И на костях растут цветы...

Невозможно преуменьшать последствия войн человеческого разума и природной души. Когда плоть Земли устает от вечных язв, незаживающих ран и побоев, она отвечает своему обидчику тем же. Больше семи миллиард человек питалось плотью Земли, а когда еды становилось все меньше, то человечество начало пожирать само себя. Чума! Такой пытки Природа выдержать не могла, дала людям последний знак, но и к нему они не прислушались. Только сильнее жадный человек вцепился зубами в плоть, отрывая последние куски. «Земля разверзлась подобно парезам, и пламя взмыло до самого неба.» Из всех разломов выбрались все болезни, голод. Апокалипсис? Нет, не больше чем «кара Небесная», «Рагнарёк». Живая реальность, гнев Природы. Для тех людей, которые больше всех были приспособлены к выживанию в таких условиях, это время стало целой эпохой нового Отбора. Таких людей вовсе было на пальцах посчитать — 25% населения. Цифра стремительно сокращалась, а число «демонов» росло в геометрической прогрессии. Люди стали ценить каждый колосок, каждую каплю воды и каждую вспышку огонька. Природа искренне ликовала и смеялась над «паразитами», глядя на них с пренебрежением. Каждый помнит детскую забаву — жечь муравейники с помощью лупы. Мелкие трудяги-муравьи бегали в панике от огня. Как было весело детям тогда, но сейчас мало кто веселится. Теперь те мелкие насекомые — сами люди, а природа — капризный ребенок-садист. Мелкому существу нечего противопоставить великому организму. Спустя полвека некоторые люди, особо амбициозные, взялись за постройку нового мира. И построили его на старом пепелище. В новом мире все шло свои чередом и жила некая девушка. Она мало что замечала, мало чему верила и мало кого боялась. Её каждый раз мучало чувство ответственности и вины, что сформировало в ней страшный комплекс защиты слабых звеньев. В совокупности этот комплекс сформировал в этой «сильной и независимой» неимоверную тягу к оружию и преданность приказам. «Сотрудник органов», «Полицейский», «Страж порядка» — все термины описывали её единственное призвание. Как-никак единственный ребенок в семье и гордость.  — Хайни! -окликнул её полноватый рыжий парень.-У меня есть предложение, отказаться от которого ты не имеешь права! -весело произнес парень, на всех парах несясь к рабочему месту девушки.  — Ральф, у меня есть дела важнее, чем поход в парк.-твердо прервала все надежды рыжего парня белокурая девица.-И в конце концов, стажер, не мешай мне работать! -громко добавила девушка, стукнув кулаком по своему столу, что все документы и протоколы подпрыгнули.  — Так точно, господин Обер-Лейтенант.-лениво произнес в ответ Ральф. Он уже не первый раз настаивает на встрече. Наивный паренек без страхов. Многие сочувствовали Ральфу — эта женщина была закрытым объектом и недосягаемой вершиной. Но верно было, что сотрудница полиции была вполне красива и умна. Как представляла творческая натура Ральфа, с этой девушки срисовывают эскизы в каких-нибудь дорогих анатомических журналах или в учебниках по художеству. За свою работоспособность и скорость выполнения работы обер-лейтенант всегда была на хорошем счету у начальства. А ещё, что было неотъемлемым фактором её успеха, отсутствие каких-либо возражений и всплесков недовольства. Девушка искренне считала своим долгом выполнять приказы и подчиняться правящим верхам. Наступала совершенно ночь. На браслете четко дублировалось время: ровно без пятнадцати семь часов вечера — время, когда начинается ночная смена у других. Ее смена закончена. Пятнадцать минут уйдёт на проверку, а в семь вечера она выйдет за пределы части. Под расписку забирают револьвер, проверяют работоспособность визора и пишется рапорт. Слишком бдительный контроль за правоохранительными органами. Жетон обязывают снимать, а привычные сапоги сменяются менее удобными ботинками. На улице масса народа: одни спешат с работы дамой, чтобы не пропустить очередной выпуск «Агитации и Пропаганды», другие с каменными лицами идут на работу, чтобы получить нищенскую зарплату. Город освещен фонарями и лампами, разными яркими бордами и плакатами. В «подземке» стоит гул, а на входе дежурит наряд стражи. Страшная давка в метро может привести к удушью, но кому какое дело? Уже ближе к половине восьмого девушка приближается к типичной многоэтажке. Днем они слишком уродливы и серы, но ночью очень даже красивы. Дома девушку встречают резкий запах дешевого и старого табака, жареного картофеля и шум телевизора. Какая-то разукрашенная дура вещает о событиях прошедшего дня. Берлин стал единственным городом, который остался незаселенным страшными существами.  — Хайнкель.-поприветствовал своим грубым и бесцветным голосом глава семейства. Мать кивнула и продолжила читать газету. Хайнкель без слов завалилась в свою комнату и включила радио. Пусть что-то тарахтит на фоне неутихающего шума города. За окном шкварчат и шипят трубы, на уровне десятого этажа пролетают с характерным гулом планеры — машины уже давно не ездят по дорогам. Фон противно запищал, браслет щелкнул и завибрировал. Противное тихое утро. Девушка лениво поднялась с кровати и поплелась в ванную комнату. Грязная серая плитка, заржавевшие шурупы на воздухозаборнике и грязное мутное зеркало. Так везде, все уже забыли о чистоте в своих домах, для людей домом является работа. «Обер-Лейтенант Хайнкель Вольф»-проговорила про себя девушка, глядя на мутное отражение бледного лица с темными кругами под глазами. В воскресный выходной день обер-лейтенант снимает форму и идет по направлению к центру здоровья, где под строгим надзором лежит ее подруга детства. За последние несколько месяцев ей стало несколько лучше, но вот развивать успех ещё никто не стремится. Где-где, а в больнице все чисто, цивильно. За стеклом можно увидеть людей любого возраста, даже понять. Чем они больны или одержимы. — Мы не развиваемся только потому, что она ещё не видит границ дозволенного.-сказал врач, поправляя очки на остром носе. — Она математик. Думает всегда крайне критично, на все смотрит через графики и функции. — Наше призвание помогать и лечить… — Поместив в изолятор?! -грубо перебила девушка лечащего врача.- Я засужу вас, ваше отделение закроют.-пригрозила Вольф, но врач только усмехнулся. Подруга её, сидя на кушетке, увлеченно наблюдала за происходящим на экране телевизора, который стоял в её палате. — Вам не стоит так много говорить, фроляйн. Девушка замолчала. От злости, которая так и переполняла её, болели скулы. — Я могу с ней увидеться? -внезапно спросила Вольф. Врач кивнул головой и прислонил карточку к блоку контроля. Гидравлическая дверь открылась с привычным шуршанием. Гулять ее не отпускают, но хотя бы посидеть вместе десять минут им позволяют.  — Привет.-неуверенно произнесла девушка.-Я тебе вкусностей принесла. Юмико? Девушка заметно оживилась. Темные длинные волосы были взъерошены, глаза блестели невероятно яркими цветами, и широкая улыбка растянулась на лице её до самых ушей.  — Привет! -бодро воскликнула девушка в ответ. Хайнкель из рюкзака достала стопку бумаг и карандаш. На желтом папирусе виднелись разные цифры и буквы — задачи, чтобы неугомонный мозг Юмико работал. Девушка похлопала по месту рядом с собой и достала из-под подушки старый кусок мятой бумаги. На крохотном клочке умещались схемы.  — Я тут немного набросала.-тихо сказала Такаги.-Вся их система не больше, чем карточный домик.-шептала она на ухо подруге, заставляя прислушиваться к каждому слову. Вольф осмотрелась.  — Спрячь.-осекла она свою сумасшедшую подругу.-Я вытащу тебя отсюда. Веди себя, как тебя просят. Тогда все будет хорошо. Лампочка над дверью замигала — время сеанса завершено. Хайнкель пришлось покинуть центр здоровья. Только ближе к вечеру она вернулась к дому, у подъезда ждал рыжий Ральф с цветочками в руке.  — Хайнкель.-весело окликнул он её.-Я хотел познакомить тебя с родителями. Хайнкель усмехнулась, её веселил этот наивный и бесстрашный толстяк. Ему все было ни по чем.  — Как-нибудь в другой раз, Ральф. Парень разочарованно вздохнул и опустил руки. Хайнкель знала, что её стажер долго не протянет, умрет от своих же рук, не выдержав гнёта. Какое-то странное чувство одолевало девушку. Оно было сильным, раздражающим. Грудь сводило спазмами, что из глаз сочились слезы. Дома все было как всегда. Выйдя на лестничную площадку к пожарной лестнице, Вольф дрожащими руками доставала мятую пачку сигарет из кармана и старую потертую зажигалку, которая ещё зажигалась газом. Хайнкель жадно затягивалась сигаретой. Мысль, что это последняя ночь спокойствия, не покидала её. О судном дне ей рассказывали старшие и, казалось, что все идет к новому Судному дню.  — Будьте бдительны, граждане. Не позволяйте себе дать волю расслабиться, трудитесь на благо мира! -кричал из колонок голос диктора. Небо, со дня катастрофы всегда затянутое тучами, разразилось громом. Лампы на лестнице хаотично замигали и включились.  — Девять пятьдесят. Восемь часов и десять минут до начала работы.-тихо произнесла девушка и кинула дымящийся окурок вниз. Смотря на ночной город, который весь светился и блистал там, где собирались верхи, Хайнкель чувствовала такую тоску и обиду. Она ещё не низ, но, к сожалению, не верх, все время рискует жизнью и здоровьем ради благополучия системы. Чуть что случится — ее прожуют и выплюнут, оставив на обочине жизни. Странное чувство не покидало девушку. Ей казалось, что последние часы прежней жизни утекают. На протяжении многих лет все оставалось неизменным, обыденным, а новое принималось с паническим ужасом. Ноги подкашивались и дрожали. Так Хайнкель не паниковала и не дрожала даже перед полиграфом на экзамене. Она умудрилась упасть на ступеньке лестницы и расшибить себе нос.  — Хайни! -испуганно воскликнул рыжий парень, внезапно появившийся буквально из воздуха. Он помог ей подняться и завел в квартиру. Вместе с ее отцом рыжий похлопотал над её комфортом, и, наконец, она успокоилась, заснув прямо на кресле.  — А какой мир вы застали? -спросил у мужчины Ральф. Они сидели за столом на кухне, пили еле теплую воду с сахаром. Отец Вольф, казалось, был совершенно серым и бесцветным, отвечал вяло и тихо. Он уже достаточно стар, но былую эпоху застал ещё ребенком.  — Это был 1999 год. Мир уже не мог существовать в своем первозданном виде. Представь семь миллиард человек на земле? Нехватка ресурсов, воды, места. Все решили несколько компаний, которые впоследствии сошлись в «Тысячелетний Рейх» или «Миллениум».-начал рассказывать мужчина своим раскатистым и басящим голосом, -Я был ещё ребенком, когда в один день, всего за три-четыре часа с лица земли исчезли большинство стран, семьдесят процентов всего человечества просто исчезло. Те, что остались, скитаются по миру, либо живут в единственном городе, который был не тронут катаклизмами.  — За пять лет Берлин отстроили и превратили в идеальный город…-протянул довольно парень и заулыбался.-Сколько всего теперь доступно, а главное, что мы все в полной безопасности. Мужчина на слова парня иронично улыбнулся — такой же системник, как остальные люди этого города. Хайнкель же спала едва ли пять минут, но на браслете уже четко светилось время — два ночи. Скоро на работу, скоро вновь браться за оружие и прочесывать один квартал за другим. Девушка медленно поплелась к ванной, чтобы ледяной водой отогнать сон. В мутном зеркале отражалось бледное лицо с тёмными синяками под глазами. Такое вот впечатление, будто живет последний день, будто пошел обратный отсчет до чего-то очень важного, что повлияет на дальнейшее существование всего города. На часах уже светилось половина четвертого ночи. Ральф мирно спал на кресле, которое любезно уступил ему хозяин квартиры. Мужчина сам мирно сидел на кухне и читал старую газету в попытках найти мотивацию для сна. От бессонницы он страдает ещё с незапамятных времен. Хайнкель аккуратно села на скрипучий диван, чтобы не разбудить Ральфа. Девушка достала из кармана фон, на экране которого уже мерцала сводка новостей за последние несколько часов ночи. «20:15. На сороковой станции электропоездов были выведены из строя все машины. Причины выясняются.» «21:40. В четвертом секторе неизвестные ограбили магазин. Их фотороботы уже составлены.»  — Как меня все…-прошептала девушка. Внезапно её служебный браслет завибрировал и взвизгнул. Девушка от испуга подпрыгнула на месте. Судя по всему, что-то произошло серьезное, неотложное. Такое бывало уже не впервые, но что-то её страшно беспокоило, даже казалось, что именно этот вызов станет для неё тем самым переломным моментом. Руки судорожно дрожали, когда девушка натягивала рубашку и китель. Ноги и вовсе отказывались идти. Как бы она себя не успокаивала, все равно предчувствие не оставляло ее. В полицейской части уже суетились работники штаба, а полицейские заполняли бланки и рапорты на получение дорогостоящей экипировки и оружия. «Рыцари.»-называли их романтично граждане. «Стражи последнего Мира»-называли себя полицейские. «Черти режима и охранники пивного живота Маршала.»-называла сама себя Хайнкель. Шлем в три четверти одевался прямо на визор, в разгрузочном жилете тяжело висели магазины для винтовки, а на рукаве красная повязка обозначала командиров отделения.  — Где? -окликнула Вольф координатора в микрофон. Сквозь помехи было едва слышно быструю речь оператора:  — Восьмой сектор, пробита стена. Цель: предотвратить выход демонстрантов за границу города. Бронетранспортер доставил штурмовое отделение на аванпост, где уже во всю кипела деятельность и работа. Ровной колонной были выстроен «Вольфштерн», а всем действием управлял главный любимчик Маршала — Капитан Ганс Гюнше. Хайнкель была в числе прибывших командиров, и ей пришлось выслушать инструктаж перед выходом на работу. Сам план ей был вовсе не интересен, и без его подсказок ей были знакомы основные действия. Нельзя было ненавидеть своего начальника — эмоциональное преступление, но Хайнкель его боялась за решительность и исполнительность. Ему приказывает только Маршал, который, как всем известно, не равнодушен к военным действиям.  — За работу.-сказал Капитан и тем самым дал отмашку. Штурмовые отделения двигались прямо за «каменной стеной» из киборгов гвардии. Задачей отделений было не дать демонстрантам прорвать стену. Стрельба всё никак не начиналась, но криков становилось все больше и больше. «Скоро!»-давала себе установку Хайнкель и все сильнее сжимала рукоять винтовки. Голос Капитана резал уши через наушники. Вот уже секунда и щитоносцы отходят назад, а на передовую выдвигались штурмовые отделения. Можно было легко различать лица каннибалов-демонстрантов.  — Назад, назад! -прикрикивала на них Хайнкель, когда в ствол винтовки упиралась чья-нибудь грудь. То были просто люди, но вот даже черты их лиц были другими.  — Сами назад идите! -в ответ крикнул молодой мужчина, который уперся грудью в дуло штурмовой винтовки. Молодой мужчина в чистой белой рубашке, из нагрудного кармашка которой торчал искусственный пластиковый цветок, в выглаженных брюках с ружьем в руке. «Стрелять»-раздавался мертвенно спокойный голос Капитана в наушниках. Дав короткую очередь из винтовки, Хайнкель вновь прокричала:  — Назад, всем отойти назад! За её действием последовали и некоторые другие, которые сдерживали натиска варваров. Демонстранты не растерялись — открыли огонь из безнадежно устаревших ружей и карабинов по штурмовым отрядам. Уже никакой приказ был не нужен, чтобы стрелять без предупреждения. Короткие очереди быстро опустошали один магазин за другим. Штурмовые отряды оттеснили демонстрантов на двадцать метров за стену. В наушниках раздался голос Гюнше — Капитан приказал отступать. Хайнкель дала ещё одну очередь по толпе каннибалов-демонстрантов и достала из запаски сигнальную ракету. Яркий синий цвет даст понять остальным, что их работа закончена и пора отступать. Только отряды начали отходить, за спинами их прогремели взрывы, сверху началась пальба, но уже не из ружей, а из автоматов. Патроны у многих уже кончились. Менее догадливые и шустрые полицаи попадали замертво. Вольф присела под обломок стены, в наушниках было не слышно равно ничего из-за криков и выстрелов.  — Сержант…-окликнула девушка лежащего за плитой молодого парня, -Я кину шашку под стену, а ты отстреляйся и перебеги ближе к стене! У них есть один единственный шанс спастись из-под огня демонстрантов. Сказать что-то в микрофон не было времени. Дернув чеку шашки, Хайнкель ежесекундно перекинула тяжелый цилиндр, выдавая свое местоположение. На неё мгновенно обрушился град из пуль. Молодой сержант встал во весь рост из укрытия и дал всего одну серию, прежде чем ему снесли голову. С другой стороны стены, тоже сидели стрелки. Хайнкель видела всего одного человека с карабином. Пока он её не заметил, но слева ещё работали по черным каскам демонстранты. Какие же они неготовые к таким столкновениям, какие же они беспомощные перед каннибалами. У неё оставался заряженным только револьвер с двумя барабанами и две сигнальные ракеты. Дым уже начинал рассеиваться, необходимо было выходить из укрытия и жаться к стене. «Отступить!»-гремел в динамиках голос Капитана. Он ещё верит в работоспособность штурмовых отрядов, Гюнше надеется, что ему не придется жертвовать киборгами, которые вовсе перемрут в руинах. Внезапно стрельба прекратилась. Тишина резала уши, кто-то переговаривался сверху на стене:  — Ааааа! Надо отходить, у меня пол магазина осталось! -досадно произнес один.  — И что? Сгините?.. так я новых найму. Много кто захочет умирать за еду! -возразил первому второй. Каннибалы говорили и выглядели, как обычные люди. Никаких следов деградации или мутации, о которых говорили ученые и военные.  — Эй, мужики, нам отступить надо…-тихо говорил третий. Хайнкель никогда не молилась, но сейчас почти требовала, чтобы этих ребят все же послушали. Пусть демонстранты отступят, уйдут, тогда конфликт будет улажен, все останутся живы, а погибшим ребятам уже не помогут.  — Отходите, мы не станем в вас стрелять! -не сдержалась Вольф. Замолчали люди на стене, заткнулся Капитан Гюнше. Ожидание её изводило, пробуждая желание просто застрелить демонстрантов. Скорее-скорее…  — Ладно, отступаем! -прикрикнул второй по голосу мужчина. Вольф показала полицейским из штурмовых отрядов стоп-сигнал «Не стрелять, не вставать». Только через четверть часа черные каски показались из-за укрытий. Тишина…абсолютная тишина. Хайнкель теперь, на рассвете увидела сквозь туман пейзаж за стеной. Такой вот серый и пустынный в радиусе трех-пяти километров. Казалось, что земля была вовсе выжжена, дома, превратившиеся в руины, и отсутствующая растительность на земле. За стеной не было ровно ничего, что могло быть опасным и разрушительным. Тоска — вот как можно описать это. Разум девушки строил картины, будто она видела прошлое Берлина. Мир за стеной мертв, но откуда же тогда взялись каннибалы-демонстранты? Вопросов было больше, чем ответов. У аванпоста складывали в мешки трупы погибших полицейских штурмовиков. Там же в штабе собрались начальники секторов, а с ними по два подчиненных на лицо. Маленький мальчуган в кадетской форме держал в руках небольшой экран с которого вещал Маршал:  — Ситуация взята под контроль, но факт, что ваши убогие части штурмовых отрядов потерпели поражение, меня удручает. Голос Маршала всегда был веселым и звонким и никогда не был рассерженным. Даже ругательства из его уст звучали, как простые имена и прозвища. Без агрессии, но он мог расстрелять в один день не меньше сотни.  — Благодаря жизням семи полицейских, у Организации Безопасности есть примерные фотороботы лидеров демонстрантов! -сказал полковник Пенвуд в оправдание своим действиям. А он ведь несет ответственность за восьмой сектор — этот толстый и усатый мужчина все-таки причастен к произошедшему.  — Мы можем теперь примерно рассчитать их дальнейшие действия, -сказал майор из четвертого сектора. Мужчины начинали спорить и оправдываться кто как мог. Хайнкель искала оправдания себе, и она их находила их в приказах Капитана. Ослушается — получит выговор, а если подчинится, то все равно будет ощущать чувство вины.  — Вы, полковники и майоры, знаете, что нужно вам делать. Вы знаете, какая цель в ваших приоритетах, -сказал Маршал, прервав спор людей. — Я верю в великое будущее «Миллениума», которое вы строите сами.