#слежка

Солнце, вышедшее из-за облаков, без намека на усталость и жалость к уже порядком уставшему от духоты Юну продолжало светить в окно кафе, в котором, будучи уже потрепанным после взбучки на «слежке», сидел, облокотившись на мягкую спинку кресла, журналист. Он уже на протяжении нескольких медленно тянущихся друг за другом минут скользил незаинтересованным взглядом по другим посетителям: девушкам из средней школы, пришедшим сюда со своими парнями, судорожно пытающимися запомнить цену заказанного мороженного; тем самым юным джентльменам, тратящим деньги родителей; мамочкам с детьми, папочкам с детьми, детям, папочкам-мамочкам; той пожилой женщине, которая уже десять минут пытается съесть декоративное украшение на её кексе. Всё смешалось в одну цветную кашу, которую назвать как-то иначе, нежели сумасшествием, было невозможно. — Привет, — Намджун слабо улыбается, наконец-то занимая место напротив допивающего свой чай Мина. — Извини, что опоздал. Нужно было кое-что доделать, прежде чем сдать статью. — Да, понимаю, — Юнги, отбросивший свой накопившийся за это время гнев на непунктуального и заставляющего ждать друга, слабо кивает головой в знак подтверждения произнесенных секундой ранее слов. — Как дела? Ты закончил с той статьёй про модель? — Да. Как раз её и сдавал. Неплохая работа вышла. Думаю, в этот раз точно смогу получить премию, иначе уволюсь к чертям, — Намджун кажется оживленным, набравшимся сил и возродившимся после долгих дней сбора информации, написания и духоты офиса, буквально душащей его в последнее время. — Джесси начала требовать слишком много. Одни её сережки, купленные неделю назад, были как половина моей зарплаты. Наверное, чтобы сыграть свадьбу с ней, мне придется продать как минимум мамин и папин дом, машину, почку и младшего брата. — С каких пор она стала такой? Ну… Я имею в виду, что она, конечно, никогда не была простушкой, но и при этом не требовала так много. Юн не горел желанием обсуждать или слушать чужие проблемы из разряда «чертовски накипело». Ему было вполне достаточно своих, о чём он и хотел поговорить с человеком, которому мог доверить не только свою кружку с работы, тупые шуточки или рассказы о неловких ситуациях, но и многое-многое другое. К сожалению, воспитанность, подаренная родителями, не давала даже промелькнуть мысли о том, чтобы перебить пытающегося высказаться друга. И Юн понимал, что, возможно, его проблемы не были уж такими важными, как ему казалось: они целовались, ругались, мирились, снова ругались, просили прощения, были идиотами и, в общем-то, действительно напоминали глупых, отрицающих всё вокруг, включая свои чувства, подростков. Проблема состояла лишь в одном: им обоим уже давно не было шестнадцать. — Она начала общаться с какой-то слишком крутой для этого мира компанией. Теперь постоянно ноет, что я не уделяю ей должного внимания, плохо её обеспечиваю, что её подружки, которые сидят у меня уже в глотке, подшучивают над ней из-за того, что, видите ли, я не миллионер, у которого есть куча классных машин, три загородных особняка, десять квартир в центре города, огромный живот, отвратительные усы и лысина. Увы, вселенная наказала меня, — у Намджуна спокойный, в отличие от выражения лица, голос; отчетливо видно, что раздражение усиливается по мере разговора. — В общем, я не знаю, что мне с этим делать. Надеюсь лишь на премию, чтобы сводить её в тот ресторан, о котором она очень тонко, как кажется только ей, намекает. — Говоришь так, будто ненавидишь Джесси всей своей душой. Если она тебя так сильно раздражает всем этим, то зачем вообще встречаться? — парню кажется, что Нам сам загоняет себя в клетку, продолжая потыкать уже явно поехавшей и не осознающей наглость своих запросов девушке. — Просто расстанься. — Если бы всё было так легко, — Ким пожимает плечами, оставляя вопрос открытым и давая понять, что обсуждать дальше он тоже не имеет никакого желания. — Кстати, зачем позвал? Что-то важное? — Ну… Я даже не знаю. Наверное, это не столько важное, сколько личное. Очень трудно говорить об этом, — Юн запинается. Его щеки становятся приятного нежно-розового оттенка. — Просто… — Хорошо, и как? — если бы не тупые намеки с хитринкой в голосе, Мин бы даже не поверил, что перед ним его старый, ставший очень близким в студенческие годы друг; Намджун был именно таким и никаким больше. — Как зовут