Развязать войну

Несмотря на все попытки Хуана, заинтересоваться пришедшими на бал-маскарад дамами он не смог. В каждой из них он находил своё очарование, но когда маски оказывались сняты, ни одна не задерживала его взгляд достаточно надолго, чтобы спросить, как её зовут на самом деле. Хуан знал, что падок на женщин; на самом деле, он гордился этим, поскольку как может мужчина быть Борджиа и не испытывать низменного влечения к красоте? Хотя, разумеется, в их семье был и Чезаре — который никогда не смотрел младшему брату в глаза или вообще игнорировал его, в то же время пожирая полным обожания взглядом их сестру. Хуан отказывался ревновать к Лукреции — прекрасной Лукреции, которая, казалось, отдалилась с момента своего возвращения, и чья любовь отныне принадлежала не Чезаре, а некоему таинственному Нарциссу и их ребёнку. Хуан не мог ревновать к ней — но мог ненавидеть брата, ненавидеть в основном за их влечение друг к другу, о котором тот столь легко забывал, оставляя Хуана жаждущим и неудовлетворённым. Когда торжества подошли к завершению, Хуан пожелал их матери доброй ночи, поцеловал племянника и удалился из огромного зала, ничего не сказав брату и не справившись о том, почему так долго отсутствует их отец, Папа. Чезаре посмотрел, как Лукреция укладывает мальчика спать, и снова надел маску. Сказать по правде, ему было приятно побыть кем-то другим, хоть на миг освободиться от ограничений папского двора. Он поймал себя на том, что долго смотрит на маску — а потом отломил у неё ручку и прикрепил маску к золотому венку, украшавшему его тёмные кудри. Она подчеркнула его скулы и разрез глаз. Возможно, именно так это ощущал их отец: носить высокие головные уборы и предаваться восхитительному греху. Двуликий — и влюблённый в двоих. Это заставляло его чувствовать себя могущественным — и соблазнительным. — Чем ты до сих пор занят, брат? Я думал, уход за младенцем тебя утомил. Хуан прятался за колонной в зале. Одурманенный вином, он говорил в нос и растягивал слова сильнее, чем обычно. Одежды и волосы были в беспорядке. Маску Хуан снял — но Чезаре помнил, в чьём образе он явился. — Ты пришёл развязать со мной войну, Марс? — спросил Чезаре, подходя к брату. Он смотрел Хуану в лицо, но уголки его глаз и губ подрагивали — он ожидал язвительного замечания. Его не последовало. — Мне следовало бы выпороть тебя за твои грехи, Марс. — За какие именно, брат? — Хуан горько рассмеялся. — Жульничество в играх… — Звучит так, словно проигрыш не даёт тебе покоя. — …и алчность, — продолжал Чезаре, подходя ещё ближе. Хуан прижался спиной к колонне, но отступать было некуда, и рука Чезаре шлёпнула его по обнажённому бедру. Чезаре заглушил испуганный вскрик брата одной рукой и приподнял другой его ногу. Хуан немедленно закинул ногу ему на бедро, напрочь забыв, что собирался разыгрывать обиду и пренебрежение. Чезаре снова шлёпнул Хуана по бедру и прижался к нему, добавляя к боли удовольствия. Хуан застонал и качнул бёдрами вперёд. — Марс хочет получить отпущение грехов? — спросил Чезаре. Хуан отбросил руку Чезаре от своего рта и подался ему навстречу. Чезаре сгрёб в кулак его волосы и удержал брата в нескольких дюймах от своего рта. Хуан прикусил губу, чтобы не заскулить. — Я задал тебе вопрос. — Да. — Что — да? — продолжал дразниться Чезаре. Он чувствовал, как руки Хуана сжали его ягодицы, как брат обвил его ногой, подтаскивая ближе. — Марс хочет. Хуану казалось, что его кожа сейчас сгорит, а язык пересохнет — прежде, чем попадёт наконец в рот Чезаре, — но позволил брату склоняться к нему так медленно, как тому хотелось; пока не вернулась истинная природа их любви: острая, жестокая и всепоглощающая. Они напрочь забыли о том, что их могут здесь застать, — и Чезаре прижался к брату так тесно, что выгравированный на колонне узор должен был отпечататься на коже Хуана. Он посасывал и кусал язык Хуана, пока младший брат отчаянно тёрся об него бёдрами. Чезаре просунул руку между их телами, сдвинул в сторону блестящие одежды Хуана и так сильно сжал его истекающее смазкой мужское достоинство, что это граничило с болью. Хуан задержал дыхание — как если бы в зале было слишком мало кислорода, чтобы наполнить его лёгкие. — Ч-чезаре, пожалуйста, брат. Пожалуйста, ваше преосвященство! Чезаре дважды с силой провёл кулаком по члену Хуана, провернул ладонь, снова крепко сжал — и брат буквально упал ему на руки. Чезаре вытер семя об одежды на спине Хуана, поставил его на ноги, наклонился и запечатлел на лбу брата поцелуй. — Ты прощён, дорогой брат. — Как насчёт тебя? — Хуан сжал сквозь одежду возбуждённый член Чезаре. — Возможно, в следующий раз, Марс. — В следующий раз? — переспросил Хуан, ненавидя прозвучавшее в собственном голосе отчаяние. Чезаре поправил маску и ухмыльнулся. — Я уверен, что ты найдёшь, в чём ещё покаяться.