my anaconda don't want none unless you got buns, hon!

      Просыпаться в середине дня, из-за того что попа, кутанная в одеяло, начинает шкворчать и куриться от жарких лучей солнца, Сехун умел, любил и частенько практиковал, при условии, что вечером ничего не мешало ему лечь в восемь, как детсадовцу после просмотра мультиков. Его будни не были особо продуктивны, еще если учесть, что он не получил гонорар за пятнадцатый том, а бесплатно работать не намеревался. Вся ежедневная суета сводилась к походу в магазин за продуктами и ленивым почесыванием пятой точки за просмотром сериала. Жизнь Сехуна и правда напоминала мечту любого подростка. Знай он, что заживет в шоколаде, будучи мангакой, даже не стал бы тратить нервные клетки на университет.       Незашторенное окно по причине отсутствия каких-либо занавесок продолжало бессовестно пускать наглые горячие лучи обжигать спину и плечи Сехуна. И он бы пошевелился или пнул кота, не упускающего возможности потереться о белые пятки бездельника номер один, если бы не было так лениво и до бесконечности жарко, что тело, казалось, плавилось и распадалось на атомы.       Вчерашний дилдо встречает его на тумбочке, стоит открыть глаза, и парень стонет, припоминая вечерок. Такой себе обычный, но почему-то смущающий до румянца на щеках во время медленной прогулки до холодильника. Холодная вода. Апельсин. Сехун плюхается на диван, чтобы проверить почту, но вовремя хлопает крышкой ноутбука. Никто кроме редактора, конечно, ему не написал.       — Спасибо, что прервал мою струю. Чжан-младший не умеет в темноте, — недовольно бурчит другой парень, выбредая откуда-то из глубин квартиры. Его лицо красное, разгоряченное, но при этом полностью отстраненное, каким привыкли видеть его подчиненные — отстраненным, разумеется.       — Я лично проверял, умеет, — Сехун даже не удивляется. Исин всегда устраивал себе выходные тогда, когда простые смертные работают. Очевидно, сегодня был один из таких дней, или…       — У нас завелись какие-то таракашки, я вызвал охотников за привидениями, чтобы в моем храме не было насекомых, — отвечает на немой вопрос старший, проходясь вдоль стеночки к холодильнику. После в его руках мелькает тонкий пласт мясной нарезки и пропадает во рту.       — Это получается, что будем бездельничать вместе? — бесхитростно улыбается Сехун. Он любит свою фактическую безработность за то, что может вот так закинуть ноги на стол, спланировать что-нибудь безрассудное, а потом все равно остаться дома и смотреть шоу с айдолами. Парень подпирает блестящее от жары лицо бледными ладонями и скручивает губы в трубочку.       — Можем сходить в ресторан, в цирк или поехать в Тайланд; что пожелаешь, — отмахивается Исин, поправляя висящие на тощих бедрах штаны. Это их общая слабость — носить растянутые и свисающие вещи.       — Предпочитаю сходить в кино, — делится Сехун, двигая запотевшую бутылку со спасительной водой в сторону парня. Тот неторопливо свинчивает крышку и глотает крупно из пластика, оставляя тару наполовину пустой.       — Купить билеты?       Сехун кивает, поднимаясь, чтобы начать сборы. Одежда непослушно надевается на разгоряченное тело, и парень долго стоит перед зеркалом у окна, через которое бьют интенсивные лучи июльского солнца, и разглядывает себя, а после резко надевает просторную фуфайку и выходит в коридор. Исин особо не мучается с выбором одежды — в любом случае кинотеатр в соседнем здании — и отправляется в кино прямо в домашних штанах. Они покупают свободные места в почти полностью пустом зале, и едва ли не опаздывают на сеанс из-за неожиданно нагрянувшего желания поесть (читай: покидать друг в друга) попкорн.       Исин буквально растекается по затертому креслу, пока назойливая реклама продолжает орать в ушах, и, наверное, ему стоило поинтересоваться, на какой фильм они, собственно, пришли, но младший занят дырками на собственных джинсах и хрустящим попкорном со вкусом сыра: все-таки уломал.       