Сквозь сон

— Вы к кому? — больничная сестра сурово смотрит на меня поверх очков. Мямлю имя, предполагаемую степень родства и зачем-то трясу букетом белых хризантем, купленным только что у бабульки, сидящей у остановки. Это вроде как положено, навещая пациентов, приходить с цветами, правда? Должно быть, так. Даже эта неопределенного возраста женщина в белой шапочке смягчается. Протягивает талончик. — Третий этаж, пятая палата. Бахилы не забудьте! Я киваю несколько раз, как китайский болванчик, и спешу к лифту. Так быстро, будто за мной гонятся. Что ж, умей эта дама читать мысли, она бы меня и на порог не пустила. Хорошо, что для нее я любящий брат, пришедший навестить сестру, спящую уже не первый год. Вернее, Спящую. Вхожу в лифт, нажимаю кнопку этажа, и быстро — так, чтобы никто за мной не успел — кнопку, закрывающую двери. Кабина плавно трогается с места под громкую ругань с той стороны шахты. Кто-то все-таки не успел. Прости, дружище. Сейчас мне не нужны попутчики. Не то настроение. Если бы ты знал все про меня и ту, к кому я еду, ты бы понял. Или нет. Пока двери снова не открылись, успеваю поглядеться в тусклое зеркало. Поправляю галстук-бабочку. Сто лет ее не надевал, с самого выпуска. Ностальгия. Может, и мое чувство к ней — тоже? Снова коридор, белые стены, бледные лампы. И двери, двери, двери. Почти как в родном Могильнике. Это располагает. Из двери выходит еще одна медсестра — близнец той, из регистратуры. Даже выражение лиц у них одинаковое. И вопросы. — Вы к кому? Хризантемы снова делают свое дело, хризантемы — и купюра, украдкой засунутая в карман белого халата, в меру крупная, в меру зеленая. Медсестра провожает меня до палаты — у нее теперь индивидуальная, хоть это я мог для нее сделать — и даже приносит банку с водой, чтобы поставить цветы. Я благодарю и прошу разрешения побыть с пациенткой наедине. С моей нежно любимой сестричкой. Снимаю очки и улыбаюсь — на всякий случай, хотя и купюры должно быть достаточно. Медсестра улыбается в ответ — слегка обалдело — и уходит, шурша карманом. В ближайшие полчаса нас не побеспокоят. Хватит ли мне этих полчаса? Белые стены, белый потолок. Белые хризантемы в прозрачной банке. Белая рука с иголкой капельницы в вене на белых простынях. И огненная лава волос, стекающих с подушки. Почти как у меня. Немудрено, что все верят, что мы родственники. Наклоняюсь. Буравлю взглядом сомкнутые веки, хотя знаю, что чуда не случится. Она не откроет их и не посмотрит на меня своими черными, как спелые сливы, глазами. Она не здесь. Она с Лордом где-то в маленьком изнаночном домике или лесном шалаше. Здесь только ее тело. И я. Аккуратно спускаю одеяло ей в ноги. Я осторожен — трубка капельницы даже не дрожит. На ней — больничная пижама. Расстегиваю верхнюю пуговицу, потом еще одну. Утыкаюсь лицом ей в грудь — все такую же маленькую, две еле ощутимые выпуклости равномерно вздымаются от дыхания — и пытаюсь под стерильными больничными запахами почуять ее собственный неповторимый аромат. Вожу по коже носом, затем губами, перекатываю языком сосок. Он твердеет, будто она возбуждена. Это заводит. Хотя не исключено, что именно сейчас на изнанке Лорд тоже ее ласкает. И эта мысль заводит еще больше. Главное — не забыться и не оставить следов. Поэтому отрываюсь с сожалением от ее груди и стаскиваю с нее пижамные штаны. Вспыхивает огонь лобковых волос. Завороженный им, пристраиваюсь между ее раздвинутых ног — кровать даже не скрипит. Утыкаюсь носом в промежность — ну там точно пахнет только ею. Или ароматизированными памперсами? Вот черт. Там, внутри, горячо, и тесно, и сухо. Я вылизываю нежные нижние губки и щель между ними, пока от моей слюны там не становится скользко. А, может, ее все-таки распалили мои ласки? Или не мои. А дальше я расстегиваю ширинку — самое время, пока стояк не проткнул штаны насквозь — и как есть, в бабочке и начищенных ботинках, вскарабкиваюсь на нее и начинаю двигаться. Медленно, осторожно, чтобы не дрогнул ни один проводок у тех аппаратов, что к ней подключены. Так медленно, что это почти пытка — так сдерживать себя. Удовольствие на грани боли. Двигаясь, я не свожу с нее глаз. Каждый раз надеюсь на чудо. Что она застонет, вздрогнет, повернется. Заговорит. Наверное, я тогда кончу просто от счастья. Даже если ее первым словом будет «Лорд».