делась, но не сидеть же в ванной вечно? А за дверью меня уже поджидал сюрприз. Деловито облокотившись на косяк и разглядывая пальцы (да что у него там, на руках, такое?), Неро как будто вовсе меня не заметил. Хотел бы я, чтобы так оно и было! Когда я попытался пройти мимо, он взял меня за локоть и неожиданно сильно сжал пальцы. — Это из-за меня, да? В его голосе не было раскаяния, только любопытство и удовлетворение, а губы складывались в насмешливую ухмылку. Необходимость немедленно стереть это гнусное выражение с его лица оказалась сильнее моей выдержки. Я вырвал локоть из его аристократически длинных цепких пальцев и прижал щенка к жалобно скрипнувшей двери в кладовую, с удовольствием чувствуя, как он сжимается от боли: по моему расчету, ручка должна была врезаться ему точно между ребер. Неро шумно выдохнул сквозь зубы, и мне показалось, что он коротко хохотнул. Я с ненавистью рванул вниз пояс его штанов. Внутри все горело, и я никак не мог понять, чего хочу больше: отыметь его немедленно или немедленно же прибить. В столовой Винна тихо звякнула ножом о тарелку; в коридоре я яростно вжался в ее сына. Неро открыл рот, и я едва успел заглушить его стон ладонью,в которую он тут же вцепился зубами. Как по мне, на секс это походило мало. Сейчас я бы сказал, что тогда пытался доказать ему, кто здесь сильнее. Или, может, мне так только кажется. Тогда мне было все равно, какие причины мною двигали: мне было важно выбросить это напряжение из моей головы вон до того, как моя жена выйдет из столовой, чтобы поинтересоваться, куда запропастились ее муж и ее сын. Я содрогнулся в последний раз и разжал ладонь, пребывая в полной уверенности, что Неро прокусил ее до крови. К моему удивлению, ладонь хранила только отпечатки зубов; крови не было. Я вытер ее о брюки и оправил одежду. Горячие пальцы остановили меня мгновением позже: — Приходи ночью. Ты должен закончить то, что начал, — Неро нагло ухмыльнулся и облизнул губы. Вид у него при этом был абсолютно развратный. — А если ты не придешь — я сам к тебе приду. Хочешь, шокируем мамочку? Мне хотелось ударить его наотмашь по красивым губам. Взять старый армейский ремень с медной бляхой и бить, вырывая куски кожи. Я почти видел кровь, сделавшую темной его превратившуюся в лохмотья одежду... Я отдернул руку, словно обжегшись об его пальцы, и толкнул дверь в столовую. *** Он стоял посреди комнаты в пижамных штанах и распахнутой рубашке. — Неро, что такое, малыш? Плохой сон?.. Его глаза блестели в полутьме. Вот сейчас он откроет рот, чтобы сказать... — Дорогая, я сам уложу его. Ты спи, я сам... Конечно, я к нему не пошел. Я был уверен, что мальчишка блефует и не посмеет явиться в родительскую спальню. Но он посмел. Более того, он не испытывал ни малейшего раскаяния. Стоило мне вытолкнуть его из спальни, как он прижался ко мне всем телом. — Ты так и не пришел, Тарвин, — выдохнул Неро мне в щеку. — И я решил выполнить свое обещание и пришел за тобой. Надо же держать свое слово, правда? Он издевался так открыто, что я не мог найти слов. Схватив Неро за локоть, я поволок его по коридору прочь, не переставая думать о том, могла ли Винна нас услышать. В его комнате я стряхнул мальчишку на кровать. — Я твой отец, — из моего горла вырывался сип напополам с возмущенным бульканьем. — Не смей фамильярничать со мной! — Хорошо, папа, — Неро выделил обращение так явно саркастически, будто написал его красными буквами прямо в воздухе перед моими глазами. — Если тебе так больше нравится... — Спать! — рявкнул я и бросился из комнаты, захлопывая за собой дверь. Я не хотел больше ничего слышать, не хотел ничего знать. И в то же время я понимал: Рубикон перейден. Щенок ни перед чем не остановится, пока не добьется, чего хочет. И в эти планы явно входил я... При этом я понятия не имел, чего именно он добивается. *** Следующие два дня я успешно избегал мальчишку. Я видел, как он пытается задержать меня в коридоре, лишний раз коснуться руки и прошептать какую-нибудь пакость, пока Винна не слышит. Один раз, "случайно" уронив за ужином вилку, он успел весьма ощутимо приласкать мое бедро, так, что я едва не подавился куском хлеба. Я старательно уходил от любого контакта, и мне начинало казаться, что рано или поздно Неро отступится. Не будет же он гоняться за мной вечно?.. А потом я совершил ошибку и забыл запереть дверь в ванную. Во сне мне потом не раз еще виделась его победная ухмылка, когда он, уже успев избавиться от штанов и в распахнутой рубашке, забирался ко мне под душ. Я едва не сломал себе шею, оступившись и поскользнувшись на мокрой поверхности; Неро поймал меня за руку и вжал в стенку душа, шаря рукой между моими ногами. А потом все произошло как бы само собой: его руки, неожиданно сильные пальцы, мокрые, лезущие в глаза темные волосы, тощий зад, которым он фанатично ерзал по моим бедрам... Я помню, что никак не мог решить, хочу ли я, чтобы это немедленно прекратилось — или чтобы не заканчивалось никогда. Из ванной я вывалился красный и на дрожащих ногах, а в ушах звучали сказанные небрежно-игривым тоном слова Неро: "Будь паинькой, и никто ничего не узнает. Мы же не хотим, чтобы тебя посадили, правда?" *** Винна работала допоздна — в последнее время это случалось все чаще и чаще, и я оставался с Неро один на один. Она шла на повышение, а я... Я падал в глубокую яму. Он продолжал соблазнять меня каждый день; я пытался не сдаваться. Мне казалось, что, когда я поддамся на его шантаж, мой мир окончательно поломается. Мой красивый, заботливо выстроенный мир. Я пытался его избегать; Неро первым приходил ко мне. Я оправдывался перед самим собой, что пусть лучше я, чем какой-нибудь