Взаперти

      Что же… он никогда не ведет себя так, как от него ожидаешь. Моё уязвленное женское честолюбие не позволило мне заглушить тоскливую мысль, что теперь мне уж точно обеспечен еще один месяц одиночества в моей клетке. Тем сильнее было моё удивление, когда в какой-то момент между завтраком и обедом, он просто вошел как ни в чём не бывало, держа в руках бумажные пакеты. Я безмолвно (а вернее, потеряв дар речи) наблюдала за ним из-за альбома с набросками, пока он по-деловому доставал из пакетов и расставлял прямо на полу бутылки с вином, ассорти из разных сыров и что-то мясное, тонко нарезанное, напоминающее слайсы бастурмы. На этикетке промелькнуло слово «хамон». Он открыл вино и оставил его «подышать», а сам обратился ко мне, всё так же замершей в удивлённом молчании: — Прими это как жест примирения. Хочу, чтобы ты присоединилась ко мне и разнообразила свою скучную диету. Он сел прямо на пол и похлопал по ковролану, приглашая меня присесть рядом с ним.       Меня захлестнула такая слепая ярость, что захотелось любыми способами стереть это самодовольное выражение на его красивом лице. Я как в замедленной съемке подошла к импровизированному «пикнику» на полу, взяла свой бокал, куда он уже успел налить темного, почти черного вина, и выплеснула вино прямо ему в лицо. Я даже не успела заметить, сменилось ли его самодовольное выражение на лице недоумением, как уже была припечатана к стене и зажата между бетоном стены и сталью его тела. Тут уже мне было не до наслаждения от волн ярости, которые исходили из него вязкой субстанцией, поглощая мою волю, полностью пожирая мою смелость и оставляя только первобытный страх перед этим человеком (?). Он вцепился в моё горло и вторгся в личное пространство настолько плотно, что я уже не понимала, где его тело, а где моё. Тёмно-красное вино капало с его волос на моё лицо, когда он прошептал своим тихим голосом, который был страшнее крика, потому что сдерживал дьявольскую ярость, сидящую в нём: — Никогда не делай так, если только не намереваешься потом тщательно вылизать своим язычком каждую каплю того, что ты выплеснула на меня. И, поверь, твоему язычку придется в таком случае поработать даже там, куда не попало и капли. Я что-то невнятно пыталась промычать, а он уже отпустил меня и, не обращая на мои потуги, кашляя, втянуть хоть каплю воздуха в лёгкие, уселся обратно на своё место на полу, откинул мокрые от вина пряди со лба и, с абсолютно доброжелательной улыбкой на лице, снова похлопал по месту рядом с собой. Сдерживая дрожь во всём теле, я послушно уселась рядом с ним. Разум вопил, не сдерживаясь. Дура! Идиотка! Самоубийца! Расслабилась, забыв, с кем имеешь дело? Только бы не заплакать, иначе это выбесит его еще сильнее.       Схватив, протянутый им бокал с вином, я залпом осушила его под насмешливым взглядом брата. Он лишь молча пожал плечами и налил еще. Тепло от алкоголя, разлившееся по телу, сразу уняло мою дрожь и успокоило нервы. Я взяла кусочек хамона и положила его на язык, ощущая слегка солоноватый специфичный вкус мяса. — Извини, что в таком виде, — сказал он с искренним сожалением в голосе, — Всё никак руки не дойдут до того, чтобы приобрести новую хамонеру. Если бы я знала о чём речь, то кивала бы с большим энтузиазмом. Поэтому от греха подальше я решила перейти на сыры, которые оказались просто божественными. Отправив в рот один из сливочно нежных сыров с приятной остринкой, я даже, по-моему, тихо застонала от гастрономического оргазма. Он самодовольно ухмыльнулся, услышав это, поэтому я решила контролировать свои голосовые связки, чтобы не доставлять ему этого удовольствия. Вскоре я настолько расслабилась, что решилась заговорить: — Скажи, это всё правда, что ты мне показывал? Про маму, Джейса? Он покрутил в бокале вино, наблюдая, как оно медленно стекает со стенок бокала и пожал плечами: — Не вижу смысла обманывать тебя таким образом. Хотел бы обмануть, показал бы их хладные трупы и сожженную землю. Такой вариант мне намного больше нравится, а не эта деградация сумеречных охотников, которая происходит сейчас. — Что ты имеешь в виду? — удивилась я. — Ты что ослепла? Да один пример твоих якобы друзей говорит за всех. Твоя мать взращивает в своем пузе волчонка. Волчья кровь доминирующая, ведь это уже генетическая болезнь, значит руны будут отторгаться этим выродком. Он будет оборотнем. Твоя подружка-охотница встречается с твоим дружком кровососом — еще один генетический тупик. А ее братец вообще гей. Была надежда на проблеск разума у ангелочка, но что мы видим? Он трахает волчицу и ведет себя так, будто готов прожить с ней всю оставшуюся жизнь. Он сделал глоток вина и продолжал: — Видела бы ты ту картину, когда я предоставил им возможность уйти, попросив свою мать выпроводить их из Эдома. От твоего «трупа» только ангелочек долго не мог глаз отвести. Твоя маман, схватившись за живот, упрыгала чуть ли не первая. Уже тогда она была беременна и думала только о волчонке, а не о тебе… и уж тем более не обо мне. Все остальные обошлись этим дурацким «ave atque vale» и с готовностью побыстрее умотали отсюда. Только Джейсу пришлось придать ускорение, потому что он ныл и цеплялся ручками за кладку на полу, так уж не хотел покидать твоё «мертвое тело». Но ничего, пару месяцев у барной стойки, убийство печени и слёзы в жилетку барменши-волчицы лечат и это. Ну, ты и сама видела.       