Вкус забытой жизни

      Странное и очень хорошее настроение сегодня. Блаженно потягиваюсь в кровати, радуясь октябрьскому солнцу, такому холодному, но в тоже время теплому.       Было такое чувство, что горы свернуть мне будет легко и просто. Продолжаю валяться с мыслями о том, что как-то мир становится проще, если в действительности ко всему относиться легче.       — Доброе утро, соня. Готова к возвращению в Нью-Йорк? Сегодня уже вещи собирать.       — Да, я все-таки рада, что мне пришло это письмо с результатом. Ты только подумай, школа в Нью-Йорке… — вот она идиллия и простота, старые отношения между мной или Ла Ру стали на свои места.       Мы проводили много времени вместе. И оказалось, что Кларисса будет подавать документы на литературный факультет.       — Спустишься на завтрак, или мы одни? — её голос озорной и эмоциональный, такая легкая фраза, а сколько в ней чувств и эмоций.       — Конечно садитесь, но я сейчас спущусь, — подруга грозно посмотрела на меня, а я, не удержавшись, кинула в неё подушку, смеясь над тем, как она прилетает ей в голову.       — Идите уже, будущий писатель! — подушка прилетает обратно ко мне, и я на автомате ловлю её.       Багирра всё спит (и слава Богу), это маленькое существо очень любопытно: сколько раз она нападала на покрывало, я со счета сбилась. Но я её не виню, она учится и развивается, привыкает к людям, я заметила, что она настороженно и боязливо относится к ним.       Надев мягкий серый пуловер свободного кроя, я чувствовала себя уютно: горловина открывала ключицы, рукава чуть длиннее локтя, как я люблю. Низ был острым, но от центра по бокам шло увеличение, получалось, что на животе кофта была где-то до ширинки, а по бокам доходила до середины бедер. Выбрав к нему очень удобные стрейчевые зауженные брюки персикового оттенка и ботиночки, я спустилась вниз, перед этим надев старые мамины серьги в виде розочек, и выпросила у Клариссы её шикарный тканевый теплый шарф.       — Доброе утро, Крис, как сегодня настроение? — хотелось всех расцеловать, просто было чувство за очень долгое время, что все хорошо. И это было не просто самоубеждение. Это действительно так и было.       — Вроде, всё замечательно, а у тебя смотрю — превосходно. Вот что делает с людьми хорошее настроение. — я кивнула, открывая йогурт и смотря за парочкой.       Кларисса стояла у плиты, жаря блинчики и что-то напевая. Крис делал кофе, которое он никому для себя не позволяла готовить… Он что-то рассказывал, а она улыбалась и отвечала ему. После того как Родригес сварил кофе, подруга отпивала его, смеясь и продолжая жарить блины. За ними было мило наблюдать. Вот он целует её в шею, и, смеюсь, утыкается в ключицу. Кларисса краснеет, но целует его в темную шевелюру. Вручает ему лопатку, чтобы переворачивать блинчики, и обхватывает её сама, руководя им. Поняв, что я тут лишняя, выскользываю из дома, беря с собой кожанку и стандартный набор, который находился в рюкзаке.       Багирру я уже покормила и была спокойна: на вид ей месяца два-три — уже совершенно самостоятельный котёнок. А Лиса знает, что я должна уйти на прогулку.       Сыро, но солнечно и тепло. Люблю такую погоду. Тихо и спокойно. Сонливо. Умиротворенно. Я прощалась с Парижем… да, именно прощалась, но эти недели я запомню надолго. По правде, не хочется уезжать. Но я должна показать папе, всем родственникам, всем, кто в меня так не верил, что я сильнее чем кажется. И все благодаря трём людям. Клариссе, Перси и Крису. Благодаря им, я иду, вспоминая, то, как уходила летом из клиники. То, как я вернулась домой, как познакомилась с Перси, как заново и вновь искала себя. Себя настоящую.       Вспоминать без несокрушимой боли, пронзающей сердце и душу, а с теплотой в душе.       И так, что мы выяснили за несколько месяцев? Первое — то, что любовь и боль никуда не уходят, они всегда где-то рядом. Второе — я по уши влюблена в Джексона. И то, что рядом со мной есть люди, которые верят в меня больше, чем я сама. Настолько сильно, что их вера в меня заставляет жить.       Красивые, парковые улочки, фонтаны, ровные газоны с свежей зеленой травой. Все это выглядело завораживающие… но таким… таким сухим и неестественным.       Воспоминания как-то сами по себе лезут в голову, отчего я улыбаюсь.       — Не подсматривай! — ругает меня Перси, когда я опять из-за любопытства хочу приоткрыть незаметно для него глаза и посмотреть. Что же там такое! Но никак не получается! Уф!       — Ладно, ладно, не подсматриваю я! — фыркаю, закатывая глаза, и от неожиданности визжу, когда парень подхватывает меня на руки.        Любопытство так и раздирает изнутри, хочу открыть глаза, но утыкаюсь носом в дорогой пиджак, чтобы лишний раз себя не провоцировать.       — Открывай. С днем Рождения, Бет. — голос нежный, ласковый. Открываю глаза, уже стоя на земле, и вижу душещипательные просторы и вид, открывающейся с верхушки Эйфелевой башни. С самой верхушки. Визжу, понимая, что одна мечта сбылась!       — Спасибо! Спасибо! Спасибо! — бросаюсь на шею, целуя скулы, подбородок и, наконец, мягкие, чуть шершавые губы.       Да, пожалуй, это самое лучшее воспоминание.