эту милую даму? — Чонгук, — холодно, будучи уже заранее взбешенным по понятной только ему причине — дамами он больше, кажется, не интересовался от слова совсем, — обрывает дальнейшие расспросы журналист. — Чёрт, Юнги, — Ким, видимо, ещё не осознавший полностью смысл сказанного, заливается добрым смехом. — Ты даже девушку с его именем выбрал! Плохой, очень плохой знак, — Джун ещё пару раз «по-мужски» хихикает и замолкает, смотря на пытающегося не убить его взглядом старшего; его голос становится вопросительным, совсем лишившимся уверенности в ранее толпящихся в голове мыслях, — или не девушку? — Да, Намджун. Это не девушка. И даже не другой парень по имени Чонгук, и даже не собачка, котик или любое другое животное, способное откликаться на синоним слова идиот, — журналист пытается разбавить повисшую в воздухе напряженность своим тупым, но всё же имеющим что-то общее с иронией сарказмом. — Это тот самый Чон Чонгук. И да, ты правильно понял, что мы не будем говорить о том, как он меня бесит… Хотя нет, будем. Но бесит уже не так сильно, как раньше. — Оу, классно, — по интонации данное предложение больше походило на «подожди, я охренел и пытаюсь выхренеть обратно», нежели на произнесенное с задумчивостью и стеклянным ошарашенным взглядом «классно». — Радует, что он всё ещё тебя бесит. В твоём случае это как спасательный круг для твоей натуральности. — Я хочу его заткнуть, когда он меня бесит. — Ну вот видишь, это уже говорит о том, что… — Намджуну не дают договорить. — Поцелуем, Джун, — получается слишком эмоционально и громко; Юнги хочется провалиться, когда те самые мамочки-папочки, дети и школьницы с их кавалерами поворачиваются в его сторону. — Понимаешь? Я, конечно, не эксперт, но, кажется, из натурального тут только молоко с «проверенных ферм» у меня на завтрак, — уже тише, в конце цитируя знаменитую, оказавшуюся слишком прилипчивой рекламу, шепчет Мин. — Знаешь, если он отвечает тебе тем же, то в чем смысл создавать панику и делать из всего этого проблему вселенского масштаба? — Киму кажется, что кто-то из этих двоих определенно очень скоро сломается и забьет на все ограничения, стандарты и приевшиеся обычаи. — Просто делайте то, что хотите. Вам нравится друг друга бесить — так пожалуйста. У всех разные фетиши. Нравится доводить друг друга до истерики — возможно, это ваше общее хобби. Парочки же любят заниматься чем-то вместе и… — Я тебя сейчас убью, — выделяя каждое слово, уже не в состоянии контролировать лезущее наружу недовольство, чеканит Юн; ему кажется, что его психическое состояние находится под угрозой уничтожения. — Ты не понимаешь. Это трудно, очень трудно. Я боюсь, и он боится тоже. Я делаю шаг вперёд — он пытается убежать. Он наконец-то решается и делает попытку наладить контакт — у меня начинается истерика, приступ самобичевания, и я тоже убегаю. А когда нам обоим срывает крышу, то мы сожалеем о произошедшем. Как и делаем это сейчас. После того чертового поцелуя я сослался на то, что меня срочно попросила вернуться домой Гаи, и сбежал. А теперь мы не звоним друг другу, не пишем. Как истинные идиоты. Хотя стоило бы списаться даже просто ради работы, ибо прошло больше дня, а мы даже не знаем, что делать дальше с этой чертовой «слежкой». Всё… Буквально всё летит к чертям. — Э, привет?.. — незнакомец квадратно улыбается, и Юнги даже кажется, что он уже где-то видел эту странную, но невообразимо милую улыбку; взгляд старшего падает на чужие волосы, выкрашенные в темно-русый, а затем скользит к надетой на жилистого парня темно-синей, выглядевшей стильно и при этом просто толстовке. — Я не помешал? Юнги не сразу понимает, почему какой-то неизвестный ему парень со слишком идеально красивым лицом прерывает его истерику и поток льющихся уже на автомате слов и вскоре присаживается напротив старшего, заставляя подвинуться продолжающего ещё несколько секунд смотреть в никуда Намджуна. — Ах да, Юнги! — наконец-то придя в себя и, видимо, вспомнив о теперь рядом сидящем парне, начинает Нам. — Это Тэхён. Он сейчас является одним из самых востребованных фотографов в городе, и ему нужна твоя помощь. Я пообещал познакомить вас, и сегодня как раз выдался хороший денёк… — Ким бросает взгляд на выглядевшего не очень-то довольным Юна и продолжает, — в общем, не буду искать оправдания. — З-здравствуйте. Несмотря на дерзкий, даже какой-то