старый потный педераст. Ведь может быть еще всякая зараза... наркотики... плохая компания... Зря старался. Я не мог ему отказать — он безошибочно чувствовал мое настроение и избирал ту тактику, которая неизменно приводила его к цели. Он доводил меня до белого каления, и я с яростью набрасывался на него, и вбивал в кровать. Он пользовался моей апатией — и все заканчивалось спустя полчаса, и тоже в постели. Мы не говорили об этом, даже не называли прямо; Неро только предупреждал: "Приходи, когда мать уснет..." И я приходил. Иначе он пришел бы сам. Иногда это было раз в неделю. Иногда — несколько раз в день. Все зависело от обстоятельств и его настроения, которое менялось сто раз в день. То он был ласков, как котенок, то неожиданно сменялся невыносимым хохочущим дьяволенком, которому я безумно хотел свернуть шею. Через две недели Винна уехала в командировку, оставив нас с Неро вдвоем, и я едва не сошел с ума. Мальчишка оказался абсолютно неуправляем, более того, я вдруг обнаружил, что с фантазией у него все в порядке. Те позиции, которые он нам выдумывал, вряд ли вообще были где-то описаны. Однако самым неожиданным для меня оказалось то, что он начал получать от секса удовольствие. Это оказалось для меня ударом: я даже не подозревал, что причиняю мальчишке боль. Он всегда набрасывался с таким нетерпением, что предположить нечто подобное было довольно сложно. ...В последнее время я заходил домой очень осторожно, так как с первого же дня отъезда Винны Неро принялся набрасываться на меня прямо с порога, обычно заставляя отыметь его где-то в районе дверной ручки. В тот раз меня сразу насторожило его отсутствие в коридоре: обычно он сидел там, прислонившись спиной к стене или уронив голову на сложенные руки. Сегодня коридор был безмятежно и гулко пуст, и я успел обрадоваться, что сегодня Неро не будет, а значит, ничего не будет. Моя радость продержалась ровно до спальни, где на нашей с Винной кровати я обнаружил мальчишку с зажатым в зубах флаконом чего-то и пальцами между ног. Неро был так занят, что не сразу обратил на меня внимание, да и потом только прикрыл глаза, обозначив,что увидел меня, но не прекращая своего занятия. Я наблюдал, как он сосредоточенно сопит, и как подрагивает густая прозрачная капля на горлышке флакона, и в этот момент мальчишка казался мне даже забавным. Но потом он выплюнул флакон, рухнул на подушку и освободившейся рукой, на которую перед этим опирался, позвал меня к себе. Я двинулся вперед, как под гипнозом. Его манипуляции привели меня в состояние покорности, которой я не хотел поддаваться, но сбросить с себя не смог. Он позволил мне нависнуть над собой и ослабить узел галстука,а потом перевернул меня на спину, вытащил ремень и запустил скользкие пальцы за пояс брюк. Пальцы были не только скользкие, но и холодные. Я содрогнулся от первого неприятного впечатления, но Неро почти сразу перешел на ладонь, которая оказалась очень горячей. Его рука скользила легко и плавно,и так же легко и плавно он опустился на меня. Его лицо оставалось немного напряженным, как и всегда, но сразу же разгладилось. Он закрыл глаза, мерно двигаясь на мне, и запрокинул голову, открывая моим глазам бледную шею с острым кадыком. А затем его глотка издала звук, который я могу охарактеризовать только как нечто среднее между звериным рыком и клокочущим стоном. Неро глубоко прогнулся в пояснице, и мгновенно взял такой бешеный темп и задергался так яростно, что я на короткий миг выпал из транса, в котором находился все это время. Мальчишка продолжал порыкивать от удовольствия. Он заставил меня сесть и прижался ко мне всем телом, продолжая неистово тереться об меня бедрами. Его постанывания отдавались в моей голове утробным эхом до тех пор, пока я не выдержал, не перевернул его лицом в подушку и двумя рывками не закончил эту головокружительную разноцветную карусель перед своими глазами. Он захрипел и обмяк всего за пол-мгновения до меня. Я бросил курить еще в средней школе, когда отец застукал меня с сигаретой, и никогда с тех пор не испытывал желания курить. После того секса я, наверное, продал бы за сигарету даже родную мать. Мне было безумно жаль, что у Винны была аллергия на табачный дым. ...На бедрах Неро остались синяки от моих пальцев. С тех пор я ни разу не помню его без этих моих отпечатков. *** Я не знаю, как Винна ничего не заметила. Нет, ее конечно днями не бывало дома, но даже когда она приходила, даже тогда Неро вел себя настолько развратно, что я готов был придушить маленького паршивца. Меня изнутри разъедали угрызения совести. А после того случая... Впрочем, если по порядку, то Винна опять задерживалась, и я опять был с Неро наедине. Более того, я был в его комнате, на его кровати и между его коленями, которыми он ощутимо сдавливал мои ребра. Меня многое не устраивало в сложившейся ситуации, но было и то, к чему я придраться не мог, и это были его колени. Круглые и одновременно острые, бледные и сильные. Я как-то пытался оставить на них синяк, и не преуспел. Зато я видел их со ссадинами, когда ставил мальчишку на колени, чтобы взять его сзади. Я размазывал по ним кровь и вытирал ее салфетками, когда однажды слишком яростно приложил Неро об угол шкафа. Но больше всего мне нравились его колени совсем рядом с моими глазами, когда я закидывал его ноги себе на плечи, сжимал пальцами тонкие щиколотки, задирал легкое мальчишечье тело вверх — и так,на весу, входил в узкое бледное тело. Винна должна была прийти только поздно вечером, и мы оба это знали. Но вот хлопнула входная дверь, звякнули брошенные на полку ключи, и мы не обратили на это внимания. Я слышал все это краем сознания, поглощенный