Фильм далеко не шедевр и даже не заслуживает проката на большом экране, но Сехун не забывает с воодушевлением сообщить, что какой-то его знакомый актер играет здесь мужа сестры тети главного героя и появляется в общей сложности в трех минутах всего двухчасового хронометража. Исин с куда большим интересом наблюдает за двумя девочками-подростками с первых рядов, решившими, что их святой долг — бегать в дамскую комнату каждые десять минут.       Рукой Сехун не перестает трогать разгоряченный бицепс Исина, хозяин коего уже полностью отдался тонким, но длинным пальцам. У Сехуна всегда были холодные руки, и оттого от кожи старшего исходит пар, как приятное дополнение чувственному массажу, не намекающему ни на какое продолжение.       — Детка, я хочу тебя, ты знаешь? — делится вдруг художник, слегка кусая Исина в плечо, и старшего мгновенно клинит. Какое совпадение…       Поражаться несвоевременности их желаний становится некогда, когда девочки — единственные зрители помимо них — очередной раз удаляются, и Сехун стягивает чужие треники и перегибается через подлокотник. Выражение лица Исина будто кричит: «Еще чуть-чуть и я трахну тебя на этом грязном полу», но парень продолжает, не вникая, созерцать побоища на экране. Прохладные руки становятся ядерной смесью ощущений заводящегося молниеносно, словно какой-то спорткар, Исина. Младший скользит носом по блядской дорожке, показавшейся из-под дырявой майки, а после линии трусов ведет языком, горячо выдыхая в пах, заставляя старшего прогибаться в спине из-за контраста температур. Исин очень чувствительный, хоть и хочет казаться равнодушным к ласкам мачо.       Пришло время Сехуна неожиданно нагрянуть с идеей внезапного секса.       Он лижет ствол, склоняясь все ниже и ниже, и его задница уже прилично возвышается над подлокотником, но кого это волнует, когда они, собственно, одни во всем кинозале, если не считать рассыпанного, почти нетронутого ведра сырного попкорна, а это уже что-то да значит. Сехун с наслаждением во взгляде медленно поднимает подлокотник, и в фильме происходит какой-то мощный взрыв, как и в голове Исина, забывшего напрочь о приличиях и громко стонущего в ответ на весьма недвузначные ласки.       Сехуну больше незачем светить попой в растянутых трениках, и он, словно змей-искуситель, перебирается меж раздвинутых максимально широко, насколько позволяло кресло, ног, крадясь. Исин то вдыхает, то выдыхает, нервно хватаясь за прядки сехуновских волос и завороженно наблюдая за плавно скользящим по плоти языком, периодически поблескивающим от новых и новых разрывающихся бомб на экране. Исин очень любит боевики. Они, пожалуй, лучше любого порно.       — Будет замечательно, если ты закроешь рот, птенчик, — замечает Сехун, когда голосистые барышни врываются в самый разгар битвы и минета для Исина. Китаец неохотно соглашается, но ответно вилять бедрами оттого не перестает и попутно собственноручно управляет подвижной челюстью О.       — Вот только фильм закончится, я тебя прямо в туалете…       — К чему ждать? — с улыбкой спрашивает тот, победно обводя блестящим язычком по контуру тонких губ. Исину это зрелище помогает отнюдь не успокоиться, и он только нетерпеливо толкается в пустоту, пока Сехун не поворачивается к нему задом и не садится прямо на разведенные бедра, которые приходится немножечко свести.       Как раз когда главный герой оказывается на мокрой земле, снесенный очередным визгом разорвавшейся ракеты, и у него в голове и из колонок льется лишь писк, как сквозь толщу воды, Сехун с характерным «чпоньк у-ла-ла» спускает треники ни выше, ни ниже положенной складочки под ягодицами и упорно делает вид, что увлечен вовсе не поиском подходящей случаю позы, а дымящимся вагоном, несущимся по рельсам прямиком в пропасть. Увлечен не тонкими пальцами, мазнувшими в аккурат по сжавшейся дырочке и начавшими ее исследовать, а каждые пять секунд меняющимися эмоциями на лице главной героини, летящей именно на этой тарантайке по раздолбанным рельсам навстречу верной гибели, пока главный герой вскакивает с ног и мчится останавливать поезд собой.       