склонный к слову «мужественность» стиль, Тэхён походил на милого, ещё не знающего, как перейти с «вы» на «ты», ребёнка с квадратной обворожительной улыбкой и такими же мимическими морщинками вокруг глаз; его до этого застывшее в выражении незаинтересованности лицо сейчас было синонимом по-детски умилительного смущения. Только потом Мин поймёт, что произнесенное с запинкой «здравствуйте» было не столько последствием волнения, сколько с детства присвоенного как повод для насмешек заикания. — Мне н-нужно с-сделать фотографии с определенной историей. И я х-хотел бы, чтобы в-вы п-помогли мне н-написать её, — Тэхёну неудобно показывать свой основной недостаток в новой компании; его щеки становятся приятного розоватого оттенка, а руки заходятся в легком приступе дрожи и волнения. — Намджун-хён п-порекомендовал в-вас, поэтому я р-решил, что х-хочу обсудить это с вами л-лично. — Историю? — Мину было откровенно сложно вслушиваться в то, что говорит его собеседник, и вновь удивляться тому, насколько сильно первое впечатление может быть обманчивым; Тэхён говорил отрывисто или, наоборот, начинал произносить слова слишком быстро, заставляя любого человека вслушиваться в каждый произнесенный слог. — Смотря, что вам нужно. Не знаю, смогу ли действительно помочь. — За это п-прилагается оплата, — решив, что дело заключается только в этом, уточняет Тэ; его пальцы неустанно сминают край мягкой толстовки в надежде успокоить бешено бьющееся из-за смущения сердце. — С-сколько вы х-хотите? — Нет, дело не в этом. Точнее, не только в этом, — понимая, что вряд ли может делать что-то в своей ситуации только на уважении к своей персоне и доверии к его профессиональным навыкам, бросает Юнги. — Возможно, я не смогу справиться с поставленной задачей, поэтому мне нужно знать, какую именно историю вы хотите. В плане… Историю дружбы, историю любви или что-то ещё?.. — В общем, объясни ему задумку, — устав слушать слишком длинную затянувшуюся дискуссию, поясняет вмешавшийся в чужой диалог Намджун. — Ах да, з-задумка, — Тэхён, видимо, позабыв от смущения всё, что стоило бы сказать старшему, наконец-то принимается за объяснения, — Я х-хотел бы, чтобы вы н-написали что-нибудь трагичное, в м-мрачных т-тонах. Х-хочу п-поработать с чем-то п-подобным ради эксп-перимента. У меня есть уже н-некоторая задумка, но, к сожалению, у меня с-скоро съемка, поэтому не м-могли бы м-мы встретиться как-нибудь п-позже? — То есть тебе нужна полноценная история, — поняв, что запросы сидящего напротив него парня достаточно серьезны, без какого-либо намека на юношеский каприз, тянет Юнги; ему кажется, что это никак не помешает его основной работе, да и вообще является вполне выгодным предложением. — Знаешь, я не против поработать над этим. Можем встретиться завтра, если у тебя есть свободное время. — Да-да, к-конечно. М-можно ваш н-номер телефона? Я н-напишу вечером, к-когда с-смогу встретиться. Юнги согласно кивает головой, начиная диктовать быстро записывающему новый контакт в свой мобильник Тэхёну. Он кажется совершенно безобидным, даже каким-то запуганным, несмотря на прославленный образ популярного сейчас фотографа и свой внешний вид. Намджун тоже спешит собраться, получая очередное сообщение от разгневанной, ждущей его в салоне красоты Джесси. Старший замечает, как лицо его коллеги искажается в гримасе недовольства. Прощаясь с новым знакомым, явно не выглядевшим радостным другом, заранее представляющим, какой счет из салона красоты предоставит ему его девушка, и покидая границы кафе, Юнги отправляется в торговый центр. Ему кажется, что он достаточно использовал свои нервы на глушащую его проблему, чтобы не присмотреть новые кроссовки, какую-нибудь футболку или просто купить зефир. Если честно, он понятия не имеет, зачем ему зефир, футболка или даже те самые кроссовки, но желание куда-нибудь деться, исчезнуть за заботами, пусть и выдуманными, слишком велико. Юн не осознает, когда все сюрпризы судьбы стали для него отвратительными подарками, настоящими кошмарами и вообще завели его в тупик под названием «Чон Чонгук». Воспоминания о том поцелуе были слишком яркими, отчетливыми и отражались горячими прикосновениями на всё ещё отвечающей мурашками коже, пока Юнги бродил по лестницам то ведущим его вверх, то вновь возвращающим на предыдущие, уже помнящие подошву его кед этажи. Журналист не был в