Как жить

Умейте друг друга беречь… Иначе потом будет поздно… Цените мгновения встреч… И солнце, и небо, и звёзды… Умейте любимых прощать… Старайтесь друзей не обидеть… Почаще родных навещать… Побольше хорошего видеть… Ведь жизнь нам даётся лишь раз… О том догадаться не сложно… Цените друг друга сейчас. Пока ещё это возможно.       — Асано… Подойди, — говорит председатель, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Президент уверенным шагом приблизился к директору и застыл в ожидании. Началась психологическая атака под много выражающие взгляды и недомолвки с обеих сторон. По морщинке между бровями председатель видел, что сын не в восторге от этого визита. И Асано впору бросить школу из-за страшно немых глаз отца. У него складка между бровями становится видна совершенно отчётливо. Что-то, так старательно оберегаемое, так крепко замкнутое за узкими, бескровными губами, теперь ясно отражается в этой идентичной морщинке меж бровей директора. Гакушу не может повернуть голову, чтобы не натолкнуться на отцовские, как на острие ножа.       — Не имея возможности жить вечно, мы имеем возможность жить ярко. Слышал ли ты эту фразу, Асано? — конечно, разве её забудешь. Президент её слышал. Её любил говорить стареющий отец. Как никак сорок один год это не редкость для выговаривания таких фразочек. Гакухо уже не ждёт, а требует ответа, и президент как будто умоляет глазами, ведь каждый взгляд отца — как удар ножом. С ума он сошёл, что ли? И, не дожидаясь, пока ответ придёт на ум, Асано смело подходит ближе и, уверенный в своих правах, говорит на чистом английском: — С вашего позволения, я никогда не слышал её.       Председатель морщит лоб: сынок осмелился нарушить порядок в этой школе. Потом со скрытым удивлением смотрит на президента, стоящего перед ним, словно только сейчас заметил его. Не слышал — значит бросает вызов. Гакушу растерянно задумывается: что сейчас делать? Разве отец действительно понимает, что он хотел сказать своими словами? И нужно ли Асано теперь вообще говорить? Но логика почему-то отсутствовала напрочь. Тогда парень ещё раз, на свой страх и риск, смотрит в упор на отца. Отуманенные глаза, унижение, сдерживаются набегающие на глаза слезы. Огненный, проникающий до самых костей взгляд, в котором столько разочарования, что Гакушу готов бежать, не проронив ни слова. Но разве отец не для себя задерживает его?       — Жаль, потому что именно с неё я хотел начать сегодня наше дополнительное занятие, — Асано осознаёт разочарование отца, слишком быстро, чтобы отойти к двери. Красивое лицо становится жалким, но тем более родным для директора, тоже осознавшего это.       — Ты хотел посадить меня на цепь, но я сделаю тебя своим рабом раньше, — говорит председатель и, обойдя сына, закрывает дверь на замок. В голосе слышится неестественная теплота. Ситуация его забавляет, но об этом трудно судить, глядя на невозмутимое выражение лица. Председатель даже заинтересован. И Гакушу пробирает — несовместимость характеров, вот в чём причина их с отцом разногласий. Директор подходит сзади и хватает сына за запястья. При этом его точно пробивает электрическим током, и все заботы выскакивают у Гакушу из головы. Что-то захватило его отца, заставило внезапно сделать так же сильно, как и Асано хотел обнять его. Отпустив сыновьи запястья, директор медленно скользнул по коже, провёл ладонями вверх по бокам. Не отрывая от макушки президента потемневшего жаждущего взгляда, притянул и прижал к себе. Одна рука прильнула к подростковой шее, накрутила прядку на палец и притянула голову к груди, развернув Гакушу. Губы Гакухо неуловимо скользнули по губам президента, оставляя на них влажный след.       Асано стоял неподвижно, рассматривая отца с характерной серьёзностью: — Это было прекрасно, но причинило мне боль.       Никогда в жизни Гакушу не целовался с парнем. Это чертовски пугало — но и нравилось одновременно. Директор полностью прильнул к сыну, продолжая целовать. Его руки и губы завладели телом, и каждое прикосновение было огнём и льдом одновременно.       Мягкие губы, накрывали твёрдые и алчущие. Руки опустились к бёдрам, к ремню. Тут их захватили ладони президента, удерживая на месте. Парень таял от отцовских прикосновений, от поцелуев, отворачивая пылающее от них лицо. Ладони Асано поднимались всё выше и наконец легли на плечи мужчины.       — Быстро же вы избавились от ваших принципов. Не знал, что это вам нравится. — тяжело выговорил парень под страстное дыхание председателя и потом скинул с себя пиджак. Временами Асано удавалось найти мир, но очень редко. Скорее, он найдёт его с отцом, по которому томился очень долго.       — Видишь ли, жить ярко — не всегда совершать великие или геройские поступки. Иногда это испробовать в жизни всё, что она нам показывает. — на лице председателя было выражение животной страсти, ему стоило невероятных усилий просто убрать руки с сына. Одной он открыл окно. Ветерок, казавшийся прохладным, ворвался внутрь, и, согреваясь, Гакушу растёр ладонями предплечья и потрясённо оглянулся. Кабинет отца, он по пояс обнажён, волосы в беспорядке.       — Извините, я пойду, — слова повисли в воздухе, и за ними последовало молчание. Асано вздохнул тоскливо и устало и вышел.