Avenue of Hope

Along the avenue of hope The footsteps falter, the fingers grope And days, stretch out, beneath the sun Вдоль авеню надежды Иду, спотыкаясь, иду на ощупь, И бесконечно тянутся дни под солнцем.       Она исчезла. И я, наконец, мог навести порядок в магазине. Поднял полки, поставил на место диски, протер витрины и разгрузил коробки с новыми пластинками. Снова я, дурак, возвращаюсь к прошлому.       В течение всего дня я зазывал людей в магазин. Всё в нём оставалось таким же мёртвым, но меня это больше не пугало, да и людей, приходивших сюда тоже. Среди новых поставок я нашел пластинку cо странной обложкой: из телевизора вылезает какая-то живность и держит в зубах ребёнка. Меня заинтересовал этот альбом, и я поставил его на прослушивание, пока занимался делами.       Всё там же, рядом с работающим проигрывателем, стоял Старик Сэм с вечным пятном от кофе. Я протёр с него пыль и вспомнил о Джимми и Хельге, когда они сидели на диванчике и обсуждали музыку, а иногда даже горячо спорили. Но чаще всего смеялись. Эти улыбки должны были навсегда остаться запечатанными в стенах магазина. Но почему он забывал их и хмурился? Точно тоже старался поскорее стереть все воспоминания, подобно мне.       Был уже закат, когда я положил тряпку и выглянул в окно. Солнце обошло Бахман-стрит, спрятавшись за зданиями соседней улицы. В окнах домов загорался жёлтый свет, где-то даже виднелись силуэты. Люди готовили ужин или просто сидели со своей семьёй. Как хорошо бывает просто понаблюдать за обычной жизнью других людей... Они собирались за столом, они разговаривали, они, может быть, даже смеялись и слушали музыку. И только я начал чувствовать спокойствие, как позади меня что-то сильно прогремело. Это была навесная полка с уценёнными пластинками. Она разбилась, повредила обивку дивана и поцарапала пол, разбросав все свои пластинки по нему. Я долго смотрел на образовавшийся беспорядок и не знал: убрать всё или оставить так, потому что этот магазин упрямо не хотел, чтобы в нём что-то делали. Он медленно умирал, только позволяя наблюдать за собой, а его хозяйка приходила, ложилась на диван, укутываясь в увядающем воздухе, и наблюдала за его угасанием. И подушки дивана, и плед, который теперь лежал неподалёку всё время, пропахли ей, а на подлокотнике даже осталось несколько её светлых волосинок. Где-нибудь в пансионе сейчас должна обвалиться комната или целый этаж. Мне кажется, что ты, Патаки, никогда не оживёшь. И я тоже. Мы с тобой оба просто как-то существуем до сих пор, чтобы посмотреть, что с нами станет. Всё, как в той песне, звучащей в тот момент, когда я ложился на диван и утыкался носом в подушку. Я много раз слышал её и даже назвал таким же именем особенное место, по которому любил прогуливаться и мечтать о чём-то несбыточном и далёком. И будь я сейчас там, то попросил бы у кого-нибудь на небесах, чтобы зима больше никогда не наступала. Ни в комнате, ни в дорогих мне глазах, ни внутри меня самого.       На следующий день все стало точно таким же, как и до моей уборки: полки на полу, диски, проигрыватели, будто кто-то ворвался в магазин и перевернул всё вверх дном, чтобы позлить, но я точно знал: никого здесь не было. Мои усилия были бесполезными. Пришлось закрыть «Пластинки Джимми». Мне думалось, что однажды вернусь я туда, и увижу пустоту, как будто ничего здесь не существовало. Было жутко, но я возвращался. По вечерам мы с Сидом пили мои запасы виски и рома, а наутро я приходил к дверям магазина, долго смотрел, слонялся возле, и уходил. Потом бродил по улицам неподалёку, размышляя над всем, что происходило раньше, возвращался домой, пил виски или ром, и наутро приходил на Бахман-стрит снова. А ещё я часто заглядывал по пути на Вайн-стрит, и наблюдал за Сансет-Армз. Точно так же, как и «Пластинки Джимми», пансион жил своей жизнью, довольствуясь серостью и угрюмым видом. Если бы я там остался, то, верно, сиганул бы с крыши ещё раз, только уже не случайно, а просто из необходимости. Может, это когда-нибудь и случится, но прежде нужно со всем этим покончить. Точно также, как с воспоминаниями.       