состоянии объяснить эти чувства: каждый порыв заканчивался молчанием, пока когда-то сжигающий целые леса огонь превращался в разлетающийся на ветру пепел. Всё это казалось неправильным и скорее всего и правда являлось таковым. И Юнги боялся, ему действительно было страшно каждый раз, когда он делал шаг вперёд, чувствуя повторяющееся в его голове «неправильно». Юн стоит перед прилавком уже больше пятнадцати минут, пытаясь выбрать между шоколадными и карамельными конфетами, пока не понимает, что ему это на самом деле не нужно. Пытаясь успокоиться, найти равновесие и убежать куда-нибудь подальше от тревожащих проблем, он только словно специально находит себе новые. — Что ищем? Журналисту требуется ещё пара мгновений, прежде чем оторвать взгляд от витрины со сладостями и смерить стоящего в нескольких сантиметрах от него Чон Хосока. Чон не выглядит действительно заинтересованным в том, что было необходимо ходящему между полками со сладостями старшему. Выкрашенные в красный волосы парня были непривычно аккуратно уложены, на шее не висели какие-то амулеты из мультфильмов, но лицо всё ещё выражало уже привычную странную полуулыбку и слегка сумасшедший взгляд на чем-то помешанного человека. — Ничего. Юнги легко улыбается, понимая, что не должен выдать истинные, скребущиеся в груди эмоции; он уже достаточно удивил сам себя, опозорившись в кафе, заставив перевернуть свою жизнь Намджуна, встретив такого противоречащего своему внешнему виду Тэхёна, и, черт возьми, будет просто ужасно, если Мин расплачется посередине конфетного магазина, прижимаясь к руке малознакомого ему Хосока, и будет жаловаться на заслуживающую нотацию жизнь. — И давненько люди начали тащиться ради «ничего» в торговый центр за неизвестно сколько километров от издательства? — Хосок по-доброму хмыкает, не замечая направленный на него серьезный взгляд.  — А, точно!.. Совсем забыл, что теперь я-то работаю с другим человеком, ведь ты вернулся в «слежку». Ну, по крайней мере, неофициально. Надеюсь, что скоро тебя… Чону не дают договорить, потому что у Мина совершенно нет настроения слушать о своём положении в издании от кого-то другого. Он и так прекрасно знал, что то, что творится с ним, называется самым настоящим бредом. У него не могло быть заработной платы за «слежку» и той же самой платы за статьи в издании. Таким образом, Юнги числился, но не работал, даже не представляя, что будет делать потом, когда его накопления с успехом и с огромным сожалением закончатся. — Я пришёл сюда за сладостями для младшей сестры перед её отъездом, так что это мне стоит задавать вопросы в стиле «что ты тут делаешь?», — недолго думая, уже успев научиться быстрым продуманным саркастичным ответам, парирует журналист. — Так вот… Что ты тут делаешь? — Нужно купить кое-кому конфеты, — наполовину уходя от вопроса и решив ограничиться расплывчатым туманным ответом, откликается Чон. Его недавно играющая на лице нотками доброго ехидства улыбка превращается в тонкую линию. — Ну, ещё там подарок. Но так же и конфеты. В общем, я уже сам запутался, — Хосок тяжело вздыхает, решая вкратце изложить суть проблемы. — Девушки из отдела сказали, что им некогда и они понятия не имеют, что там дарят парням, которые не носят с ними парную одежду. В общем, продинамили Чонгука, как могли… Если бы Хосоку пару секунд назад оторвали язык или заклеили рот с видеозаписью сейчас произошедшего, он бы не посмел сопротивляться. Частью своего ещё не атрофированного мозга младший понимал, что не сделал ничего, за что стоило бы подвергнуть себя моральному изнасилованию, но при этом сказанное толпой затеявших всё это девиц из отдела «это должен быть сюрприз, не вздумай никому проболтаться» вынуждало парня желать собственной смерти. — Отлично, — Мин хмурится, показывая обратное его сказанному «отлично» недовольство. — Так, ещё раз. Я услышал имя Чонгук? — Нет, тебе показалось. — Нет, я точно это слышал. Чон молчит, потому что и понятия не имеет, что можно ещё сказать в подобной ситуации. Ни в детском саду, ни дома, ни в школе и даже в университете его не уличили, как поступать тогда, когда твой собеседник старше тебя на десять лет, при этом выглядит как подросток; а ещё детям и даже подросткам нельзя лгать — моральные устои, воспитание и всё такое… В общем, Чон Хосок сломался. — Хочешь леденец? — не найдя ничего лучше, младший широко