Всегда

Персефона плачет. Тихонько, сопли наматывая на кулак. У неё проломанный череп саднит, все запястья испещрены маленькими порезами. Она бьётся губами о каменный пол. Стонет от боли. Волосами заматывает губы, рычит. - Маленькая Персефона, несчастная малышка, - Аид слишком близко. Настолько, что она ощущением чувствует запах трупного тела. Её тошнит от этого запаха, она дышит, как загнанный волк, силясь вытравить этот смрад, забившийся глубоко, во внутренности. Аид рядом. Стоит и смотрит на раздавленную им птичку, рассматривает. Его выпуклые глаза смотрят скучающе, но внимательно, неотрывно. Персефона замолкает. В комочек сжимается, невольно стонет. Ей домой хочется, к матери, Деметре. Ей хочется вернуться к ней, обнять и вдыхать запах глазированных яблок. Пока тошно не станет, пока на эти карамельные яблочки смотреть не сможет. - Малышка, а ведь я понимаю тебя, - произносит Аид, кривит губы в усмешке. Они расползаются, мясом протухшим воняет. Её тошнит. Но она спрашивает: - Что ты имеешь в виду? - тихо-тихо. Как неприкаянная, ладонями в пол упирается, отупевшим взглядом смотрит на труп, выдыхает. В глубине души, она знает всё. Понимает отчётливо. Но молчит. Ждёт пока сам скажет, ждёт. Аид усмехается. Подплывает к ней, костистой рукой тянет на себя, близко до одури. Выдыхает прогнившими лёгкими, свернувшейся кровью, отравленной лимфой. Не зажмуривается, смотрит прямо. Почему-то взгляд не может отвести от факельного огня, от шевелящихся губ. Её передёргивает, но хватка железная. - А вот, что, - он губами прикасается к её разбитым губам. Заполняет внутренности смрадом и протухшей гнилью. Или...? Он смотрит на неё. Слегка усмехается. А она знает, что он прав. Маленькая девочка мечтала о нём, влюбилась, когда первый раз увидела и засыпала с восхищением к нему, ночному призраку. А теперь стоит, гулко дышит ему в лицо. У неё слёзы. - Я к матери хочу, - пищит. Он давится смехом. Смахивает напустившиеся слёзы. Снова целует, выдыхает: - Ты мне принадлежишь, дорогая моя Персефона. Моя жена. - и этот ярлык набатом грудь сдавливает. Плачет снова. Он не жалеет, лишь трупным дыханием ранки заполняет, потрескавшиеся губы целует. Она просила о нём. По ночам. И он услышал. Она смотрит на него пьяными от муки глазами, смотрит не с отвращением, а с невыносимой тяжестью. В руках его обвисает, губами к трупным губами тянется. Он всегда помогает. Всегда приходит. Всегда рядом. И ей смрад, исходящий от него, не хочется вытравливать. Целует. - Не дай мне потерять этот въедливый запах. Прошу, - выдыхает ему в губы, ногтями в плечи впивается. Она знает, что не позволит. Он всегда помогает.