Неро и его узкими бедрами. А потому неожиданная мысль показалась ушатом холодной воды: да Винна же! Я рванулся назад, вырываясь из мальчишки, и вместе со мной он исторгнул стон. Он никогда не стонал протяжно или жалобно; его стоны были короткими, хриплыми и прерывистыми, жадными и требовательными. Как сейчас. Он пытался сфокусировать мутный и непонимающий взгляд, пока я дрожащими от возбуждения руками оправлял одежду. И уже когда я был готов развернуться и уйти, Неро схватил меня за руку. Я был готов к его обычной насмешке, ухмылке, прячущейся в уголках губ, и неожиданная просьба в его глазах поразила меня больше его слов: — Нет... Не уходи... Не знаю, что меня в конце-концов остановило: его лицо, его слова, его тон? Но я почему-то не смог уйти. Я мягко снял его пальцы со своей кисти, так же мягко завалил его на кровать, переворачивая на живот, и вошел — ласково, как только мог. Не знаю я также и того, что он думал обо мне тогда. Зато я помню, как углубились и охрипли его стоны, как содрогнулась его спина, а еще какими обезумевшими глазами он смотрел на меня после. Что я должен был чувствовать? Может быть, вину. Наверняка стыд. Не знаю... Я чувствовал удовлетворение — и совсем немного теплой нежности. *** Меня как-то по-особенному начала занимать его шея. С того раза я, удивленный и раздосадованный собственной эмоциональностью, избегал физического контакта с Неро, хоть это и не всегда удавалось. Тем не менее, я начал замечать, что беспощадно пялюсь в его затылок при любом удобном случае. У него были черные волосы матери, но, если у Винны они спадали сплошной иссиня-темной волной, то у Неро они топорщились на затылке взвихренным ежом. Этого ежа хотелось погладить, взять в руки и приласкать, совсем как маленького озябшего зверька. Поймав себя на этой мысли в первый раз, я очнулся и одернул себя. Второй раз, случившийся во время субботнего ланча, когда Неро, уставившись в свой ноутбук, рассеянно жевал печенье, меня взбудоражил и обеспокоил. Помимо того, чтобы приласкать его, мне захотелось забраться ладонями под круглый вырез футболки и почувствовать под пальцами плотную прохладную кожу. Неро то ли мысли услышал, то ли ощутил в затылке мой взгляд. Он обернулся, мгновение поразмыслил и озорно подмигнул. Похабная ухмылка совершенно стерла приятное впечатление. Я злобно уставился в чашку с кофе. Третий раз подобная ситуация приключилась за ужином в понедельник. Меня начала беспокоить частота, с которой повторялись мои припадки, но поделать я ничего не мог. Пока я контролировал себя, все было в порядке. Стоило же мне на минуту задуматься... Неро проследил мой взгляд и удовлетворенно хмыкнул. Стоило Винне отправиться в ванную, как он оседлал мои колени и забормотал в ухо горячим хриплым шепотком: — Не думай, что не вижу. Приходи ночью, я буду ждать... Каждое слово сопровождалось легким прикусыванием, и, когда Винна вышла из ванной, мои уши горели. Неро пробыл в ванной недвусмысленно долго. Лежа в кровати, я ворочался и не мог уснуть. В конце-концов я не удержался и, выскользнув из-под одеяла, на цыпочках вышел из спальни. По дороге к комнате Неро я успел сто раз себя отругать, решить вернуться и убедиться, что теперь, когда затылок мальчишки стоит перед глазами, такой заманчиво мягкий и беззащитный, уснуть уж точно не удастся. Неро ждал. Он сидел на кровати в позе, которую при всем желании нельзя было назвать удобной, с ноутбуком на одном колене и медитативным прищуром глаз. То ли он давал отдых глазам, то ли засыпал на ходу — выяснить мне так и не удалось. Стоило мне показаться в дверях, как он выпрямился, сдвинул ноутбук в сторону и выжидательно уставился на меня. Я затолкал в глотку орущей совести ее доводы и двинулся к кровати по легкой дуге. Неро мои манипуляции, кажется, забавляли. Мне же нужно было оказаться за его спиной, где я мог получить нужный угол зрения. Неро продолжал сидеть неподвижно, чуть повернув голову. Я видел, как на его шее трепещет легкая венка, и от этого зрелища неожиданно пересохло в горле и закружилась голова. Я повалил мальчишку, прижимая его плечи к кровати. Я не то чтобы хотел его — просто желал его тепла,ощущение его кожи под пальцами. Но он заерзал, и организм отреагировал предсказуемо и послушно. Я избавил Неро от штанов и рубашки, все еще не позволяя поворачиваться ко мне лицом. Ощущение голой кожи оказалось куда приятнее, чем я мог предполагать. Он тихо коротко вздрогнул; я подхватил его под живот и почувствовал, как он ритмично судорожно сжимается в такт моим движениям. Быстро, горячо и сладко; золотые мушки заискрились перед глазами. Его кожа была слегка влажной и невероятно теплой. Не удержавшись, я прижался губами к трепещущей венке на его шее. И едва не сошел с ума. Дрожь пробрала меня до самых костей; ей невозможно было сопротивляться. Кажется, я позорно сбежал, бросив Неро самого разбираться в произошедшем, и скрылся в спальне. Всю ночь меня лихорадило от возбуждения иного, нежели сексуального порядка. Заснуть удалось лишь перед самым рассветом. На следующее утро, когда я вышел к завтраку, Неро уже ушел. С тех пор я запретил себе думать об этом. Я был нарочито грубоват, пытаясь вытрясти из Неро воспоминание той странной, будоражащей ночи, и вскоре, как мне показалось, и сам забыл о ней. *** У Винны случился перерыв в ее ужасающем рабочем графике, этот вынужденный отдых сказался на ее аппетитах в спальне. Я был одновременно рад этому и не рад. Ежедневный секс с мальчишкой начал меня утомлять. Я уже вышел из того возраста, когда секса хочется постоянно и со всем, что движется. В моем возрасте секс должен был быть похож на выдержанное вино — а не на то