улыбается и звонко смеется на весь магазин, как только получается лёгкий удар по руке. Его улыбка кажется искренней, но нервной: губы не слушаются, слегка дрожат, будучи натянутыми словно тонкой струной, пока длинные пальцы впиваются во вдруг вспотевшие от напряжения ладошки. Хосок просто-напросто не умеет лгать и даже скрывать правду. Ему кажется, что он сейчас взорвется, не имея ни единого шанса на спасение. — Ты сейчас мне предлагаешь соснуть? — Юн не помнит, когда научился у Чонгука говорить такие вещи с каменным выражением лица, но зато может с уверенностью сказать, что в какой-то мере оказался не хуже своего сэнсэя. — Да даже в мыслях не было! Проходит ещё немного времени, заполненного громкими высказываниями и вопросами, заставляющими Хосока наконец-то выдавить из себя всю правду, прежде чем их выгоняют, выставляя за дверь помещения, буквально пропитанного ароматом представленных на прилавках сладостей. Хосок заливается истерически веселым смехом ещё пару минут, чем раздражает серьезно настроенного и разочарованного поведением младшего Мина. Последнему ни разу не смешно; ему хочется ударить этого слишком легкомысленного, не говорящего ему ни слова даже под угрозой смерти парня, втоптать его в землю и, конечно же, отобрать диплом журналиста, ибо место Чона определенно было в русских партизанских отрядах, не иначе. — Прекрати смеяться. Достаточно уже позора на сегодня, — зло чеканя каждое слово, чуть ли не крича от раздражения, бросает старший. — За-мол-чи. — Да ладно тебе, Юнги-хён, — от произнесенного Хосоком «Юнги-хён» старшему становится не по себе. — Все подумали, что тебе восемнадцать, а в таком возрасте все подростки ведут себя странно. Не злись. — Я так понял, мне действительно придется угрожать тебе тем, что ты лишишься жизни, если не расскажешь, — решив не обращать ни малейшего внимания на сказанную ранее реплику, не несущую в себе ничего обидного — по мнению самого автора, — Мин дает разговору новое, но, кажется, ещё более конфликтное русло. — Как Чонгук, девицы из отдела, ты и этот чертов магазин вообще могут быть связаны воедино? — Чёрт, — Чон устал насиловать самого себя; тем более, правда уже давно мечтала вырваться из его рта и принять статус «озвученной». — Каким-то образом стажерки из нашего отдела прознали про день рождения Чонгука, собрали деньги всем коллективом и послали меня выбирать подарок, ибо «мы ничего не понимаем в подарках для тех, с кем не встречаемся», — спародировав своих женщин-коллег самым отвратным голосом, каким только смог, младший продолжил: — Наверное, это очередная уловка для того, чтобы склеить Гука. В общем, я уже тут и мне необходимо что-то купить. Но, к сожалению, у нас в городе нет магазина «Гудвин», где без проблем можно было бы захватить парочку человеческих качеств. — Ты же понимаешь, что эта шутка, как и весь твой юмор, была на уровне «люди смеются из жалости» или «посмеюсь, ибо это мой учитель, а я не хочу по его предмету двойку»? — Было обидно. Хосок обиженно, словно ребенок, надувает щеки. Юнги же только тяжело вздыхает, понимая, что был слишком резким и недостаточно Чонгуком, чтобы ему простили данную реплику спустя пару мгновений. — Хорошо, — сказанное согласие сопровождается тяжелым вздохом. — Давай, я могу помочь с выбором подарка. — Отлично. Тем более вы давно знаете друг друга, — Юнги хочется опровергнуть это заявление, сообщить о том, что, вообще-то, «не очень давно», но молчит, давая возможность парню продолжить. — Кстати, объясни мне: почему он так любит японский язык и Японию, но при этом так сильно терпеть не может аниме? — Эм… Не задавай такие вопросы тридцатилетнему. Иногда Юнги обожал позиционировать себя как старика, не разбирающегося в стиральных машинках, пытающегося правильно включить электрический чайник и молящегося при виде компьютера. В общем, это спасало от многих забот современного мира, включая тупые вопросы и Хосока, задающего их. Даже у взрослых людей, как считали Гаи и Юн с самого детства, есть два обязательных периода развития: «вполне взрослый, чтобы нести ответственность за всё» и «слишком взрослый, чтобы забить на все, кроме своего больного мочевого пузыря». И порой Мину очень нравилось самолюбие и отстранённость последних. — Ну так что, куда пойдем? — Хосок выглядит довольным; он понимает, что обязанность выбрать подарок только что была успешно