Всё, что он говорил было грубо, зло, но я знала, что он говорит правду. Все были слишком напуганы и постарались забыть, как дурной сон, то что произошло тогда в Эдоме. Я осталась ненужной деталью в этом сломавшемся механизме под названием «Смерть Моргенштерну», давшем сбой и теперь ушедшим на покой. И по иронии судьбы только этому Моргенштерну я теперь и была нужна. Мне стало жутко оттого, как близко он подошел к своей цели обладания мной. Он как носорог всё это время шел только вперед, сминая всё и всех на своём пути. С полной уверенностью, что и я однажды покорюсь ему. И что я делала прошлой ночью? Чуть ли не умоляла трахнуть меня собственного брата! Хотя какой он мне брат? Как я могу чувствовать отвращение к нему, как к родственнику, если не росла с ним вместе? Только мысленно давая себе оплеухи, повторяя «брат, брат, брат», когда тело не ощущало никакого родственного отторжения, когда мысли растекались безвольной кашицей под его гипнотическими чарами, когда сердце тянулось навстречу, очарованное им. Наверное, так можно чувствовать себя рядом с опасным хищником, который положил тебе морду на колени и с удовольствием жмурится оттого, что ты чешешь его за ушком, как простого маленького котика. Когда он был рядом и вел себя, как друг, как любовник, я забывала, какой он опасный хищник. И это хождение на краю пропасти выбрасывало такой бешеный адреналин в кровь, что я даже начала получать от этого наслаждение. Грешным делом во мне промелькнула мысль: «А как это будет, если покориться ему и стать рядом с ним, стать его?» Приятная доза адреналина от одной этой мысли выплеснулась в мою кровь и я слегка покраснела. Он же внимательно смотрел на меня, прожигая своими черными глазами над бокалом с почти таким же черным вином, и будто читал мои мысли, будто раздевал мою душу и любовался метаморфозами, происходящими в ней. Я сердито фыркнула и схватила вновь наполненный вином бокал. Неприятно, когда не можешь спрятаться от рентгена его глаз даже в своей собственной голове. Плевать, я решила выкинуть мысли о нём и просто наслаждаться внезапным «пикником» с царскими закусками и великолепным вином. В голове была приятная лёгкость, хотелось музыки, танцев и веселья. Когда он молча протянул к моей голове руки и обхватил ладонями мои виски, я даже не сопротивлялась, потому что всё казалось правильным.       Басы своей мягкой вибрацией пронзали тело, гипнотическая игра лазерного шоу завораживала, как и волны танцующих в клубе людей. Именно волны — танцплощадка была похожа на море. И мы с братом оказались посреди этого моря, подхваченные ритмом и течением. Я никогда не видела его танцующим, но он, похоже, умел всё. Я засмеялась и отдалась ритму, стараясь попадать под движения брата, который мог внезапно закрутить меня и, на миг прижав к груди, отпустить. А затем, развернув меня и ухватив за талию, двигать бедрами, принуждая меня повторять его движения, до неприличия плотно прижимаясь ко мне в танце. Я не возражала. Меня унесло ритмом и опьянением от вина куда-то высоко-высоко на небо. Мне казалось, что я двигаюсь в танце, как богиня и, встречая, его смеющиеся и наполненные восхищением глаза, верила, что я права. Затем музыка перетекла в какой-то медленный танец и он прижал меня к себе, качаясь из стороны в сторону в такт, задаваемый песней, которая звучала на каком-то непонятном мне языке, кажется, это был французский. Я уткнулась щекой в его плечо, а он прижал свою щеку к моему затылку. И мне показалось, что я начинаю понимать слова Je t’aime, je t’aime Comme un loup, comme un roi Comme un homme que je ne suis pas Tu vois, je t’aime comme ça* Я люблю тебя, я люблю тебя Как волк, как король Как человек, которым я не являюсь Ты видишь, я люблю тебя так Не знаю, почему слёзы покатились у меня из глаз. Был ли виноват проникновенный голос певицы, или слова так подействовали на меня. Он будто специально дал возможность понять о чем поётся в песне, как будто ни на миг не останавливался в своем желании околдовать меня, связать по рукам и ногам и унести навсегда туда, где никогда мне не придёт в голову мысль о побеге от него. Меня укачивало в его объятьях и уносило всё выше и выше, и выше…