низкопробное пойло, которым Неро вынуждал меня заниматься. Винна всегда была именно таким вином. Она понимала толк в изысканном сексе, требующем тщательной подготовки и соответствующего настроения, не терпящего поспешности или тем более несдержанности. Таким не балуют каждый день, потому что вкус может притупиться. Как Новый год или день рождения, он требовал соблюдения ритуала, который в благодарность дарил мгновения настоящего удовольствия, доступного только ценителям. Такие мысли роились у меня в голове, когда Винна после ужина,с озорным блеском в глазах и шаловливой ухмылкой пообещала мне сюрприз. И действительно — она вышла из ванной в длинном темном халате, скрывающем нечто столь же длинное и темное. А когда она прикрыла дверь и распустила пояс, позволяя мне рассмотреть, во что именно она была одета, я только восхищенно улыбнулся и поманил ее к себе. Темная шелковистая ткань струилась в пальцах, невероятно длинные разрезы будоражили воображение. Я радовался, как геолог, которому после длительных упорных трудов удалось обнаружить исключительно ценную породу. И уж конечно, я был не против, когда Винна, толкнув меня в подушки, оседлала мои бедра и принялась танцевать на мне нечто соблазнительно-фееричное. Когда я поднял голову, мальчишка стоял в дверях и пялился откровенно-презрительно. На его лице не было ни тени смущения, учитывая тот факт, что прямо сейчас, прямо в это мгновение я занимался любовью с его матерью. Наоборот, он, казалось, забавляется. Неро вальяжно засунул ладонь за пояс штанов, и я понадеялся, что он не будет делать того, о чем я подумал. А мальчишка, словно прочитав эту мысль на моем лице, принялся с видимым удовольствием себя поглаживать. Это вызвало во мне странную смесь чувств, от глубокого, возмущенного отвращения до странного возбуждения. Я напрягся; мальчишка облизнул губы, и я понял, что мне немедленно, сию минуту требуется дать ему понять, что он вовсе не так желанен, как ему кажется. И я дернулся вверх, сбрасывая с себя Винну, переворачивая ее на живот и подминая под себя. Удивленная Винна тихонько охнула, но приняла новую позу без сопротивления. Я же, воодушевленный своей идеей и раздосадованный выходкой Неро, принялся вымещать на ней негодование на сумасбродство ее сына. Я обернулся на дверь уже тогда, когда Винна извивалась, стонала, рычала, комкала и даже, кажется, немного грызла уголок подушки. Обернулся вызывающе: смотри, сопляк, как ты мне нужен, смотри! ...И наткнулся на насмешливый, победный взгляд. Ошеломленный, я застыл, наблюдая, как Неро, не вынимая ладони из-за пояса, разворачивается и уходит. Я застыл, пытаясь переварить неожиданное осознание ,что вместо того, чтобы наслаждаться любимой женщиной, я пытался что-то доказать ее сыну. И при этом я поставил ее в позу, которую обычно предпочитал именно для секса с мальчишкой. Позу подчинения. Унизительную позу. Винна осталась недовольна мной, но виду не подала. Я мучился угрызениями совести и пытался избежать любых контактов с мальчишкой. Мне удалось успокоиться только спустя две недели (и, к тому же, не без помощи Винны), и я посчитал инцидент исчерпанным. Я ошибся. У Винны опять начались тяжелые рабочие будни, и я постарался изобразить такое же трудовое рвение. Я рано уходил — Неро еще спал, а приходил позже Винны. Несколько раз я даже оставался ночевать в офисе. Объем работы совершенно неожиданным для меня образом вдруг действительно вырос. Так продолжалось около месяца. За все это время я видел Неро не больше дюжины раз, а говорил и того меньше. Я забыл, когда в последний раз спал больше 4 часов и ел с аппетитом. А потом мой организм просто сдался, и я грохнулся в обморок прямо посреди офиса, как какая-нибудь кисейная барышня. Врачи из скорой отпоили меня какой-то приторно-сладкой гадостью, поставили диагноз "переутомление" и отправили домой в недельный добровольно-принудительный отпуск. Винна обеспокоенно хлопотала вокруг меня; Неро исчез, будто его и не было. Я не видел его и не слышал о нем. Я почти позволил себе роскошь сомневаться в его реальности... И вот тогда он появился. Заканчивалась неделя моего вынужденного отпуска с лекарствами и дневным сном. Винна уже почти без опаски оставляла меня дома одного, не забывая,впрочем,звонить каждые два-три часа. Должен признаться, это меня здорово раздражало. А Неро... Он просто зашел в спальню, пока я читал, а во мне мой голод боролся с моей ленью. Я повернул голову на легкий звук движения воздуха. Неро стоял в дверном проеме, и солнце из окна освещало его наполовину скрытый силуэт мягким золотым контуром. На непослушной пряди на лбу играл беспечный солнечный блик. Я удивился на мгновение, что думаю о том, как он выглядит. Он подошел странной походкой, одновременно нетерпеливой и осторожной, будто боялся, что я его прогоню. Я и должен был, но ни голос, ни руки не слушались меня, и я оставался безмолвным и неподвижным, пока он мягко опускался на краешек кровати. Я думал, он примется соблазнять или требовать, и пытался понять, как я к этому сейчас отношусь. Но вместо этого Неро наклонился ко мне, взял мою руку в свои ладони и спрятал лицо в моей шее. Мгновение спустя я услышал судорожный вздох, который можно было трактовать как угодно, от присущего ему смешка до сухого рыдания. Когда он отстранился, лицо его были сухим, а губы сжатыми в тонкую полоску. Он был совершенно спокоен, и только на самом дне его глаз полыхнуло и погасло непонятное, невыразимое чувство. После этого он ушел и я не видел его еще две недели. Признаюсь, я волновался за него, но спрашивать у Винны не хотел и не мог. Она не казалась ни в малейшей степени взволнованной, так что и мне