снята с его уже гнущихся под весом этой проблемы плеч. — У тебя есть какие-то конкретные варианты? — Не легче просто отдать ему деньги и мило поздравить? Почему этим женщинам нужно всегда всё усложнять? — последнее предложение было словно адресовано вечно заморачивающейся с поводом и без повода со всякими праздниками Гаи. — Почему вообще ты? В коллективе мало других мужчин? — Вот именно, что мужчин! — намекая на ещё юный возраст Чонгука, отвечает парень. — Но даже я не знаю, что нужно. Трудно покупать подарки тем, кого мало знаешь или не знаешь совсем. — Есть такое, — вспоминая, что он принес Чимину на его День Рождения, покрываясь легким румянцем и желая забыть это навсегда, подтверждает Юн. — Припоминаю, что он недавно разбил свою камеру, но также думаю, что у вас не хватит бюджета на её покупку. — Я видел его камеру, так что да, не хватит. Есть ещё какие-то варианты? — Карта памяти? Всегда нужная вещь для людей нашей профессии. — Они просили что-то оригинальное, — имея в виду тех самых девушек, озабоченных не только чужим Днём Рождения, но и виновником торжества, сообщает младший. — Хорошо, закачаем туда самое абсурдное аниме, которое только сможем найти, — парень не хотел выдумывать что-то ещё, когда самый практичный и действительно нужный подарок уже был озвучен. — Поэтому пусть даже не думают сказать, что этот подарок неоригинальный. — Оу, ладно. Так и поступим. Хосоку, если говорить честно, было всё равно от слова совсем. Он считал Чонгука профессионалом и человеком, который действительно знает, что делает; знал его также как носителя всегда и везде каменного лица и парня, не интересующегося ничем, кроме сна и работы. И, кажется, всё. Они работали вместе считанные дни, за которые успели только узнать имена друг друга и посидеть на одном кресле парочку раз. В остальном Гук был для Чона только коллегой, которым он не интересовался и с которым вряд ли хотел бы завести действительно дружеские отношения. — Хорошо, иди. Юн останавливается, решив, что Хосок и сам справится дальше. Всё, что он мог сделать, он уже сделал; последний штрих оставался только за Чоном, который, как думал старший, в состоянии выбрать нужную карту памяти и упаковать во что-нибудь, не напоминающее «фу, почему это похоже на дерьмо». — Серьезно? — Чон застывает, поняв, что пусть часть, но все-таки ответственности вновь висит на его плечах. — Не пойдешь со мной дальше? — Смысл? Ты и сам в состоянии всё сделать. Тем более, что было бы, если бы ты вообще не встретил меня сегодня? — Действительно хочешь услышать это слово? Тогда отлично. Был бы пиздец. Решив, что данная фраза была слишком остроумной, Хосок направился в нужную сторону. Юнги ещё пару секунд провожал его спину взглядом, пока не понял, что не имеет ни единого представления о том, когда этот чертов день рождения и что, черт возьми, ему стоит делать в данной ситуации. Он не хотел покупать и дарить что-то практичное или нейтральное, в очередной раз показывающее, что они являются друг другу никем иным, как напарниками. Мин прекрасно осознавал, что противоречит самому себе: хочет остаться просто коллегами и при этом искренне ненавидит даже мысль об этом. У всего были свои «за» и «против», взвешивать которые просто-напросто не имело никакого смысла. Спустившись вниз и покинув торговый центр, Юнги пришел к тому, что не будет создавать себе лишние проблемы, что не будет никакого подарка. Тем более, в его семье это было необязательно; многие приходили на торжество с одними поздравлениями, но праздник не становился от этого как-то хуже. Мин ещё помнил про Тэхёна, который должен был оповестить его о времени и месте встречи, а также о Чонгуке, который, несмотря на явные проблемы с делом, не посчитал нужным искать выход вместе с теоретической стороной. Юнги понимал, что в большинстве случаев оказывается бесполезным и ненужным, что у него не хватает опыта и умений, что, черт возьми, у него уже не тот возраст, чтобы начинать учиться, как когда-то в свои девятнадцать, и вряд ли он имеет хоть какую-то цену в качестве напарника. Скорее всего, он больше мешался терпящему это безобразие Гуку, нежели действительно помогал; но несмотря на это, на полное понимание всей проблемы, Мин не был в состоянии отдать это дело, наработки, своё место, и да, Чонгука тоже.

Тэхёну было нужно что-то трагическое и мрачное, и у Юнги это было.

