Методы охлаждения

Мирон доминирует. Славе нравится это: почти властный взгляд, резкие движения, непредсказуемость. Он любит ту страсть, почти что грубость, с которой Окси целует его в такие моменты. Искусанные губы после долго ноют, но Слава откровенно наслаждается этим. Сначала тянется навстречу, а после пытается отстраниться, чёртов провокатор. И ещё усмехается, глядя в мутный от возбуждения взгляд. Окси в конце концов не выдерживает, подталкивает Славу на кровать, тут же нависая сверху и кусая уже куда-то в ключицы. "Никаких следов выше воротника толстовки" - пожалуй, это было их единственное ограничение за всё время, во всём же остальном пределов не было. На губах Мирона какая-то почти блядская усмешка. Он задирает на Гнойном кофту, проводя языком до низа живота. Почти судорожно расстёгивает ширинку... И чёрт возьми, Слава бы очень подло соврал, если бы не согласился с тем, как возбуждает один вид Окси между его ног. А ещё больше возбуждает его горячий рот и губы на члене... Слава вздрагивает, запрокидывая голову, когда Окси обхватывает его плотнее, ещё и щёки втягивает, двигая головой на всю длину. - Блять, да... Вот так… - Гнойный бормочет вперемешку со стонами, кладёт ладонь на голову Окси, ощущая под ладонью ёжик чуть отросших волос, усмехается. В голове мелькает запоздалая мысль, что даже схватиться нельзя, но сейчас этого не надо. Он давит на затылок Мирона, чувствуя, как головка проникает дальше, туда, где ещё более узко. Слава коротко стонет, чувствуя, как Окси немного отстраняется, сдвигаясь буквально на пару сантиметров, чтобы отдышаться и сглотнуть накопившуюся слюну и тут же насаживается уже сам, двигает головой в только ему понятном темпе, проводит по плоти языком, словно ощупывая, чуть надавливая на член. Слава кончает неожиданно даже для себя. Наслаждение накатывает резко. Мирон не отстраняется, вжимается лишь сильнее, сам или под давлением лежащей на затылке руке – не разберёшь, но думать о том, что сам - льстит. А потом они вновь меняются ролями. И вот уже вновь доминирует Окси. Нависает сверху, заводя руки Славы за голову и придерживая их там за запястья, целует. На языке Карелина остаётся терпковатый привкус, но это лишь более заводит. Он дёргает руками скорее в шутку, но хватает лишь резкого взгляда исподлобья, чтобы понять, что сейчас это лишнее. Привыкнуть к ощущению липкости смазки между ягодиц невозможно. Ещё сложнее – к пальцам, обводящим колечко мышц и настойчиво пробирающимся внутрь. Мирон всегда делает это медленно и аккуратно, ещё и с таким серьёзным лицом, как будто читает очередную научную статью или книгу, в которой ещё только предстоит разобраться, которую только предстоит понять. Возможно, в каком-то смысле, Слава тоже был его книгой. Карелина от собственных мыслей отрывает довольно ощутимый укус в плечо. Мирон смотрит на его лицо внимательно, изучающе. - О чём задумался? - внутри двигаются уже два пальца. Окси разводит их на манер ножниц, с усмешкой наблюдая за изменением выражения лица Славы. Мирон приподнимается, вновь его целуя и добавляет третий палец, двигая ими уже резче, не так щадяще, как ранее, одновременно кусает его губы достаточно ощутимо, когда Карелин начинает вести, когда парень начинает тянуться навстречу, желая и прося. Мирон целует, не закрывая глаз, продолжая смотреть за тем, как сначала хмурящий и сводящий недовольно брови партнёр, постепенно расслабляется. Это прекраснее всего: видеть, как сопротивление и борьба сменяются покорностью. Как Слава начинает получать удовольствие от процесса и сначала пытается это спрятать, зажимаясь, но после нескольких движений всё-таки нетерпеливо поводит бёдрами, наконец не выдерживая. Окси ещё какое-то время истязает партнёра, наблюдая за тем, как он извивается от этих ласк, как подаётся вперёд всё откровеннее, разводит ноги, такой открытый и доступный сейчас… Окси сначала всегда подсознательно боится, что причинит боль. Хотя и знает, понимает, что после всех раз, после всей той близости, что была между ними, это очень сомнительно. Тем более, он ведь полностью изучил тело Славы. Снаружи, внутри, все реакции, эрогенные зоны… Первое проникновение всегда особенно осторожное. Слава, лежащий на животе, вздрагивает лишь слабо, но терпит, пока головка раздвигает податливые мышцы, проникая внутрь. Мирон над ним тяжело дышит куда-то в шею, чуть поворачивает голову, зарываясь носом в волосы Карелина на затылке, привычно усмехается, слыша недовольное ворчание: «Не стеклянный же»… И уже спустя минуту комнату наполняют судорожные выдохи и пошлые шлепки плоти о плоть. Слава шипит, извиваясь, чувствуя, как ягодицу достаточно ощутимо сжала и оттянула чужая ладонь. Мирон же, предполагая недовольство, толкается лишь резче, кусая в основание шеи, прислушиваясь к судорожному выдоху. Понимает ведь, жид, что сейчас Слава полностью в его руках: делай, что хочешь: нагибай сильнее, трахай. И Карелин позволял ему это. У них всегда было так, на грани боли и удовольствия, на каком-то диссонансе ощущений, чувств. И им обоим нравилось это. Кровать жалобно поскрипывает в ритме резких, сильных толчков, пока в какой-то момент привычные звуки не прерывает протяжный полустон-полувыдох Славы, в исступлении запрокинувшего голову и дрожащего под резко опустившимся на него Мироном. Тот почти рычит, врываясь грубо, на всю длину, делая последние толчки, ощущая лишь плотно обхватывающие его пульсирующие от напряжения горячие мышцы. Но не останавливается до самого последнего момента, до того, как удовольствие накрывает окончательно. Мирон толкается до основания, падая сверху , прикрывая глаза, перед которыми сейчас лишь плавают светлые круги. - Опять в меня? - недовольное бурчание прерывает сдавленный смешок сзади. Мирон чуть приподнимается, глядя на распластанного и затраханного Славу. Тот сейчас лежит, повернув голову чуть вбок, пытается обернуться, сводя брови. К влажному лбу прилипли прядки волос, взгляд ещё не до конца сфокусированный… И весь он такой горячий, податливый, мягкий, что хочется снова прильнуть, прижаться, оттрахать так, чтобы и встать на следующий день не мог. Но это позже. - Не возмущайся, Сонь, - Окси приподнимается и наконец скатывается на кровать рядом. - Сам же просил… охладить, - Мирон смотрит Славе в глаза, вздёрнув бровь, – а методы охлаждения бывают разные.