беспокоиться не стоило. К тому же, когда он появился, это опять был хорошо знакомый мне демоненок с адской ухмылкой и отвратительными замашками. *** Он явился при первой же появившейся возможности. Винна укатила на свой девичник, оставляя меня наедине с мальчишкой. Я понадеялся было на его благоразумие, но он, очевидно, имел в виду совсем иные планы. Неро шокировал меня своим видом. Он был одет в костюм матери, тот самый, в котором Винна была, когда он наблюдал за нами. Длинная прозрачная ткань оттеняла бледную кожу, придавая ей мертвенно-белый оттенок. Разрез приоткрывал колено и бедро, развязная поза приглашающе звала. Я ошеломленно замер. Впрочем, мальчишка и не ждал другой реакции. Он подошел и закинул мне руки за шею, выставил перед моими глазами точеное колено, томно прикрыл глаза. Я очнулся и сбросил его с себя одним точным яростным движением. Кажется, я что-то шипел, вдавливая его голову в жесткий ковер на полу, что-то неразборчиво-гневное, возмущенное. Мне хотелось свернуть щенку шею. Я взял его сразу и глубоко, без подготовки, без осторожности — таким грубым я не был еще ни разу. Я давал ему понять,что это наказание. Приходилось зажимать мальчишке рот — он кричал от боли. Вскоре мои руки были мокрыми от его слез, но я не остановился, пока не закончил. А потом ушел из дому, хлопнув дверью. Мне необходимо было проветрить голову. Может быть, я был тогда слишком суров. Но Неро больше никогда не предпринимал попыток переодеться в одежду матери — по крайней мере, при мне. А вот мне потом еще не раз снился этот сон, как я беру его, сладко и жестко, глубоко и беспощадно. Во сне я никогда не зажимаю ему рот, и он кричит во всю силу легких. После этого сна я неизменно просыпаюсь на мокрых простынях — и с мокрой от слез подушкой. В такие ночи заснуть мне больше не удается. *** Я его хотел. Глупо было не признавать очевидное, хотя осознание этого и повергло меня в шок. Я не верил, я посмеивался сам над собой, я скрывал это всеми силами, памятуя о последствиях такого понимания. Но это был факт. Я его хотел. ...У Винны выдался выходной, и мы собрались провести его за городом, только вдвоем. Маленький домик, который мы иногда снимали на день или два, вдали от города с его шумной суетой. Маленький домик, в котором мы оставались наедине, где был вечерний камин и вино, и теплые шкуры на деревянном полу, заменяющие ковры. Обычно такие маленькие выходные доставляли массу удовольствия, позволяя наконец отдохнуть и расслабиться. Но в этот раз все шло наперекосяк. Винна собиралась громко и беспорядочно, выбрасывая из сумки одни вещи и помещая на их место другие, что-то постоянно извлекая из косметички, забывая и разбрасывая по гардеробной обувь, роняя и теряя украшения. Я стоял в дверях и посмеивался, наблюдая за этой муравьиной суматохой. Мною владела беспечная радость: наконец-то я уберусь из-под этих постоянных взглядов, двусмысленных, приглашающих, откровенно-развратных. Можно будет хоть на один день позабыть об этом всем, в чем я уже так завяз и совершенно запутался, как муха, упавшая в мед. Только я и Винна. Опять все просто, как раньше. Мужчина и женщина, и больше никаких лишних примесей. Неро нарисовался, когда мы с Винной уже топтались на пороге. Он стоял, прислонившись к косяку, навалившись плечом так, будто на нем лежал груз всего мира. Хрупкая фигурка со скрещенными на груди руками; он наблюдал молча, пока его мать обувала легкие сандалии, а потом перевел взгляд на меня. Он смотрел на меня, и в его глазах была злость. Он понимал, конечно, зачем мы с Винной уезжаем. И понимал,что я это его состояние прекрасно вижу. Чего я не мог себе объяснить,так это его злобной ухмылки, казалось, навсегда угнездившейся в уголках его губ. Я уезжал с чувством смутной тревоги. Такое бывает, когда оставляешь позади что-то важное. Вещи любят привязывать к себе. Неро тоже умел привязать... Я вытряхнул дурацкие мысли из головы и сосредоточился на Винне. Сразу по приезде она выбралась из костюма и перебралась в джинсы и легкомысленную майку, в которой казалась совсем юной. Обычно забранные наверх, а теперь распущенные волосы придавали ей вид ужасно соблазнительный. Я даже позволил себе немного ребячества и всласть погонялся за ней по маленькому домику и, догнав в спальне, долго целовал высокую гладкую шею. Совсем не такую, как у Неро, не такую... мягкую? День выдался прекрасно-солнечным. Пока я возился с шашлыками, Винна растянулась в шезлонге с книгой и грелась в теплых апрельских лучах, иногда вздрагивая от все еще коварного ветра. Проходя мимо, я любовался тем, как золотятся нежные почти бесцветные волоски на ее руках. Веранда домика выходила на запад, и вечером мы сидели в глубоких уютных креслах с вином и наблюдали закат. Винна время от времени томно потягивалась, и я все-таки не сдержался и со смехом перетянул ее в свое кресло. И все же, мне все время что-то мешало. Хотя нет, не "что-то" абстрактное, а вполне реальное и даже почти осязаемое воспоминание взгляда мальчишки. Оно зудело у меня в затылке, и Винна расплывалась перед глазами вместе с теплым вечером и сладким вкусом вина на губах. Даже когда я отнес ее, легкую наверх и разложил на кровати, рассыпав по подушке темные локоны, даже тогда, когда она выгнулась под моими ладонями — ухмылка Неро не выходила у меня из головы. И только когда вместо спины Винны я увидел спину мальчишки, тощую и бледную, и вместо ее шеи представил себе затылок Неро... В общем, на этот раз Винна осталась довольна,хотя и несколько удивлена моим напором. Немного недоумевая, она на следующее утро принесла мне кофе прямо в постель и удовлетворенно умостилась под боком, пока я со