... Вернувшись домой, Юн провалялся на диване с ноутбуком, на экране которого поочерёдно, словно по часам сменяя друг друга, крутились статьи, сайты и прочая ерунда, которая, к сожалению, не приносила никаких плодов. В этот момент, будучи наполовину укрытым пледом и держа на себе старый компьютер, Мин напоминал изощренного, выбравшего самый странный способ самобичевания мазохиста. Бао, успокоившись и съев кашу против своей воли, спала в соседней комнате и не докучала никого ни странными, присущими детям вопросами, ни мультфильмами, ни феями, ни ведьмами, ни «когда придет Чонгук-оппа?». Последнее интересовало многих: женщины, объединившись, словно давний дуэт, незаметно намекали на то, что не против провести ужин в компании образованного и, самое главное, красивого молодого человека; Гаи так вообще, не спросив никого, включая Гука, записала младшего в друзья семьи. — Юнги? — Гаи осталась стоять в дверях чужой спальни; на её лице пребывала еле заметная улыбка. — Пока мама и тётя ушли в парк… Я тут хотела кое-что спросить, — медленно, словно подкрадываясь к своей жертве, девушка двигалась в сторону незаправленной кровати парня, — Ты же говорил, что у тебя есть девушка. Я даже как-то и забыла. Не хочешь познакомить? — Что? — Юн, давно позабыв о своей лжи, не сразу смог вспомнить о ней спустя такое количество времени. Его рука, словно онемев на некоторое мгновение, замерла на продолжающей моргать теперь раздражающим красным мышке. Взгляд, наполненный непониманием, что мешалось с оправданной для этой ситуации паникой, оказался на пытающейся понять поведение своего брата девушке. Она недоверчиво, словно чувствуя прошлую ложь старшего, села на край кровати в попытке убрать мешающийся под ногами, сползающий на пол плед. — Что «что»? Я говорю, пока твоя мама тут, не пора бы познакомить твою девушку с семьей, — Гаи, будучи настоящей свахой всей Кореи, слабо улыбнулась в тщетной попытке убедить журналиста в правильности и актуальности данного предложения. — Тем более, тебе уже тридцать. Не думаю, что в таком возрасте ещё можно думать только о временных отношениях… Я понимаю, что, возможно, ты ещё не чувствуешь действительно сильную ответственность, но… Гаи медленно, но верно превращалась в свою родную тётю, мать Мина. Она каждый раз говорила, что не против различных видов отношений, но когда речь касалась того, кто был ей дорог и занимал хоть какое-то место в её сердце, мнение становилось максимально противоположным; всё должно было быть по расписанию: свадьба до тридцати двух, собака, дерево, дети и прочие веселые вещи, наполняющие будни семейной жизни. — Мы расстались, — Мин делает вид, будто ничего не произошло: познавшее умиротворение выражение лица, устремлённый в экран, не озабоченный ничем взгляд и ни малейшего намека на прозвучавшую сейчас ложь. — Так что этот вопрос можно считать закрытым. — В смысле расстались? Как? Нет, подожди! Почему?! — Гаи выглядит так, словно её саму только что бросили, не сказав даже причину расставания. У неё был некоторый подростковый опыт, когда старшеклассники, слишком зазнавшиеся и решившие, что достойны большего, чем учащаяся в средней школе симпатичная девчонка, оставляли её с разбитым сердцем и наворачивающимися на глаза слезами, что пропитывали подушку по особенно грустным ночам. — Ты опять был слишком скучным и доставал её тупыми шутками? Давай, признавайся! Я просто уверена, что ты её довел, и она была вынуждена тебя бросить. — Кто сказал, что это она меня бросила? Это я её бросил, — если смотреть с определенного ракурса и не обращать внимания на то, что всё это являлось тянущей лишь на какую-нибудь сопливую мелодраму для мамочек фантазией, то Юнги ни сколько не лгал. — Я просто устал. У нас бы всё равно ничего не вышло. «Ага, потому что у тебя встает на кое-кого другого», — внутренний голос Мина был настолько саркастичным мудаком, что не было удивительным то, что на таких, как Гук, у журналиста уже был выработан слабенький, но всё-таки иммунитет. — Значит, надо было постараться, чтобы получилось, — у Гаи расстроенный вид и начинающий становиться всё тише и бесцветней голос; девушка всегда напоминала лишь оболочку и чехол для органов, когда лишалась своей улыбки и саркастичных, буквально служащих ей жизненной энергией саркастичных фраз. — Тогда я могу тебя познакомить с моей одной знакомой? Она очень хорошая девочка… — Гаи, понимаешь ли, я не хочу. — Да почему? Ты так до конца дней своих будешь с этим чертовым ноутбуком и диваном! «Потому что у меня уже есть тот, кто мне нравится», — «внутренний мудак» продолжает бить по больному, давить на давно открытые и, видимо, не имевшие шанса на выздоровление раны. Да, Юнги знает, что бесполезно бегать от самого себя и пытаться отрицать давно очевидное, но всё ещё не сдается, занимаясь самоуничтожением. — Я сам разберусь со своей жизнью, — даже понимая, что эти слова станут искрой для дальнейшего, сжигающего всё на своем пути пламени, Юнги не решает промолчать. — Пожалуйста, разбирайся со своей. От гневного взгляда, злостных криков и самого настоящего, быстро превращающегося в монстра мрака, его спасает пришедшее на телефон сообщение. Мин порывается к мобильнику, оставляя ноутбук на тумбочке, пока Гаи покидает границы его комнаты и рассерженно фыркает, закрывая дверь с характерным громким хлопком. На экране высвечивается имя Тэхёна, и журналист спешит открыть написанный в сообщении текст. Там не так много слов, как Юнги планировал увидеть, почему-то решив, что, если бы не заикание, Ким мог бы стать болтливым, лишившимся стеснения и других присущих умным людям качеств парнем. «Здравствуйте. Давайте встретимся завтра, в пять вечера?» — быстро пробежавшись глазами по тексту ещё раз, словно в попытке найти какой-то изъян или спрятанный, закопанный между строками смысл, Юн порывается к клавиатуре. Он быстро, недолго думая, печатает ответ и вскоре отправляет его, посчитав, что вряд ли у Чонгука хватит смелости всё-таки написать ему после случившегося. Были ли они идиотами? Определенно, да. Но Мин был ещё большим идиотом, потому что вряд ли бы Чон Чонгук, пребывая в полном рассудке, мог бы отправить «Да, хорошо» совершенно другому абоненту, говорить «привет» которому не хотелось ещё больше недели. От кого: Чон-сделаю-вид-что-не-в-курсе-происходящего-Чонгук «Что «да, хорошо»?» Если Юнги скажет, что ненавидит себя, то это будет не то слово, которое он мог бы использовать в данный момент. Ему кажется, что он проебался ещё больше, чем держащий в руках фен и лгущий про выключенный свет напарник. Наверное, когда судьба сводила их вместе, она основывалась ни на чем ином, как на фантастическом, просто сказочно-волшебном долбоебизме этих двоих.