***

      — До свидания Париж, твоей погоды мне будет не хватать. — долгий, почти восьмичасовой перелет. Здравствуй, Нью-Йорк. Гирра доверчиво ко мне прижимается: бедняжка перенервничала. Аккуратно глажу её, успокаивая.       Кларисса как всегда спокойна и собрана. Но Крис все равно придерживает её за талию — вот он союз, который приносит самосохранение, достижение целей, результатов.       — Ну что, поехали мы тебя подвезем. — голос счастливый, наполненный радостью. Парень открывает дверь такси, пропуская меня вперед и укладывая наши чемоданы в багажник. Котенок жалобно мяукает, а у меня екает сердце, и я аккуратно трусь своим носиком об её, как бы успокаивая.       — Я не против. — сырой прохладный Нью-Йорк. Вдыхаю полной грудью, собираясь с мыслями, прежде чем открыть дверь в свой дом.       Кидаюсь, запрыгивая на папу и крепко обнимая его. Я так соскучилась!       — Ой, малышка. Я тоже скучал. — крепко прижимаюсь к нему, понимая, как я скучала.       Следом обнимаю Сью, но её довольно большой животик мешается.       Поднимаюсь в комнату, раскрывая шторы и высыпая все из чемодана, включаю музыку раскладывая всё по местам. Вот я и дома. По-настоящему дома… По ходу того, как разбираю вещи, многие меряю, смотря, что можно оставить, а что отдать.       Багирра мило посапывала, чему я умилялась. Найдя в интернете типографию, отправила фотографу несколько фотографий с размерами и с некоторыми пометками, которые ему нужно было исправить.       Спустившись вниз, помогаю Сью с ужином, чем удивляю её. Да и не только её. Вечером к нам должны прийти Кларисса с Крисом и Мия с Миссис Джексон и Деменикой. Чему я несказанно рада. А еще папа рассказал о том, что он разговаривал с мистером Джесоном, и тот сообщил ему о том, что меня зачислили в спецшколу.       Была удивлена таким новостям, но вида о том, что меня его слова задели, не подала.       Может жизнь и была с этой болью? С этим неприменением с обстоятельствами? С болью и с любовью… Но по сути любовь есть во всем. В том же красивом и удобном кресле… Ведь люди, придумавшие эту модель, продумывали всё, всё до мелочей, потому что им нравилось создавать что-то этакое. Курочка, запеченная в духовке так же содержит в себе частичку любви.       Если любовь — это стимул к жизни, то каждый из нас должен жить полной жизнью. Но почему-то не всегда это выходит, и за частую мы просто существуем, смиряясь с чем-либо. Может и не надо смиряться?       Может надо любить страдать, ошибаться, падать, вставать, смеяться без причины, есть много сладкого, а потом думать о том, что ты слишком много ешь. При пообещав со следующего дня начать правильно питаться, но после снова начать есть сладкое. Может это и есть составляющие жизни, а не существования? Действия и ошибки? Получается так?       Но если всё так просто, почему мы сами же все так усложняем? Может надо было просто не отпускать его? Или объяснить всё, что чувствую? Отпустить ведь не значит забыть.       — Бет, всё хорошо? — голос отца вырывает из мыслей, и я потерянно гляжу на него.       — Да, задумалась. О том, как буду учится в спец школе. — вру я, при этом чмокая его в щеку и поднимаясь в комнату. Телефон трезвонит, и на автомате беру трубку.       — Ну что сегодня пойдем гулять?! — эмоционально восклицает Кларисса, а я напрягаюсь. Не особо хочется быть в обществе людей. Особенно сейчас. Когда я только-только собралась. Собрала себя… Или все же он собрал меня?       — Не-е-ет, я, наверно, все же останусь дома…       — Брось, Чейз, разве ты не скучала по нашей старой компашке? Они все жаждут тебя увидеть.       — Нет. Нет… Лис…       — Мы в парк аттракционов.       — Ладно… Хорошо… Ждем вас через два часа.       — Ну вот и славно.       Я буду действительно рада увидеть многих. Очень многих. Тех, кем жила раньше. Встаю, все же вздыхая и думая над тем, что же надеть. Ужин вроде официальный, а вроде бы домашний и семейный. Вновь слышу довольный голос Ла Ру, которая от чего-то визжит и смеется.       — Джинсы или платье?       — Ну, я в брюках. Все равно потом гулять пойдем. Да, Зай?       — Хорошо. Нажимаю на кнопку отбой, и падаю на кровать, смотря в потолок. И все-таки мне не хватало ребят. ***       — Бет! — Мия бежит обнять меня, и я смеюсь в ответ. Я скучала по этой ненормальной.       — Привет! — тискаю её в объятиях, хотя прекрасно знаю, как она это не любит. Но не могу себе не позволить это сделать.       — Чейз, познакомься это моя мама, Салли. Мама, это Аннабет, я про неё тебе рассказывала. — русоволосая женщина тепло улыбается и крепко обнимает меня. В то же время её руки такие теплые… Такие по-матерински теплые.       — Миссис Блофис, это мой папа Фредерик. Это Кларисса, с Крисом, я предполагаю, вы знакомы. Это Сью — моя мачеха. Мы рады, что вы к нам пришли. Проходите. — Ла Ру стояла позади меня, смеясь над моим официозом, но я же должна была поприветствовать человека.       — О, дорогая, не надо столь официально. Просто Салли. — женщина протягивает руку моему отцу, и он галантно целует тыльную сторону ладони.       — Прошу за стол. — приветливо сообщаю я.       Мне до безумия было интересно узнать Салли. Это был не просто интерес. Перси иногда рассказывал о ней… С таким восхищением. С такой любовью.       — Бет, это те джинсы, которые ты брала в Париже? — Мия рассматривает меня и довольно хмыкает.       — Ага, надела их сегодня и влюбилась. — смеюсь я и, проходя мимо зеркала, мимолетно смотрю на себя.        Светлые, пшеничные волосы были выпрямлены, лишь немного подкручены самые кончики. Легкий макияж в виде крем-пудры стрелок и губ, выделенных сливовой помадой. Такой же по оттенку, как и губы, бесформенный свитер, заправленный в джинсы с завышенной талией, с разрезами на коленях и цветочной ярко-красной аппликацией.       Ничего необычного и оголенного. Обычная я. Но джинсы классные, и до безумия мне нравились.       А вот Мии очень шел сарафан цвета хаки и белый свитер, на фоне которого сарафан выглядел еще более элегантней. Она определенно знала, что ей идет.       — Аннабет, Перси, когда приезжал, сказал, что вы окончательно расстались… Правда? — одно имя, и мой мир летит в Тартар, разрываясь от жары на осколки вновь… Боже, Мия, зачем? Облегченно вздыхаю, понимая, что слышала это только Сью: папа слишком увлечён обсуждение с Салии.       — Да, Мия, не хочу об этом, давай позже? Сью, тебе помочь убрать со стола, а то нам с ребятами уже пора? — хочу, чтобы она пошла со мной. Мне нужно с ней поговорить.       — Да, Бет, конечно. — входим в кухню с напряжением.       — Сью, прошу не говори папе… Пожалуйста! — молю я, но вижу в её взгляде… Столько осуждения и непонимания.       — Бет, это из-за него тогда…?       — Да. — честно отвечаю я. Потому что если хочу, чтобы она держала мой секрет в тайне, то должна быть честна с ней.       — Ему двадцать шесть, тебе только исполнилось семнадцать!..       — Я знаю.       — У вас большие проблемы, барышня!