сна подгружал вокруг себя окружающий мир. Пока я пытался забыть, что мне снился мальчишка, нагло опускающийся на пол между моими коленями, и его макушка, позолоченная мягким светом бра, под моими пальцами была мягкой и податливой. Пока я избавлялся от виноватого выражения в глазах, потому что ночью вставал и менял изгаженное белье. Пока я смотрел на Винну, стараясь не думать о том, что это не Неро на нее похож. Это она похожа на Неро. *** Его не было дома, когда мы вернулись. Позже я понял, что это хорошо; тогда я едва смог подавить вздох разочарования. Думаю, попадись он мне на глаза, я набросился бы на него тотчас, несмотря на присутствие Винны. И еще вопрос, что именно я бы предпринял. Меня бросало из лихорадочного возбуждения в непримиримую ярость. Какого черта,я страдал, как подросток,влюбленный впервые в жизни. Я, рассудительный взрослый человек... А может, я и был влюблен впервые. Раньше я за собой такого не помнил. Порыскав по квартире и не найдя утешения ни у Винны на коленях, ни в забитом до отказа холодильнике, я заперся в ванной. Душ подействовал на меня умиротворяюще. Только сейчас я почувствовал, как устал — от свежего воздуха и от переживаний. Хотелось спать, хотя часы показывали едва половину девятого. Тем не менее, я забрался в кровать с книгой, успел прочитать пол-главы и уснул. Естественно, проснулся среди ночи. Сонливость и усталость как рукой сняло. Я осторожно выбрался из постели и из комнаты. Неро не спал. Не знаю, может, мне показалось, что он ждал меня — знакомая мне поза, ноутбук на коленях, небрежно распахнутая рубашка... С Неро все всегда было по-другому. С ним никогда ничего не планировалось, и даже тогда, когда я знал, что он в очередной раз меня соблазнит, а я в очередной раз не смогу устоять, все было как будто случайно. Возможно, меня манила в нем именно эта ритуализированная нами непредсказуемость, кто знает. Теперь это уже было неважно. Если бы я не знал, что он хочет меня не меньше, чем я его, я бы решил, что изнасиловал его. Этот раз был немного похож на тот, с Винной в столовой и мной, вжимающим ее сына ребрами в дверь кладовки. Я был исключительно нетерпелив и в равной степени неосторожен. В какой-то момент мне показалось, что я хочу отметить его, поставить клеймо "мой", чтобы никто, чтобы никогда... Неро смотрел хмуро, но молча и без своего обычного злорадства. Кажется, он меня не понял, и я решил, что так и надо. Так было бы лучше всего. *** Все предыдущие проблемы показались мне пустяком. Я обнаружил, что схожу по мальчишке с ума. Стоило ему показаться в дверях, как на глаза мне падала липкая похотливая пелена. В его присутствии мне приходилось сидеть, скрестив ноги. Мне приходилось сдерживаться, чтобы в постели с Винной не называть ее именем сына. Я изнывал от мысли, что он рядом, в соседней комнате, или хуже того — в ванной! Что под одеждой у него, подумать только, всего лишь он сам, и больше ничего... Я чувствовал себя больным. Меня лихорадило и кружилась голова, пропал аппетит и сон. Я осунулся до такой степени, что обеспокоенная Винна заставила меня опять взять недельный отпуск. Собственно, я и был болен, только называл это по-другому. Я втрескался, как будто это действительно была моя первая любовь. А еще мне приходилось это скрывать. Конечно, ничего кроме проблем я бы не получил, если бы Неро узнал об этом. Он и так слишком подчинил меня себе; новая информация дала бы ему стимул и возможность для новых издевательств, которых я мог не выдержать. А потому я заставлял себя быть неоправданно жестким. Неизменно заставляя Неро становиться на колени, я брал его грубо , как только мог, а когда все заканчивалось — разрешал себе один раз прижаться к его шее губами, и тут же вышвыривал его вон или уходил сам, на ходу оправляя одежду. Я старался вообще не оставаться с ним наедине, потому что меня неотвратимо тянуло на него смотреть, наблюдать за ним и бесстыдно подглядывать. Однажды я почти решился установить видеокамеру, но предчувствие объяснений с Винной меня остановило: она ненавидела сниматься даже на фотоаппарат. Винна. Как она могла не замечать? Я параноил; мне казалось, я слишком заметен в своей несдержанности, и даже при ней вел себя как неотесанная деревенщина, грубо и презрительно. Неро молчал, будто не замечая моей нарочитой грубости. Впрочем, я не мог не относиться к нему добрее. Я начал замечать и понимать то, что раньше не укладывалось у меня в голове. Я научился доставлять ему удовольствие. Раньше мне казалось, что Неро нравится грубость, даже жестокость с моей стороны. Теперь я понимал, что это далеко не всегда так. Я иногда был ласков, хоть и пытался сдерживаться. Гладил его плечи. Осторожничал. Поддерживал его, мягко прижимая к себе... Конечно, Неро начал замечать странности в моем поведении. Не мог не заметить, что я, занимаясь с ним сексом, начинал заниматься любовью. Он не был идиотом, этот мальчишка. Он был просто слишком молод и слишком легкомыслен. Он никогда не чувствовал по отношению ко мне того же, что чувствовал я. Даже бросил как-то, смотря на меня искоса: "Что, влюбился?" Должно быть, на моем лице отразился ответ гораздо более честный, чем готов был выговорить мой язык, потому что Неро слегка побледнел, и улыбка стерлась с его лица. Он насупился и отвернулся. В этот момент он показался мне таким родным,таким близким, что я не смог удержаться. Я повалил его на кровать, и он послушным привычным жестом лег на живот. Но я хотел другого, и, перевернув его, раскинул тонкие колени в стороны. Я взял его так медленно и глубоко, что он кончил от одного этого, вовсе не прикасаясь к себе. Ошеломленный и запыхавшийся, он смотрел огромными