Кто бы знал, кстати, что Лайла Сойер станет причиной моих частичных воспоминаний. А если говорить конкретно – я помнил Стеллу и Крейга из-за неё. Та ситуация лишний раз доказывает, как на самом деле я жалок. Ведь я видел, как они затаскивали её в чей-то дом, а потом Лайла не ходила в школу два месяца. Это произошло из-за меня, потому что я не стал ничего делать: не позвонил в полицию, не рассказал директору. И разве тогда меня заинтересовало бы почему Хельга так редко стала появляться в коридорах школы именно после этого? Она бы точно не переживала тогда, если бы этого не случилось по моей вине, чёрт! Нужно покончить, покончить, покончить с этим всем! И чертов Крейг, даже здесь он успел нагадить. Покончить бы и с ним тоже, как же я его ненавижу... Don't let me falter, don't let me ride Don't let the earth in me subside Let me see just who I will become Не позволяй мне сбиться, не дай ускользнуть, Не дай моим земным устремлениям угаснуть. Просто позволь мне увидеть, кем я могу стать.       От склока этих мыслей во мне что-то повернулось. Я говорю о голове, о мозге, о своем разуме. В одно утро я пришёл в магазин с двумя банками, куда мой знакомый налил специально для меня бензин. Он, конечно, посмеялся и спросил, не собираюсь ли я заправить им велосипед, но всё же выполнил просьбу. Можно было бы использовать что-то из своих запасов спиртного, но если дают что-то бесплатно – бери. И я взял. По одной банке на каждый отдельный мир. Я сходил с ума.       Ничего не изменилось с моего ухода, разве что парочка паутин на стенах, и возле входа появился чёрный рюкзак. Пройдя от стены до стены, я разлил зигзагом содержимое одной бутылки и бросил её в центр комнаты. Я ненормальный, прости меня, Патаки.       – Лайла! – мой голос будто стереоэхом прошелся по всему магазину. Позади что-то упало. Хельга в самом деле назвала магазин её именем, хотя Сойер к нему не имеет никакого отношения. You're like the clouds in my home town You just grow fat and hang around And you're days stretch out beneath the sun Ты - как облака над моим городом, Разрастаешься и надвигаешься, И ты - те бесконечные дни под солнцем...       Лёгким движением я чиркнул спичкой и, посмотрев на вход, сразу же погасил её. Чёрный рюкзак… Из-за суеты я совсем не заметил, что был в магазине не один. Точно по моему старому желанию, Хельга мирно лежала на своём любимом месте, запрокинув руку на голову. Убрав спички в карман, я подошёл к дивану, опустился на колени и посмотрел на её лицо. Мне показалось даже, что Патаки приоткрыла глаза и улыбнулась, когда увидела меня. Но мне только показалось. Я убрал её руку и аккуратно провёл пальцами по щеке. Лицо было холодным. Наверное, она совсем недавно пришла с улицы. Знаю, что моё желание больше никогда не сбудется, но хотел бы я увидеть улыбку на этом лице. Прости, прости меня... За твой холод, за твои ледники внутри тебя, потому что во всем этом виноват только я, Патаки. Скоро станет лучше. Гифальди знал это. Мы все это знали.       Ещё пару минут подержав её за ледяные руки, я распахнул дверь, зажёг сигарету и опустил на пол горящую спичку. Позади меня догорали воспоминания. Умирала Бахман-стрит. Умирала Хельга вместе с Лайлой Сойер. И все внутри меня. Я докуривал вторую сигарету, когда смотрел на то, как пылает Сансет-Армз. Когда-нибудь я забуду это навсегда. And you don't live, you don't die, you don't love so you don't cry And we wait, to see just what we will become Не живешь, не умрешь, не любишь, значит, и не плачешь, И мы просто ждем - ждем, чтобы увидеть, что с нами станет.       