Правосудие

Когда Николай выходит на арену, все глаза обращаются к нему. Он снимает шляпу, и мир вокруг тут же замирает, ожидая увидеть, что же будет дальше. Один за другим к Гоголю подходят люди, надевают цилиндр, и зрители не успевают ухватить момент, в который те исчезают. Словно стоявших перед ними никогда не существовало; это холодит рассудок, но вместе с тем заставляет расплыться в улыбке, аплодируя изо всех сил. Пришедшие прекрасно помнят, что находятся в цирке, что всё должно быть иллюзией, однако отчего-то знают – увиденное не простой трюк. Их внимание приковано к фокуснику, а тот лишь скромно усмехается себе и переходит к обычным, клишированным номерам, будто до этого ничего не происходило. Николай знает, после выхода из шатра никто не будет точно уверен ни в чём, поэтому может позволить себе и дальше заставлять людей исчезать. Маленький, безобидный фокус в его руках становится чем-то большим, развлечением не для сотни наблюдателей, лишь для него самого. Представление кончается, посетители расходятся, а Гоголь, приподнимая ткань у входа, по обыкновению заглядывает в палатку предсказаний. Атмосфера там совсем другая, расслабляющая и тихая, после шумного, яркого дня действующая как успокоительное. В ней ещё остался человек, чья очередь подошла только сейчас, и Николай прекрасно знает, что ему выпадет в будущем. Совпадение или нет, но раскладывающий карты Тацухико каждому предсказывает смерть, кто бы перед ним ни находился. Так или иначе, одна комбинация или другая – в итоге всё равно слышится его ровный голос, зачитывающий приговор. Шибусава замечает Гоголя и слегка кивает ему, незаметно для посетителя меняя ещё не открытые карты. Перевёрнутые Жрица и Башня – умышленное убийство. Как только это значение всплывает в памяти Николая, тут же появляется и понимание жеста Тацухико. Незамеченный, он подходит к человеку, опуская ему на голову свою шляпу. И занимает его место, словно секунду назад оно было так же свободно. Руки Шибусавы рефлекторно касаются колоды Таро, но Гоголь останавливает их, глядя в упор на сидящего напротив. Ему отчаянно хочется бросить всё, взять с собой лишь Тацухико и показать миру весь страх, спрятанный в его способности, не прикрытый иллюзиями цирка. Он знает, что тот откажется, как отказывался всякий раз, однако не может не попытаться переубедить Шибусаву ещё раз. — Ты не хотел бы уйти со мной?— Николай спрашивает сразу, не тратя время на вступления. В цирке никто не знает на самом деле, что же перед ними, они не боятся происходящего так, как должны бы. А за границей его лежит та свобода, о которой он мечтал всегда. И Тацухико лучше всех понимает его стремления. — Я уже отвечал тебе,— Шибусава одним тихим предложением прерывает речь Гоголя, разочарованно смотрящего на него. Беспокойство прячется за безразличным тоном.— Моя способность для твоих целей не предназначена, а ты лишь навредишь себе. Я останусь, оставайся и ты. — Не могу,— выдыхает Николай. Его мечта, его цель – всё в предстоящем ему выходе на сцену мира перед невольными зрителями, которые незамедлительно превратятся в случайных жертв. Он вскакивает со стула, готовый прямо сейчас отправиться туда. — Сядь,— глаза Тацухико зло прищуриваются, он в пару шагов оказывается рядом с ним и буквально заставляет его вернуться обратно на место.— Что я буду делать, если с тобой что-то случится? Я видел карты, и они... — Ты будто не знаешь меня, Тацу,— перебивает его Гоголь, опираясь на спинку стула.— Ничего со мной не станет. А если и случится, то ты всё равно не сможешь это изменить. Знаю, тебя это и беспокоит, но представь же себе, что я могу сделать. Сила дана мне не просто так, её нужно использовать. Николай раскидывает руки в стороны, самозабвенно утопая в видениях будущего, однако фантазии тают, когда он видит перед собой протянутую Шибусавой карту. Правосудие. — Убийство,— недоумевающий взгляд Гоголя испаряется всё быстрее, и с приходом осознания руки дрожат всё сильнее, в такт с задыхающимся сердцем.— Что ты делаешь, Тацу? После этих слов слышен лишь выстрел. Цилиндр Николая падает на пол, теперь бесполезный, лишённый той воли, что вложил в него некогда его хозяин. Но Тацухико не удостаивает шляпу и взглядом, отбрасывая оружие в сторону, касаясь замершего лица Гоголя. Он садится ему на колени, прижимаясь всем телом и невзирая на впитывающуюся в одежду кровь, покрывая всё ещё тёплые губы и щёки поцелуями. То легко и размеренно, то срываясь на лихорадочные прикосновения, чувствуя металлический вкус во рту и жёсткие волосы под пальцами. Всплывают все старые чувства, так долго остававшиеся внутри, однако они же словно возвращают Шибусаву в реальность, где Николай никогда не сможет ответить ему, где сам он задыхается от кашля и где кровь на губах уже его собственная. Тацухико протягивает руку, добавляя к Правосудию Девять мечей. Смерть от болезни – его собственный приговор, к которому он готов, теперь, когда ничего больше нет и не о чем будет жалеть в последние секунды. Всего пара дней, и ото всех его мыслей, желаний и чувств не останется ничего. Шибусава видит это прямо перед собой, глядя на некогда сиявшего в своих самозабвенных мечтаниях Гоголя и невольно улыбаясь. — Скоро увидимся,— становится смешно от мысли о том, что в конечном итоге он всё же последует за ним, пусть на сей раз они оба будут мертвы. Впереди бесконечность, в лунном свете которой планы Николая угасают, становятся такими незначительными по сравнению с вечным, куда направлен был всё это время взгляд Шибусавы. На территории цирка не осталось ни одной живой души. Все либо разошлись, желая скорее добраться до дома, либо уже пересекли черту смерти, оставив свою жизнь раньше времени. И никто не узнает ни о чём, пока не станет поздно. Впрочем, так всегда было здесь.