глазами, которые постепенно темнели, наполняясь злостью. Только что он пытался выбраться из собственной кожи, когда я брал его особенно сильно. Его лицо сводило судорогой напряженного удовольствия, и он не мог мне этого простить. В кои-то веки я захватил над ним контроль... Я усмехнулся. Я все еще был напряжен, но он злобно спихнул меня с себя и впервые на моей памяти ушел первым, так, как был, оставляя скомканную, смятую одежду в спальне. Мне пришлось заканчивать в одиночку. Зато я оставил себе его рубашку. Потому что решил, что объявлю Винне о разводе. *** — Я беременна. Я стоял перед зеркалом в ванной и смотрел на свое отражение. Слова принадлежали мне, как раньше принадлежали Винне. Она объявила мне об этом утром, перед тем, как пойти на работу, тоном будничным и светским. — Я беременна, — повторил я, пристально вглядываясь в свое лицо. — Беременна. Слово было слишком длинным. Оно не укладывалось у меня в голове. Как это — беременна? Что это значит? Фраза звучала неправильно, наверное, из-за того, что я не привык говорить от женского лица. Поэтому я изменил фразу, сначала произнес ее про себя, а затем с совершенно серьезным выражением лица выдал отражению: — Я беременный! Это было совсем смешно. Я бросил в ни в чем не повинное зеркало полотенцем и выбрался из ванной. Я со дня на день собирался сказать Винне, что хочу развод. Я собирался забрать себе мальчишку… или, если он откажется, уехать. Но я был почти уверен, что Неро не откажется. Я тешил свой эгоизм маленькой жаркой надеждой, что тоже любим или — хотя бы — желанен. И теперь эта фраза. Короткая и хлесткая, как пощечина. «Я беременна». Два слова — и вся моя решимость растаяла, как дым. Теперь мне придется принимать совсем другое решение, и я даже представить себе не мог, чем оно мне аукнется. …Я поговорил с Винной в тот же день. Я пытался сказать ей то, что наметил раньше. Я построил в голове правильную фразу, которая звучала почти убедительно: пойми, ребенок должен расти в теплой атмосфере без напряжения и злобы… Вместо этого он сказал совсем другое: — Давай уедем. Мне казалось, что это прозвучало неправильно. Но Винна смотрела на меня тепло, и в глазах ее была та самая прекрасная улыбка, которая заставила меня когда-то взять ее в жены. Я боялся, до ужаса боялся сказать об этом Неро. Я уезжал, с его матерью и с ребенком, о котором он еще ничего не знал. Я уезжал, наверное, навсегда. Мне нужно было отрезать все путы отступления, и обугленные, почерневшие мосты уже скрипели под ногами. Я ходил, как привидение, и не мог придумать, как начать разговор. В конце-концов, Винна сообщила сыну, что беременна, но о Лондоне она молчала. Слава богу: я видел его глаза после того разговора. Мне казалось, он меня убьет. Я даже ждал его ночью, с ножом или молотком. Я даже видел на блестящей стали черную густую кровь, свою кровь… После той бессонной ночи я понял, что тянуть больше нельзя. В комнате Неро царила полутьма: он задернул шторы. Сам мальчишка лежал на кровати, с которой безвольно свисала его рука. В какой-то момент я испугался и кинулся вперед. Неро просто спал, и облегчение вылилось в судорожный истеричный смех. Я сидел на краешке его кровати и беззвучно смеялся до тех пор, пока Неро не проснулся. Я услышал шорох и почувствовал теплую ладонь на спине раньше, чем успел успокоиться. Он не улыбался, но и злости в его сонных глазах не было. Только непонимание и детская обида: почему сам не рассказал? Может, мне так только казалось, но так хотелось в это верить. Я обнял его, и он послушно положил на меня голову, успокоенно закрыл глаза. Я получил мгновение безграничной теплоты и какой-то щемящей в горле и в уголках глаз нежности. Мне бы хотелось продлить эту минуту, но Неро постепенно просыпался и обретал свою язвительную независимость. Вскоре он выпутался из моих рук и хмуро уселся на краю постели, свесив одну ногу вниз. — Говори. Его голос приказывал, и я не удивился, что он понимает, почему я здесь. Я заговорил. Я рассказал о ребенке, о котором он уже знал, о Винне, о том, что хотел попросить развода (на этом Неро дернулся, но не поднял головы), о Лондоне и, наконец, о том, что я сам так решил. Я ждал любой реакции. Ярость, непонимание, смех — что угодно. Но Неро остался равнодушен, и более ничего. Только… он больше не разрешал мне прикасаться к себе. *** Последние два месяца меня мучило ощущение незаконченности. Так бывает, когда что-то забываешь, и помнишь только о том, что ты что-то забыл, но что это, вспомнить никак не удается. Нужная информация кружится в голове, на языке, на кончиках пальцев, но восстановить ее в памяти нет никакой возможности. Мы с Винной собирались. Она бросала почти все свои вещи здесь и брала только самое необходимое. — Все равно у меня скоро совсем поменяется фигура, так что придется полностью сменить гардероб, — легкомысленно заявила она пару дней назад. Мне было, в общем-то, все равно. Я нашел работу в Лондоне — филиал моей компании предложил мне должность. Я давно собрал вещи. Мне не удавалось только подавить свою странную навязчивую идею. Я желал только вспомнить… День отъезда огорошил меня своей неожиданностью, хотя я был готов и давно его ждал. Утро отдавалось тошнотворными спазмами в животе, и это никак не было связано со скорым перелетом. Голова кружилась: мне казалось, что я вот-вот поймаю за хвост мучащее меня воспоминание. Винна кружилась по квартире, как волчок, разбрасывая вещи и тут же нетерпеливо запихивая их в шкаф, выбирая наиболее удобный дорожный костюм, перекусывая многочисленными булочками, круассанами, наполовину отпитыми чашками кофе… Я сидел на кровати. У меня не было никаких сил. Я