Долгое прощание

Когда перед моим взором предстает картина собственного эффектного появления перед моим другом после трех лет отсутствия, я вспоминаю совсем другую встречу, о которой не следует рассказывать никому. Она состоялась через несколько месяцев после моего возвращения на Бейкер-стрит. Мой дорогой Уотсон потерял сознание от невыразимой радости, когда сгорбленный старик-библиофил превратился на его изумленных глазах в давно похороненного им друга. При виде живого профессора Мориарти я встал как вкопанный посреди оживленной улицы и так бы и стоял, если бы он прошел мимо. Но он узнал меня, любезно обратился ко мне со сдержанным приветствием и предложил где-нибудь пообедать. Выглядел он неважно, что было закономерно: этот человек на моих глазах упал со скалы, ударился о выступ и утонул в бурлящем потоке. Если же после всего этого он выжил, мало что в нем уцелело. Обедать с ним я отказался, но поскольку мне очень хотелось с ним побеседовать, то предложил дождаться его у входа в ресторан. Пока мы медленно брели по улице, я, переборов замешательство, сказал: — Только на днях вспоминал вас за завтраком, мистер Мориарти. После вашей безвременной кончины Лондон больше не представляет ценности… — Для вас, мистер Холмс? — Для криминалистов, — я поторопился с ответом, но кого я хотел обмануть? Признаться, я и не думал, что те мои шутливые слова обернутся таким странным образом. Невозможно было выжить после того, что я видел своими глазами. Но он был жив, хотя и сильно потрепан, и, несомненно, такие травмы были получены им из-за того падения. Он с трудом волочил левую ногу, рука, которой он опирался на трость, немного дрожала, и я подозревал, что есть и другие ранения. Я много думал о нем после его, как теперь получалось, мнимой смерти и сейчас испытывал что-то вроде облегчения. Был ли я рад его видеть? И да, и нет. — Для меня в том числе, — добавил я как можно более отстраненно. — Вы преувеличиваете, — с улыбкой ответил Мориарти, останавливаясь и доставая из кармана уже известную мне красную записную книжку. — Не далее чем две недели назад вы едва не погибли на голландском лайнере. Сейчас посмотрим… Падение в Рейхенбахский водопад сильно изменило его почерк. Казалось, что цифры он писал теперь левой рукой, но что-то можно было разобрать. Ориентируясь на свои записи, он быстро перечислил почти все дела, которые я вел после возвращения. Убирая книжку назад в карман, он сказал: — А, еще мистер Олдейкр… Я уверен: после того как он выйдет из тюрьмы, вам предстоит самое веселье. Поразительно педантичный человек — двадцать лет готовить женщине месть за отказ! Когда он выйдет на свободу, у него уже будет превосходный план вашего уничтожения. Вы продолжаете наживать себе врагов, я рад, что в мире есть что-то такое же неизменное, как восход солнца. Вы не возражаете, если я немного отдохну? На самом деле мне не очень-то хочется обедать — с вами или без вас, но если вы желаете меня сопровождать, то лучше проводите меня до ближайшей скамьи. Я не намеревался так рано с ним расставаться и даже предложил ему опереться на мою руку. Это мало что изменило: он все равно шел медленно, зато я чувствовал непонятное волнение и испытал облегчение, когда мы завернули в парк и он опустился на скамью. Я сел чуть поодаль, мне требовалось, чтобы между нами было расстояние ради сохранения хладнокровия. Я предложил ему папиросу, он вежливо покачал головой. Вдохнув немного чудотворного табачного дыма, я немного пришел в себя и вернулся к прерванному разговору: — Итак, вы следили за моими перемещениями. — Лондон без вас не представляет для меня никакой ценности, — саркастически отозвался он. — Но почему? Процесс по вашему делу прошел. По официальным данным вы мертвы. Я бы и не узнал о