В тот же вечер пришёл Сид и поставил передо мной ту самую бутылку, которую однажды показывал. Он пристально смотрел, как я разливаю виски и мы, молча, сделали по глотку. Мой приятель сразу же сказал про очень хороший и благородный запах. А вкус пошло сравнил с грязным сексом после долгого перерыва. Я же смотрел на глубокий коричневый цвет напитка и пытался почувствовать хоть что-нибудь. Но для меня в виски не было ни вкуса, ни аромата – ничего. Странное ощущение.       Гифальди потянулся к бутылке, налил ещё немного себе и мне, и достал из своего рюкзака подкопченные часы. Перегнувшись через стол, он положил их прямо передо мной. Они не были запакованы в специальный пакет для улик, как это положено делать у детективов, они даже не были ничем помечены. Что ещё можно сделать с уликой, которую находишь на месте преступления? Я ведь не знаю, потому что никогда таким не занимался. Прошло точно около пятнадцати минут, прежде чем я оторвал взгляд от часов Крейга Росмана и посмотрел на Сида.       – Не обязательно было оставлять их там для меня, – он слабо улыбнулся. – Я бы всё равно пришёл к тебе. Но твой намёк я понял. Крейг Росман изрядно достал тебя, раз ты подбросил его часы.       – Арестуешь меня?       – В этом нет необходимости.       Сид допил содержимое стакана и, достав сигареты, предложил мне. Я отказался. Честно говоря, мне даже пить не особо хотелось. Конечно же, он знал. Гифальди не был бы самым известным детективом в городе, если бы не понял, что я собираюсь делать дальше. Он зачем-то предоставлял мне эту возможность, жертвуя своей карьерой. И свободой, кстати, тоже.       – Даю тебе три дня, – сказал мой друг, выдохнув через нос дым. – Этого будет и много, и мало – на твой вкус. А с остальным я разберусь, предоставь это мне.       – Снова твоя теория выбора.       – Пользуйся, пока можешь. И выбери нормальное место, потому что мне надоело ползать по гадюшникам, ладно?       – Придётся идти ещё в один, – я посмеялся, когда он закатил глаза и громко ругнулся. Мне нравился Гифальди. Он часто бывает забавным, когда забывает про серьёзность своей профессии. Иногда даже складывалось ощущение, что я общаюсь с зелёным беззаботным юнцом, но потом отпечаток его деятельности давал о себе знать: снова появлялась подозрительная ухмылка и в каждом слове чувствовался детектив.       Сид также положил передо мной вдвое сложенный листок. Уже не разворачивая его, я увидел просвечивающие буквы со знакомыми завитками.       – Что это? – спросил я, не прикасаясь к листку.       – Посмотри.       Я взял бумагу в руки, взглянул на своего друга и развернул её. «Джимми Моррисон, 157 Уильямс-стрит, квартира 46»       – Зачем мне это теперь? – я отдал листок с адресом, написанным Хельгой, обратно Сиду.       – Нашёл это среди пачки адресов в квартире того убийцы. Выбор между двумя людьми, как у всех остальных. Интересный ход преступника: его жертвами были совсем не те, кого он убивал, а те, кому приходилось выбирать. Вот это было дело, согласись?       Я пожал плечами и опустил голову, чтобы не смотреть на улыбку Гифальди. Что она там говорила…       «И если бы мне какой-нибудь сумасшедший сказал, что убьёт одного из моих близких и дал выбор кого именно, то я бы выбрала его»       «Я знала об убийце. Я для того и уехала, чтобы это произошло»       А ещё тот мой вопрос, наверное, попал в самую точку: «Мне просто интересно: если бы я умер, ты бы тоже никак не отреагировала?»       Ты, Патаки, не угадала. Паршивый сделала выбор, потому что он же тебя и убил. Когда я, собравшись с мыслями, поднял глаза, то наткнулся на холодный взгляд Гифальди.       – У вас с ней было не так же, – сказал он, припомнив тот разговор на пристани. – Она бы никогда не написала адрес Джимми, если бы с ней был я.       – Кажется, трёх дней будет слишком много, – выдавил я из себя. – Нескольких часов достаточно.       Мой друг надел перчатки, застегнул куртку и без единой эмоции на лице достал что-то завёрнутое в мешковатую тряпку. Я развернул её дрожащими руками. Он знал, что я собираюсь делать и даже принёс необходимую для этого вещь.       – Не торопись, – сказал Сид и похлопал меня по плечу. Он было собирался уходить, но вдруг остановился возле порога и обернулся. – Да, всегда хотел спросить: откуда это у тебя, шизика, столько бабла? Район не из дешёвых.       – Сдаю помещения в аренду. Мистер Хьюн позаботился о моём безбедном существовании. Наверное, зря. Если бы я был без денег – всё равно погубил бы чью-то жизнь.       – Эти доллары... – Гифальди поправил лямку рюкзака и натянул шапку на лоб. – Это они нас убивают, Шотмен.       – Тебе лучше знать, – я улыбнулся.       – Поверь мне.       Мой друг привычно задержал на мне свой острый взгляд и, махнув рукой, резво покинул мою квартиру. Don't let me borrow, don't let me bring Don't let me wallow, don't make me sing Let me see just who I will become Не позволяй мне одалживать, чтобы потом не возвращать долг, Не позволяй мне погрязнуть в этом, не принуждай петь, Просто позволь мне увидеть, кем я могу стать.       Когда мы попрощались, ко мне будто по приглашению снова пришла та девушка, имя которой я не расслышал в ту ночь, когда надеялся оживить всё с помощью музыки. Зная, что её не существует и это лишь причуды моего мозга, я прошел мимо неё в ванную и включил воду. Она же прошла за мной, присела возле стены, просто молча наблюдала, как я снимаю одежду, а потом стала надоедливо ходить туда-обратно.       – Прости, не запомнил твоё имя, – я повернулся к ней.       – Хельга Патаки.       – Точно, – осмотрев свою галлюцинацию, я усмехнулся. Всё в ней было таким же, как у Неё, кроме волос. Они были на тон-два темнее. Совсем не такие платиновые. – И что будешь делать, Хельга Патаки?       Девушка выглянула исподлобья, подошла к ванне, и легко перекинув через край ноги, подобралась ко мне. Я прикрыл глаза в надежде, что это сон, когда почувствовал Её костлявое тело и горячие губы, целующие плечо. Мои руки как-то сами потянулись, чтобы обнять. Всё это не по-настоящему, но я с тоской прислонился щекой к сухим волосам и сердце бешено заколотилось, когда я услышал, как Она назвала моё имя.       – Сколько ещё раз ты будешь появляться? – спросил я.       – Пока не убьешь, – она издала хрипящий звук и резко дёрнулась под моей рукой.       – Уже давно убил.       Я смотрел, как кровь течёт по её шее, пачкает светлые волосы, затем стекает через руки и спину, окрашивая воду в грязный розовый. Откинувшись на край ванны, я притянул своё видение к себе и долго смотрел на постепенно краснеющую воду. Подобие Хельги улыбнулось и посмотрело на меня. Господи, что я наделал...       Но, Патаки, теперь скажи, что это всё – большой розыгрыш и я снова попался. Самое время. Я не сошел с ума, ты не умирала, и я не держу пистолет возле виска, куда ты меня так любила целовать. Скажи, ты ведь спряталась где-нибудь в своей квартире? Нет, я знаю, когда это всё началось: разыграв меня со смертью Джимми, ты увезла его в Калифорнию и сейчас вы там. Или есть что-то ещё? Если это правда шутка – ты ненормальная. Напиши о своих приколах книгу, серьезно. Стоило только тебе появится, и все покатилось к черту с твоими шутками. Джимми, Лайла, Гифальди, Крейг, Стелла – сколько во всех этих событиях имён… Но самым главным именем будешь, конечно, ты. Если проблему можно назвать именем.       Но раз уж мы выяснили, что это розыгрыш – перестань читать мои записи и выходи. Встретимся на Авеню Надежды.       Эй, а здесь можно заказать музыку перед выстрелом? I've been set free and I've been bound To the memories of yesterday's clouds I've been set free and I've been bound And now I'm set free I'm set free I'm set free to find a new illusion Я был свободен, - и я был прикован К воспоминаниям о вчерашнем. Я был свободен, - и я был скован. Теперь я освобожден. Освобожден. Освобожден, чтобы найти новую иллюзию...       Мы никогда не будем мёртвыми, потому что всегда оказываемся в Нигде. И это не... конец.