бы просидел так весь день, но Винна, возмущенная моим бездельем, влила в меня чашку кофе и запихнула в ванную. Я вяло побрызгал в лицо водой. Глаза отражения в зеркале были красными. Мне удалось съесть только пару печений и выпить еще чашку кофе. Винна уже топталась на выходе. Ее животик уже зримо округлился, хотя беременную в ней еще сложно было заподозрить. Она посмотрела на меня и улыбнулась, протягивая руки. — Обувайся. Нам пора, такси уже на месте. И позови Неро. И меня ошарашило. Я понял, чего мне так не хватало. Я безумно, страстно желал хоть раз поцеловать Неро, коснуться этих бледных губ, пока у меня еще была такая возможность. Я поймал его в комнате, пока Винна обувалась, украдкой прижал Неро к себе и потянулся к его губам, но он отдернул голову, вывернулся из моих рук и вышел в коридор. Винна выпрямилась, повернулась к сыну, коротко обняла его и произнесла: — Бывай, малыш. Она была немногословна. Как она могла, мать? Даже мне хотелось сказать Неро столько всего... Она вышла первой, и я, силясь не оглядываться, шел за ней, как за покидающим Содом Лотом. Такси действительно уже ждало внизу, темно-синяя плавная машина, металлический отблеск на крыльях... Винна садилась в машину, когда я понял, что не могу уехать, не попробовав его губы. Я невнятно забормотал что-то Винне, пытаясь на ходу придумать, что же такое важное я мог забыть в квартире. Но ее это, кажется, не волновало. Она махнула рукой, чтоб не задерживался, и повернулась что-то сказать водителю. Я уже не слышал. Я уже бежал обратно. Дверь была не заперта, и я почти успел решить, что это знак. Воспаленным сознанием я пытался понять, где может быть Неро; он был мне нужен, как глоток воздуха, сейчас, немедленно. Он стоял в коридоре, замерший и потерянный. Я поймал его за плечи и зажал между собой и стеной, задирая его подбородок и впиваясь ртом в его губы. Наверное, в этот момент я сходил с ума. Я был пьян мальчишкой — это точно. Он податливо приоткрывал губы, впуская мой язык внутрь, и я бесновался, как зверь, хозяйничая у него во рту. Он был мягкий и горячий, его алебастрово-бледные, кажущиеся такими холодными со стороны губы трепетали, раскрываясь навстречу. Он приглашал, и я не мог отказаться, не имел права, только не сейчас. Я яростно дернул его пояс, подхватил его под бедра, закидывая колени себе за спину. У него были огромные черные зрачки, губы покраснели и опухли — я впервые видел их такими. Я брал его в сумасшедшем остервенении, закрывая его рот поцелуем за поцелуем, и он стонал мне в губы своими хриплыми жадными стонами. Он цеплялся за мои плечи так, будто хотел прорасти в них пальцами. Он требовал еще; нет, не просто требовал. Требование предполагает осознанности, Неро же погибал от жажды. Я не отпускал его губ ни на мгновение, и только в конце, слишком быстром, слишком нетерпеливом, Неро запрокинул голову, едва не ломая себе шею, вырывая у меня свои губы и беззвучно, оглушительно застонал. Мальчишка обмяк у меня на руках, безвольно уронив голову мне на плечо. Я судорожно дернулся, почувствовал, как подгибаются ноги, и опустился на пол вместе с Неро, который потерял сознание на моих руках. Сейчас мне кажется, что это был единственный раз, когда мы с ним занимались любовью по-настоящему. Мгновения блестящей эйфории захватили меня в разноцветном сиянии невыдуманных еще людьми красок. Неро зашевелился и поднял тяжелую голову. Лицо еще плохо слушалось его, и потому отразившаяся на нем гримаса показалась ужасно забавной. Я опять потянулся к его родным, сладким губам, но Неро вяло подался назад, отворачивая голову, и я понял: пора. Последняя сказка закончилась. Я проснулся от этого странного сна, который мне вряд ли придется увидеть еще раз. Я помог Неро подняться. Мне очень сложно было отпустить его руку, но он мягко и решительно отобрал локоть, нервным знакомым жестом откинул со лба темную прядь. Мы молчали, потому что говорить было нечего. Внизу меня ждала беременная жена, и я собирался быть ей отныне верным мужем. Неро, конечно, верности мне хранить не собирался, ему это было ни к чему. Он найдет себе парня своих лет, молодого и здорового, сексуально гораздо более активного и наверняка "крутого". А я, может быть, больше никогда его не увижу. Я развернулся, толкнул дверь и услышал короткий сдавленный всхлип. Комок эмоций подпрыгнул к горлу, я прислушался. Что это? Смешок или рыдание? Я начал поворачивать голову, но вдруг замер. Нет, все. Я больше не имел на него права. Я вышел из квартиры, так и не обернувшись. Лот и Господь бы мной гордились. Я не знаю, какие у нас с Неро были отношения. Я не умею дать им названия. Я не имею ни малейшего понятия, кем я был для него — первым увлечением или взлетной полосой. Я ему симпатизировал. Я его не понимал. Я его боялся и ненавидел. Я испытывал отвращение. Я хотел его и скрывал это. Я его любил. Я никогда не был к нему равнодушен. Я знаю, что он не испытывал ко мне и сотой доли той палитры чувств, которые раздирали меня на куски. Возможно, он мне слегка симпатизировал. Наверняка хотел. Он был любознательным и пагубно любопытным. Вероятно, я был его экспериментом. А ещё я знаю, что был у него первым, и — тогда — единственным. Я все еще иногда плохо сплю, потому что мне снятся сны с ним, с тем что было. Я никогда не вижу снов о том, что могло бы быть. У меня растет дочь, слава Богу, дочь. Я увлекся кулинарией и провожу на кухне времени больше, чем в любом другом месте дома. Я скучаю за ним каждую минуту, и не было ни дня, чтобы я не пожалел о том,что тогда, двенадцать лет назад, не повернулся посмотреть, смеялся ли он надо мной или плакал. Наверное, я уверен, что он бы не смеялся.