Not in love

При просмотре фильмов я почти всегда болела за плохих и симпатичных. Я обожала Ханса Грубера, держала кулачки за Чернокнижника, а Гэри Олдман в образе Дракулы надолго завладел моим сердцем. По идее, я просто обязана была сразу же влюбиться в Джеймса, настолько он был по-киношному плох — и симпатичен. На деле оказалось, что он плох просто как человек. Как прогнившее изнутри яблоко, вроде красивое на первый взгляд, а как откусишь — выплюнешь. Но, конечно, все эти доводы рассудка не помешали мне изредка ненароком задумываться над всяким. Всё-таки он обладал каким-то неповторимым, невозможно сильным магнетизмом, вызывая чёткое желание стать кем-то более значимым в его жизни, а не просто девочкой на раздаче пистолетов. Небольшие остатки рассудка вовсю твердили, что это не просто может закончиться чем-то не очень хорошим — скорее всего, это всё приведёт меня в тюрьму. Впрочем, кто вообще слушает рассудок в моменты мнимого благополучия? Например, сейчас. Джеймс рассеянно барабанил кончиками пальцев по блестящей столешнице и смотрел куда-то в стену, пока я, пытаясь глядеть в его сторону, нарочито громко стучала разными частями кофемашины. Это надо же! Скучно ему стало! Кофе ему сделать! А! В сердцах, я слишком сильно стукнула по многострадальной машине, и от неё немедленно отвалилась пароотводная трубка, с печальным звяканьем замерев на полу. Джеймс лениво поднял на меня взгляд. Из потревоженной кофемашины красиво валил плотный пар, маленькими облачками повисая в воздухе. Я замерла, медленно умирая от стыда, а моё лицо цвета переспелого помидора стало ещё и влажным. — А ты настоящая мастерица, — покивав, одобрил Джеймс. — Сразу видно — опыт. Моё яростное шипение, к счастью или к сожалению, было заглушено возмущенно клокотавшей машиной. Я отключила питание, и в кофейне воцарилась тишина, в которой очень чётко были слышны звуки падения капель из отверстия для пароотводной трубки на металлическую столешницу. Чтобы это прекратить и выглядеть максимально достойно, я подставила под капли тыльную сторону ладони. Стук прекратился. Капли оказались обжигающе горячими, просто ужасно, до боли жгучими. Мой правый глаз дёрнулся. Я сглотнула и медленно убрала руку, второй подставив под отверстие приготовленную для кофе кружку. Хотелось кричать и бежать к раковине за холодной водой, но взгляд Джеймса всё ещё был прикован ко мне, поэтому я с королевским спокойствием и совершенно точно мокрым лицом улыбнулась. — Ты калечишь всё, к чему прикасаешься? — невинным тоном осведомился он, откинувшись на спинку стула. В его глазах наконец-то загорелся огонёк: мишень была найдена. Я мельком глянула на непроизвольно дёргающуюся руку. По коже быстро разливалось некрасивое ярко-красное пятно с неровными краями. Вообще, если подумать, предположение Джеймса было не очень-то далеко от истины. — Только когда представляю кого-то, — я нарочито быстрым движением смахнула со лба начинавшую своё движение вниз жидкость. Кажется, увлажняющий крем сегодня наносить не надо. Кожу на руке начало печь. — Как ты ещё никого не застрелила — загадка, — немного подумав, поделился Джеймс. — Я был уверен, что после первого дня произойдёт что-то… произойдёшь ты, и всё это место взлетит на воздух, потому что ты случайно поджаришь в микроволновке гранату, а клиенту выдашь сэндвич с индейкой. Так, стоп, они что, в те коробочки ещё и гранаты кладут? Решив обдумать новую информацию позже, я безразлично пожала плечами, одновременно бросая косой взгляд в сторону раковины. Сделать вид, что я просто мою руки, и сунуть мою бедную обожженную конечность под ледяную воду? — Мои способности вызывают сомнения только у тех, кто недостаточно умён, чтобы их разглядеть, — не придумав ничего лучше, чопорно сказала я и сделала маленький шажок в сторону раковины. Боль понемногу становилась невыносимой. Джеймс мерзко