Моя очаровательная воровка

«Киллиан не должен пострадать...» — Не отговаривайте, — Эмма с шумом опускает пистолет на стол. — Останьтесь здесь, а я схожу. — Спрячь хоть газовый баллончик под одеждой, — с волнением в голосе предлагает Лерой. — Я обещала, что приду без оружия, — отрезает Эмма. — Это правило переговоров. — Честность тебя погубит! — Руби в отчаянье хватает ее за руку. Эмма знает, что подруга права. Она также знает, что все в этой комнате искренне за нее беспокоятся, но еще она знает, что ни при каких обстоятельствах не станет рисковать ими. А оградить их можно лишь одним путем — убедив, что у нее все под контролем. — Не думаю, — отвечает она спокойно. Она отходит к выходу, оглядывается на друзей. — Спасибо всем, кто рисковал из-за моей вражды с «Королевой». Больше я не буду вас подвергать опасности. Руби, бери Генри и увози, как мы и договаривались, — дает она последние наставления. — Простись хоть с мальцом, — предлагает Лерой, Эмма отрицательно качает головой. — Я вернусь. Тогда и обниму его. В горле саднит, и Эмма сглатывает. Она не может поступить так с Генри — не может дать ему ложную надежду. Лучше уйти, не попрощавшись, и надеяться, что однажды он поймет ее и простит. — Позволь с тобой, — Руби делает шаг к ней, но Свон отступает. — Спасибо, но я должна сама покончить с этим! Она говорит твердо, чтобы никто не догадался, как на самом деле ей страшно. Потерять Киллиана вновь, отдав в лапы этой мегере, она не может. И хоть что ждет ее, она готова выплатить цену. — Мы тебя не отпустим! — предпринимает последнюю попытку Лерой. — Это не просьба, — Эмма открывает дверь. — Спасибо вам, друзья. Я вас всех и каждого люблю, но это я должна сделать сама. Одна. Она выходит, закрывая дверь, и лишь оказавшись на улице, позволяет губам задрожать. — Не к добру это, — выдыхает Руби. — «Королеве» нет веры… *** Эмма останавливает машину возле детского дома, который надеялась оставить позади, как ночной кошмар. Темная фигура «Королевы» стоит возле качелей, которые раскачиваются на ветру. Они не виделись год, и Эмма переживает странные смешанные чувства. Ненависть, страх, но и тоску, и нежность. Словно этот год она бесконечно скучала по мачехе. Но даже если это и так, в ней говорят лишь воспоминания о хороших днях. Тех днях, когда Реджина еще не замысливала убийство своего мужа и жениха Эммы. Днях, когда Эмма хотя бы не знала об этом. Тогда они были близки. Эти чувства она гонит, напоминая себе, что то была лишь ложь, и что истина в том, что Реджину стоит ненавидеть. — Здравствуй, Реджина, — Эмма выходит из машины, захлопывает дверцу. Ветер гонит под ноги листья. Привычный ветер, привычные листья. Эти места когда-то были близки Эмме. Им обеим. Реджина резко оборачивается и бросив «ступай за мной», идет к своей машине. Это не то, о чем они договаривались, но Свон все же исполняет требование соперницы, занимая место рядом с ней. Реджина давит на газ, пуская машину по дороге. За весь путь они не произносят друг другу ни слова, пока не оказываются у кладбища. Реджина выходит, Эмма за ней. Пробираются среди могил, и направление Эмме знакомо. Какое-то нехорошее предчувствие роет ее душу изнутри холодным червем. — Помнишь, какие обещания мы дали друг другу в детстве? — спрашивает Миллс, подходя к двум рядом стоящим могилам. Губы ее сжаты в скорбном выражении, хотя в одной из могил покоится тот, которого по приказу ее же приказу и убили. — Помнишь, как я исполнила свою часть обещания? — Конечно, — с горечью отвечает Эмма, глядя на могилы своих родителей. — Помню, как сегодня. Воспоминания прошлого проносятся в ее голове, возвращая ее в то время, когда она была меленькой девятилетней девочкой. Она не лжет, эти воспоминания все еще яркие. Реджина усмехается. — А толку-то? Меня должны были удочерить, но я отказалась, потому что мы с тобой поклялись быть всегда вместе, — Реджину прошибает дрожь. — А ты… Стоило им тебя позвать, как ты забыла меня. Это я должна была стать их милой девочкой, не ты, но честность погубила меня. О чем говорит Реджина? Она не может понять, не может собрать пазл воедино. Что значит — это Реджина