вашем… возвращении, если вы бы по-прежнему жили… в Швейцарии, я полагаю? В Англии вы недавно и большую часть времени провели на природе, а не в городе. Осмелюсь предположить, что вы не вернулись к прежней деятельности, иначе ваш плащ был бы не таким потрепанным. Он невольно опустил взгляд на свой плащ и засмеялся неприятным колючим смехом: — Продолжайте, прошу вас. Я слежу за ходом ваших мыслей. Все мои сбережения, как нетрудно догадаться, ушли на восстановление остатков моего потрепанного здоровья… — Я бы хотел услышать ответ на мой вопрос. — Я уже ответил. Но вы, очевидно, не поняли ответ. Я подождал какое-то время, в надежде на разъяснения, но Мориарти только с любопытством естествоиспытателя смотрел на меня и улыбался. Потом он заговорил, задумчиво рисуя на земле тростью какие-то знаки: — Итак, вы не захотели составить мне компанию за обедом. Я не спрашиваю почему, это очевидно. Если преломить с врагом хлеб, сложно после нанести ему смертельный удар. Вы все еще считаете меня вашим врагом, даже после того, как для вас я умер. — Вы живы. Скажите, полковник Моран избежал тюрьмы благодаря вам? — Нет, это вы плохо постарались с доказательной базой. Хотя ловушка была недурна. Но я скажу очевидную вещь: полковник Моран действовал по своему разумению, я не просил его вас убивать. Мне ваша смерть больше не нужна. Я не мистер Олдейкр, у меня есть и другие... ценности помимо мести. — Моран знал, что вы живы, — вдруг вырвалось у меня. Мне вспомнилась ярость Морана, причиной которой, как я думал раньше, было то, что я стал причиной гибели его друга. Если Моран стал свидетелем страданий выжившего, то его ненависть получала другое объяснение. Мориарти чуть помедлил с ответом. — Да, знал. Он нашел меня в изрядно потрепанном виде, когда волна вынесла на камни мое тело. Кажется, ваша папироса погасла. — Я отказался с вами обедать, потому что в минуты душевного напряжения не могу думать о еде, — сказал я. — Где вы остановились? Я бы хотел увидеть вас завтра. Он снова ответил не сразу, а когда заговорил, в его взгляде и голосе сквозила печаль: — Завтра меня не будет в Англии, мистер Холмс. Я уже сегодня должен был уехать, но не мог отказать себе в удовольствии пройтись по тем улицам, по которым обычно ходите вы. Два дня мне удавалось избегать встречи с вами, вы всегда были заняты разговором с вашим другом и проходили мимо. Не знаю, повезло ли мне сегодня, но не жалею, что нам удалось вот так посидеть, как будто мы друзья, которые давно не видели друг друга. Он взглянул на часы. — Кажется, мне пора вас покинуть, дорогой мистер Холмс, теперь уже навсегда. Сегодня вечером я уезжаю на континент. Прошу вас не распространяться о нашей встрече, а впрочем, это ваше дело: вряд ли кто-то вам поверит. Вы абсолютно правы, я забросил прежние дела и не представляю угрозы для добропорядочных лондонцев. — Вы навсегда покидаете Англию, — повторил я. — Вы приезжали для лечения? — Да, мне рекомендовали в Кенсингтоне одного врача, который мог бы помочь облегчить мои страдания. Я подробно описал ему в письме, какие именно проблемы ему предстоит решить, и он был готов приехать сам, так его заинтриговал мой случай. Как видите, теперь я представляю ценность не только для криминалистов. Я понял, что так и не спросил его, как он выжил и почему. Но это было неважно. Важно было, чтобы он подарил мне остаток дня и я предложил ему сопровождать его по Лондону до отъезда, если он позволит. Он заметил, что не находит это уместным, но почему бы нет. Возможно, мне показалось, что когда он поднялся и мы отправились обедать, шаг его стал более легким, но моя собственная тяжесть на сердце, что не давала покоя с того момента, как я его увидел, определенно покинула меня, как солнце вечером покидает небо.