хихикнул. — Полагаю, таких интеллектуалов ещё не рождалось, — склонив голову, протянул он. — Так что, сможешь сделать кофе? Или ты слишком умна для такого? Моё лицо уже предусмотрительно было красным, поэтому я даже не дёрнулась. Будет ему кофе. Прямо сейчас. Я быстрым движением приладила трубку обратно, включила питание и насыпала кофе в портофильтр. Кофемашина приятно зажужжала, из носика полился аппетитно пахнущий коричневый кофейный ручеёк. Взбить молоко, аккуратно залить, чуть наклонив кружку, сверху — немного корицы. Я так старалась, что даже забыла про горящую руку. Я поставила кружку на блюдце, положила рядом маленькую имбирную печенюшку и, скромно улыбаясь, направилась к столу с самой негативной аурой в мире. Джеймс довольно усмехнулся, глядя на меня, будто говоря — что, моя взяла? Я была уверена, что именно это он и скажет. Он даже не выпрямился, продолжая развязно сидеть, облокотившись на спинку стула, и это, наверное, окончательно уверило меня в том, что я собиралась сделать. О, нет, не выливать на него кофе, не подумайте. Я опустилась на стул напротив, чем вызвала едва заметное недоуменное подрагивание бровей, слишком ровных, чтобы быть естественными. А потом поставила блюдце на стол и спокойно отпила прекрасно сделанный капучино с корицей. И улыбнулась. Джеймс сузил глаза, и на мгновение, совершенно неожиданно мне стало очень страшно. Будто прямо сейчас он мог достать пистолет и прострелить мне голову. А потом встать, допить кофе и спокойно уйти. Если бы я знала некоторые другие истории про него, я была бы точно уверена — мог. Но для меня всё было затянувшейся игрой, что-то типа «достать Джеймса», и, не зная последствий, играла я очень рисково. Если в принципе начать анализировать мою недолгую жизнь, выяснится, что критичному большинству решений я не выделяла на обдумывание больше минуты. Собственно, именно это привело меня в ту точку, где я находилась в данный момент. Как в фильмах, когда во время стоп-кадра мужской голос говорит о том, что зрители, наверное, хотели бы знать, как он очутился в такой ситуации. В моём случае ответом на абсолютно все вопросы была моя недальновидность. Джеймс уже явно собирался что-то сказать и, скорее всего, сделать, когда спасительный колокольчик радостно звякнул, и в кофейню вошли… два полицейских. Одному лет двадцать пять, второму — тридцать. В форме, сверкая белоснежными рукавами рубашек. На боку — кобура. На правом плече — рация. На поясе загадочно мерцают наручники. Я моментально замерла с кружкой, так и не донесённой до блюдца. Джеймс, увидев моё лицо, даже не напрягся, но рот закрыл и поднял одну бровь. Не оборачивайся, молила я. Тридцатилетний быстро окинул взглядом меня, потом без особого интереса оглядел макушку Джеймса. — Ага, — наконец сказал он, снова внимательно глядя на меня. Голос у него был шершавый, хрипловатый, будто после выкуривания нескольких сигарет. — Вы-то нам и нужны! Кружка обреченно звякнула, соприкоснувшись с блюдцем. Внутри меня оборвались какие-то очень важные ниточки. Вот и всё, Сьерра. Доигралась. Доигралась. Перед глазами пронеслась не жизнь, а какие-то глупости: сериал про тюрьму, куски заплесневелого хлеба, несколько коробок с пистолетами — и, как выяснилось, гранатами в кладовой кофейни. Как об этом сообщат родителям? Смогу ли я звонить им из тюрьмы? Будет ли суд? А где я возьму адвоката? Я попыталась улыбнуться. Мои губы жалко задрожали, а в горле встал непрошенный ком. Джеймс, кажется, начал что-то понимать. Его плечи напряглись, а рука потянулась куда-то в сторону внутреннего кармана пиджака. Я посмотрела ему в глаза и едва заметно качнула головой. Пусть забирают только меня. — Нам сказали, — полицейский пристально смотрел мне в глаза, — нам сказали, что именно здесь делают самый лучший кофе в этом районе. Мне очень стыдно в этом признаваться, но я потеряла сознание.