должна была быть их милой девочкой? Эмма переводит взгляд на могилы. — Не может быть… Я думала… — только и может произнести она. — Что кто-то другой хотел меня удочерить, — Реджина проводит по надгробью с именем «Ева Миллс». Почти любовно. — Это я щадила твои чувства по доброте… душевной. Не давала тебе почувствовать себя еще большей мерзавкой, чем ты есть. Эмма буквально задыхается. Да, она помнит ту глупую клятву двух девятилеток. Но разве она могла подумать, что Реджина восприняла ее всерьез? — Ты говорила, что родители тебе не понравились… — неуверенно говорит Свон. — А что, — Реджина всплескивает руками, — я должна была признаться, что отказалась ради нашей дружбы? А ты через месяц упорхнула к ним же, оставив меня одну! Ты понимаешь, что меня никто так и не взял?! Я осталась совсем одна, без семьи и без подруги! — Я… — Эмма захлебывается словами. — Мне очень жаль… — А мне как жаль, — голос «Королевы» с эмоционального снова становится холодным. — Но ничего уже не исправить. А все ты. Ты поклялась, что никогда меня не оставишь. Дала слово, но не сдержала. — Я была маленькой… — Эмма сама чувствует, что оправдание «так себе». Реджина была ненамного старше. — Я девять лет ночами плакала, а все из-за тебя! Потому что ты меня предала! — Миллс качает головой. Ее сливовые губы сжаты холодно и решительно. — Ты отняла у меня отца… — начинает Эмма. — Это ты отняла у меня отца! — Реджина смотрит на могилу бывшего мужа, обхватывая себя руками. Такая хрупкая с виду. Такая опасная внутри. — Может быть достаточно утрат? — пробует Свон, Реджина бросает на нее испепеляющий взгляд. — Ну нет. Она извлекает из сумочки коробочку с выпечкой и пузырек с темной жидкостью. — Что это? — настороженно спрашивает Эмма, не пятясь, но страстно желая сделать шаг назад. — Всего лишь пирожное, — Реджина откупоривает пузырек и выливает содержимое поверх глазури. — Что-то подсказывает мне, что в этом таится смерть. — Эмма снова обретает желание бороться, потому как образ Генри четко встает в ее голове. Ради сына она должна выжить. — Ты не умрешь, — обещает «Королева» и тотчас добавляет: — Тебя ждет участь похуже. Твое тело станет темницей, где будут томиться твои мечты, они же отзвуки сожаления. — И ты заставишь меня его съесть… Эмма старается выглядеть храброй. Реджина смеется. — Нет, конечно. Что за интерес? Ты сама его возьмешь. Сама, по собственной воле. — Это зачем? — Эмма едва сдерживается, чтобы не выбить пирожное из рук мачехи. — И не подумаю. — Затем, что если откажешься, твой «капитан», твое счастье, погибнет при странных обстоятельствах. — Нет, — Свон отшатывается. Голос Реджины такой обыденный, словно она не убийство человека обсуждает. — Как видишь, выбор за тобой. Миллс упивается своим триумфом, а Эмма, принимающая капитуляцию, лишь может беспомощно спросить: — А что же будет с Генри? — О, — Реджина говорит с теплотой, — ты же знаешь, Генри я очень люблю. Я никогда не причиню ему вреда. Он будет моим наследником, вырастет в уюте и богатстве. — Я погибаю — они живут. Значит ты этого желаешь? — по щеке Эммы сползает слеза, «Королева» никак на это не реагирует. — Всем своим сердцем, — холодно отвечает она, протягивая падчерице пирожное. — Тогда поздравляю, — Эмма в последний раз смотрит на могилы родителей. Ни разу за всю жизнь она не ощутила себя приемной. Реджина лишилась очень любящей семьи, и Свон понимает ее злость. — Твоя взяла. Она кусает, а «Королева», затаив дыхание в сладком предвкушении, наблюдает за ней. Эмма чувствует, как сотни маленьких игл пронзают ее сердце, и вскрикивает от боли. В милях от того места Киллиан Джонс вскакивает со стула, ощутив ноющую боль в груди. Реджина победно улыбается, глядя, как Эмма падает на отцовскую могилу, а пирожное выпадает из ее руки и катится по склону. Киллиан падает на колени, держась за сердце. — Эмма! — вскрикивает он, корчась на полу. — Что ты с ней сделала?! Он обращает вопрос в пустоту, а «Королева» тем временем обводит взглядом мир, который, кажется, приобрел краски. Киллиан Джонс, лежа на полу, до хрипоты в горле выкрикивает имя любимой. Но Эмма ничего уже не слышит.