Ленточка на удачу

Говорят, в аду пылают костры и умирает надежда. Рангику идёт от врат по тропинке выстланной снежной позёмкой и ищет именно её. Серьёзно, Гин, только ты мог спрятать её здесь, неужели нельзя было обойтись чем-то попроще? Ящиком Пандоры, хотя бы? Дорога змеится по пологому склону, заставляя пройти расстояние раз в пять большее, чем вышло бы по прямой, но срезать она не решается. Понимаешь, Ран-тян, чтобы нарушать правила, всегда надо знать, когда это возможно. Рангику почти ничего не знает про Ад, поэтому старается не привлекать к себе особого внимания. Ничего, кроме того, что здесь я тебя ещё не искала. Небо над головой опрокинуто разбитой чашкой, осыпается белой ледяной глиняной крошкой. Угнетает. Подавляет. Убивает надежду, веру в то, что шансы ещё остались. В этом нет ничего удивительного, Ран-тян, ведь это место подходит тебе меньше всего. Призрачные – иллюзорные – пальцы касаются её плеч легко и бережно, будто крыльев бабочки. Рангику не оборачивается. Споры и разговоры с собственной памятью хороший способ пройти Адские Врата, но не способ идти дальше. Она способна справиться сама. Если уж ты меня бросил. Ей совершенно точно надоело быть понимающей, терпеливой и ожидающей. Даже если придётся замёрзнуть? Рангику раздражённо встряхивает волной волос. Страх замёрзнуть остался в далёком прошлом, там, до холодных цепких пальцев, вытащивших её из одиночества, до ледяных крыльев, которые она обязана защищать. Холод из врага стал вестником друзей. И если замерзающая под её ногами дорога – знак, она будет трактовать его в свою пользу. – В самом деле, – голос разносится по воздуху неожиданно (слишком сильно она ждала его) и вкрадчиво, как шелест опавших листьев, перемешанных с гравием, – было глупо ожидать, что ты не попытаешься. И как она могла не заметить его сразу? Остроугольную серебристо-белую фигуру на фоне тёмно-бурых скал. Хотя, возможно, он появился только сейчас, как фокусник, или таковы законы этого места, о котором она почти ничего не знает. – За что ты сюда попал? – О, – его глаза смеются, – думаешь меня не за что отправить в ад? – Впервые вижу, чтобы шинигами дали второй шанс, – ей хочется сорваться с места, обнять, ударить, разрыдаться, уткнувшись ему в грудь. Забыть, как рыдала над ним. Почувствовать под снегом и одеждой движение его жизни. Убедиться, что это реальность. Она стоит на месте и не шевелится. – Да, действительно, к богам положено быть строже, чем к людям, даже если боги – те же люди, – Гин наклоняется и зачёрпывает небольшую пригоршню снега, начинает лепить из неё что-то вроде снежка, но сухие снежинки мало для этого подходят. – Забавно, не находишь? – У меня не такое хорошее чувство юмора, – качает головой Рангику, уклоняясь от кривобокого снаряда. – Зато у тебя прекрасная реакция, верно? И тут она не выдерживает. Три шага, ей надо всего три шага, чтобы пальцами – горячими, тонкими, огрубевшими – скользнуть за ворот, обхватить шею с ненужной духам, но упрямо бьющейся веной, с таким же бесполезным – необходимым – дыханием, застывшим в горле, на уровне её прикосновения. Ей надо убедится. Удостовериться. Избавиться от каких-либо сомнений. Не нужно подтверждений твоей жизни, достаточно того, что смерть не отнимет тебя окончательно. Его руки, бледные, кажется, ещё более бескровные чем обычно, накрывают её нервно замершие пальцы, успокаивая, убеждая, что она права и нашла этому доказательства, скользят выше и обнимают за плечи, притягивают к себе так, что улыбчивые губы нежно касаются огненной макушки. Как она скучала, если бы кто-то мог понять. Как она ждала, кто бы с ней разделил это – и боль, и надежду. Если бы кто-то мог… Я могу. Не память, не иллюзия – взаимопонимание. – Тебе пора возвращаться, если не хочешь бросить своего капитана одного, – его голос вкрадчивый и тёплый. Несомненно, он будет рад, реши она остаться с ним. Несомненно, он уважает её верность и преданность. Рангику улыбается. – У нас и так слишком много перемен. – Это уж точно, – чужая рука путается в силках её волос. – Тогда поторопись. Не люблю долгие прощанья. – Это уж точно, – она отстраняется. – Ты их совсем не любишь. Отвернуться и сделать первый шаг обратно гораздо легче, чем она боялась. Главное, что теперь она уверена – Гин всё ещё остаётся с ней. Пусть и издалека. Главное, что теперь никто ни от кого не сбегает. Он отпускает, чтобы она возвращалась, она уходит – для того же. – Ран-тян. – Да? – а вот обернуться – тяжело. Страшно. Как будто ей сейчас скажут, что всё не по-настоящему. Но он всё так же улыбается и не пытается ничего разрушить. Удивительно. – А как же… ну не знаю, сувенир? Говорят, в Генсее в некоторых странах, девушки дарили на память и удачу своим мужчинам что-нибудь. Рукав там или ленточку для волос. Рангику остро жалеет, что не заготовила собственный снежок. Чтоб не насмехался, не издевался и вообще не напрашивался. – У меня нет ленты для волос, а форма – казённая. – Ну да, а шарф я тебе сам же и подарил. Действительно… Она фыркнула и быстро заплетает волосы в свободную косу: – Действительно, – передразнивая, – держи уж: на удачу. И резко, одним быстрым движением обрезает волосы, запустив их живым, переливчатым, рыжим золотом, вместо снежка. У неё нет ленточки, форма казённая, а шарф – его же подарок. Ну и что с того, всегда можно придумать что-то ещё. Тебе, ведь, они нравились.