luxuria

Если бы Джехён был одним из смертных грехов, то он был бы Похотью. Похотью, маскирующейся под обычную уборщицу. Потому что никто не замечает, как за кулисами перед выступлением он на несколько секунд прижимает Тэёна спиной к себе так сильно, что старший чувствует поясницей каждый кубик пресса, и с тихим, еле слышным клокотанием в горле выдыхает в волосы за недавно пробитым ухом. Тэён хватает воздух ртом и возмущённо шлёпает младшего по наглым рукам, устроившимся у него на талии. Он бы рад расслабиться, откинуть голову на крепкое плечо и позволить делать с собой всё что угодно, но закулисье фестиваля — самое неподходящее для этого время. Вокруг куча стаффа, других групп, да и перед своими мемберами немного неловко. Всё-таки, что происходит в спальне, должно оставаться в спальне, а не становиться достоянием общественности. Тьма боится света, поэтому при вспышках фотоаппаратов и в лучах прожекторов Джехён — молчаливая коричная булочка с двумя ямочками по бокам, смущающаяся от каждого слова и движения. В остальное же время тьма внутри него выходит наружу, не боясь быть замеченной, ведь ночью все кошки серые, одну от другой не отличишь, не заметишь, какая из них на самом деле белая, а какая — лишь притворяется. Стальная хватка с талии переползает на рёбра, и Тэён выгибается, натягивается тетивой — все думают, что он просто боится щекотки, но не рассказывать же каждому встречному-поперечному про свои эрогенные зоны. А это она самая, и Джехён прекрасно это знает, царапая кожу через тонкую ткань какой-то очередной дизайнерской рубашки, отчего Тэён встаёт на носочки, пытаясь выбраться из цепких пальцев — иначе он за себя не ручается. Дух захватывает. — Выгибайся, хён, выгибайся, я же знаю, как ты умеешь. Ломает, как арматурой по хребту. Демон во плоти. — Джехённи, прекрати, ради бога. Бога нет. — Оставь свои молитвы на ночь. Отпускает. Тэён рвано вдыхает полные лёгкие воздуха, до боли, оборачивается и кидает недовольный взгляд. Джехён в ответ улыбается ему, освещённый бликами включившихся на сцене прожекторов. Вся ярость (возбуждение) из Тэёна выплёскивается во время танца. По кусочку достаётся каждому, кто смотрит — девочки восторженно визжат и хватаются за сердце, забывая делать удачные фото, когда похожий на ангела Тэён-оппа смотрит именно на них. Знали бы они, насколько низко падает этот ангел каждый раз, когда остаётся наедине с демоном и его тьмой. Чёрный дым обволакивает комнату, и стоит только Тэёну открыть дверь из светлого коридора, как он тут же исчезает, но медленно выползает обратно через секунду. — Ты чего в темноте тут сидишь? — Не включай. Худая рука замирает в сантиметрах от выключателя. Тёплые плети тьмы опутывают запястье, тянут подальше от смертельной для себя кнопки, связывают ноги и ведут к своему хозяину. Лицо Джехёна, освещённое слабым светом от экрана телефона, режет кривая ухмылка, которая тут же пропадает в темноте, когда гаджет оказывается на прикроватной тумбочке за ненадобностью — тут есть дела поважнее и поинтереснее. Он хлопает себя по бёдрам, пока зрение Тэёна привыкает к темноте, хватает за руки, выставленные вперёд, чтобы не врезаться носом в какой-нибудь угол, и тянет на себя, усаживая сверху. Шустрые пальцы тут же пробираются под огромную футболку — даже чёрт не знает, на какого слона её шили и почему её носит такое хрупкое существо как Тэён — и устремляются целенаправленно к рёбрам, оглаживая контуры грудной клетки и еле ощутимые впадинки между костями. Старший ёрзает, пытаясь увильнуть от щекотно-возбуждающих прикосновений, упирается ладонями в чужие плечи и шумно дышит. Бог не знает, чего хочет Тэён, потому что Бога нет, зато демон — вот он, прямо под его ладонями и бёдрами, прямо перед ним, дышит ему в грудь — знает всё и знает, как это осуществить. Зубы на ключицах, пальцы в волосах. — Джехённи~ — Не ври, что не хочешь. Тёмный дымок Похоти окутывает с головой, завязывает глаза, затыкает уши, стягивает грудную клетку, проникает через кожу в кровь, отключает мозг, оставляя только животные инстинкты на подсознательном уровне. — Хочу, — почти хнычет Тэён. Похоть повсюду — поцелуями, засосами, укусами, царапинами, холодящими следами слюны на коже; запёкшимися кровью ранками на приоткрытых, дрожащих от неозвученных желаний губах; чужим вкусом на языке и в глотке, рождающей протяжные стоны и рычащие вздохи; серной кислотой в венах и артериях прожигает сосуды и растворяет плоть, режущим теплом заполняет изнутри. Похоть знает, что сделать, где лишний раз тронуть, как направить, с какой силой и под каким углом, когда замедлиться или остановиться, чтобы выбить лишний выдох или просьбу о продолжении грешного пути к самому Чистилищу. Похоть знает всё и умело своими знаниями пользуется, всё ближе подводя к пункту назначения, но кружит рядом, не давая подойти слишком близко, чтобы не сорваться в пропасть раньше времени. Тэён молится. Плачет, вспоминая всех святых, о которых ему с детства твердила мама, обращает свои молитвы ко Всевышнему, и если бы только Бог мог видеть своего упавшего с небес ангела, если бы только Бог мог слышать его срывающийся голос, если бы только Бог существовал, он бы, несомненно, сжалился над мучеником и облегчил его страдания. Но Бог его не слышит — слышит только Джехён, усмехается самодовольно в очередной вишнёвый след на бледной влажной коже, сжимает в пальцах запястья, заводит их за спину и кладёт ладони на дрожащие от напряжения ягодицы. Демон водит по самому краю, то ли удерживая, то ли угрожая столкнуть в пропасть вечно горящего пламени, играючи предлагая в пульсирующее от незажившего прокола и участившегося сердцебиения ухо: — Давай сам. Подцепляет языком цепочку на штанге пирсинга, заставляя шипеть, отклоняется назад, упирается лопатками в стену и замирает в ожидании, поддерживая за талию, оберегает от падения вполне реального и не очень приятного. Жертва мечется в простом желании решить уже всё раз и навсегда, оступается и падает в самое пламя, а демон, времени не теряя, ныряет следом. Похоть и впрямь маскируется под обычную уборщицу, кружит по комнате со шваброй уже при свете трёх лампочек, заметая следы своего присутствия, пока Тэён апатично наблюдает за ней, лёжа на кровати. Джехён устаёт мазать тряпкой по полу, останавливается, стирая со лба невидимый пот и встречаясь глазами со старшим. На лице опять возникает улыбка, характерная для света, но в глазах на миг мелькает чёрный дымок, тут же скрываясь глубоко внутри. Ли вздрагивает, но улыбается в ответ. Если бы Джехён был одним из смертных грехов, то он был бы Похотью, а Тэён — главным грешником в этом Аду.