Хорошо, Юнги разберется с этим чуточку позже.

От кого: Чон-сделаю-вид-что-не-в-курсе-происходящего-Чонгук «Ты что, блять, так деградировал, что забыл, как писать или что такое буквы? Что ты хотел этим сказать?» (20:08) «Я выебу тебя сейчас» (20:28) «Точно приеду сейчас и выебу» (20:32) «Надевай кружевное белье, я еду» (20:40) Гаи, раздраженно перебирая чужие чистые вещи и раскладывая их по полкам в огромный, забитый различными тряпками шкаф, закатила глаза и тяжело вздохнула. Она не терпела подобные выходки своего старшего, бесящего уже почти по любому поводу брата, но не могла оставить его в покое, продолжая наводить порядок и кристальную чистоту в квартире. С интересом переведя взгляд на продолжающий надоедливо вибрировать на тумбочке мобильник, девушка быстро проскользнула к ванной и, приложившись лицом к двери так, что сбоку щека стала плоской, в очередной раз убедилась в том, что Юнги не спешил прощаться с льющейся на его тело теплой, расслабляющей после трудного дня водой. Вернувшись в комнату, девушка быстро взяла в руки телефон и, открыв сообщения, сначала с глупой, ещё не познавшей истинный смысл послания улыбкой уставилась на написанные, ставшие для неё личной трагедией предложения. — Что это?.. — пытаясь сдержать лезущий наружу крик, Гаи ещё пару секунд пыталась найти этому оправдание, убедить себя, что вовсе не видела этого и никогда не хотела бы увидеть снова, но нет — всё это действительно было правдой. — Нет, да ладно… Нет, это не может быть так. Очередная вибрация заставила Гаи нервно вскрикнуть и испуганно осмотреться по сторонам. От кого: Тэхён «Так что, вы согласны на завтра?» — Я что, блять, сплю? — Гаи, не матерись, иначе получишь, — мисс Мин, открыв дверь спальни сына, строго взглянула на племянницу, так и оставшуюся сидеть на постели в окружении раскиданных вещей старшего брата. — Что-то случилось? — Нет-нет, ничего особенного, — попытка улыбнуться закончилась лишь нервно дрогнувшими губами, так и оставшимися тонкой линией на озадаченном лице. — Вы вернулись? Ужин ещё теплый. — Да? Тогда отлично, — женщина мягко улыбнулась, решив не обращать внимание на странное, присущее девушке с самого детства поведение. — Не засиживайся допоздна. Выглядишь уставшей. Гаи смогла только кивнуть головой в ответ. Когда дверь закрылась, она быстро, словно опасаясь быть пойманной, вернула телефон на тумбочку, где он и пребывал всё это время. Она понимала лишь одно: разговаривать с Мином было сходно тому, что беседовать со стеной или ботинком; наверное, всё это было шуткой. По крайней мере, она не хотела думать ни о чем другом. Юнги был Юнги, и Гаи облегченно вздохнула, решив не заострять на этом внимания. — Гаи? — у Юнги в руках влажное полотенце, и от него веет нотками спелого граната. Гаи бы даже сказала, что ей нравится этот аромат, если бы не нервничала так сильно. Журналист так и замирает на пороге собственной комнаты, смотря на уже схватившую в руки чужие вещи сестру, в момент остановившуюся возле шкафа с открытыми дверями. Она выглядит немного озадаченной. — Я просто убирала вещи. Остальное сам сделаешь. Я пойду. Девушка уходит так быстро, что Мин даже не сразу понимает, что только что произошло.