Ночная гостья

Джулия всегда приходила в темноте, когда все свечи потушены, а дрова в камине прогорели, и тлеющие угли лишь подсвечивают контуры предметов да кидают блики на полированную бронзу. Она приходила бесшумно, тяжелые двери не скрипели, камень не отражал звук шагов, сквозняк не тревожил занавесей на окнах. Молчаливая светлая фигура в густой темноте возникала возле постели, где он лежал в ожидании, клала руку ему на грудь и произносила с улыбкой «Адальберт» и начинала раздеваться. Расстегивала ряд мелких пуговок на платье, высвобождалась из плена плотной светлой ткани, потом от кружева белья, он так и не знал, какое оно на ощупь: жесткое, мягкое, шелковистое? Волосы серебрились, словно лунный свет, белая-белая кожа словно слегка светилась зыбким контуром: тяжелая грудь, изгиб бедер, мягкая округлость живота... Она не давала рассмотреть себя в подробностях, ныряла в постель, под одеяло обыденно, привычно, по-супружески. Она вся была теплой и мягкой, податливой, и пахло от нее почему-то молоком, медом и травами. Ее маленькие сильные ручки скользили по его груди, словно каждый раз изучали заново: сначала вверх по линии ключиц, легкими касаниями по плечам, вниз до кончиков пальцев. Потом обратно вверх, нежнее, еще нежнее и разом голодно и исступленно – тысячей касаний по лицу: брови, лоб, скулы, губы... Он целовал ее пальцы и лежал послушный, позволяя теплым уверенным ладоням спускаться ниже, туда, куда он бы сам не направил ее руку. Когда ее пальцы обвивались вокруг его плоти, она словно бы облегченно вздыхала, прижималась всем телом, как будто стремилась согреться, и неизменно воспламеняла его самого. И всегда – довольно скоро – наступал момент, когда Адальберт сдавался ее ласкам, отвечал на поцелуи, толкался в руку напряженной плотью, обнимал, подминал под себя желанное, разгоряченное, уже влажное от пота и смазки тело, которого никогда не знал. Или усаживал верхом, чтоб любоваться бледным свечением ее кожи, колыханием грудей, видеть, как она запрокидывает голову, выгибаясь, наслаждался стонами, когда она горячая и тугая, сжималась вокруг него. Он слушал ее рваные, тихие стоны и вскрики, чувствовал сбивчивое горячее дыхание на своем лице, ноготки впивающиеся в плечи, и чувствовал ее такой живой... такой реальной... Наутро постель ничем не выдавала следов бурной страсти: ни царапин на плечах, ни сбитых простыней, ни следов семени – словно не метался он по бессмысленно широкой постели в приступе болезненного наслаждения. Адальберт не хотел этой страсти, не ждал этих снов. Но Джулия приходила к нему даже тогда, когда он узнал, где ее душа и кого она выбрала.