Чжан скользит фалангами присогнутых пальцев по стенкам уже разработанной дырочки, а после Сехун довольно охает, раскинув ноги пошире и присев на своего парня спиной.       — А давай потрепемся чуть-чуть, — предлагает Исин, сбавив обороты и скинув милую миниатюру смазки собственного производства в дырку для стаканов. Он мастерски находит нужную точку и заставляет Сехуна не то что стонать, а трепаться. На самом деле заставляет его произносить уникальные вещи.       — Чем же еще заниматься, когда решили потрахаться во время сеанса? Действительно, — младший усмехается, находя в руках китайца лишнюю трату времени, и специально отбрасывает их куда подальше, метясь отверстием на член, стоящий если не на двенадцать, то на одиннадцать точно. Исин помогает ему без слов, проталкивая головку и упиваясь сдавленным хрипом.       — Держу пари, эти девчонки будут на нас коситься, когда будем выходить, — с придыханием поддерживает разговор Исин, и его пальчики потирают плотно натянутую вокруг ствола дырочку. И, господи, как бы он хотел так извернуться, чтобы лизнуть ее прямо сейчас и заставить Сехуна орать на весь чертов кинотеатр, но оставшиеся крупицы рассудка и капелька завалявшейся совести вынуждают лишь скромненько поджать губы и наслаждаться погружением в недра.       — Сами-то выходят каждые несколько минут. Небось, отлизывают друг другу по очереди, — довольно бредит Сехун, насаживаясь до предела и забрасывая ноги на впереди стоящие кресла. Его качает из стороны в сторону, как и колеблющиеся бедра Исина, но они могут справиться с этим. Прямо как главный герой, бросающийся под колеса шумно топающего по рельсам поезда. Гул в голове парней смешивается со звучным дыханием, и Сехун открывает встречный огонь, сам сгорая в попытках вобрать в себя еще больше, а после, практически позволяя члену выскользнуть совсем. Фильм и правда интересен: особенно обратно поступательные движения и иной раз заходящаяся в удовлетворенных стонах глотка. — Оу, смотри, наши единомышленницы убежали в туалет. Опя-я-ять…       Позвоночник изгибается по дуге, и, как бы по-идиотски ни звучало, Сехуну доставлял сам факт наличия камеры видеонаблюдения где-то в районе прямо перед ними и каких-то подозрительных школьниц, попутавших либо свой возраст, либо рейтинг фильма и кинозал. У него неслабо подкашивались ноги, закинутые на спинку впередистоящего кресла, а голова звенела, как колокол, но он продолжал подаваться назад и вниз — раз на раз не приходится, — пока совсем не сбилось дыхание и, казалось, перестал прощупываться пульс.       — О боже-боже-боже-боже! — тихо прошептал Сехун, но в головах обоих это прозвучало как пушечный выстрел. — Еще раз так сделаешь, и я кончу, клянусь! — Исин лишь скромно поджал губы, в который раз за их сеанс, и шумно подул на выгнутый дугой позвоночник, лишь, чтобы скрыть, что улыбнуло. Бедра автоматически повторяют незамысловатые фрикции, и лицо Сехуна краснеет от натуги, хоть это в темноте известно только ему. Низ живота до боли затопляет приятная тяжесть, и он сдерживает оргазм так долго, как только может. Однако горячие пальцы, подхватившие ягодицы и сжавшие их до каменного состояния, вынудили закончить позориться в людном месте и перепачкать вязкой субстанцией гамаши обоих. И еще немного обшарпанное веками кресло.       — Я тут вспомнил твою маму, — издалека начинает Исин, когда оба опять удобно устраиваются каждый на своем кресле и счастливыми взглядами встречают вновь пришедших девушек, перешептывающихся между собой. — Как мы тогда ходили в оперу, и она била тебя биноклем по рукам, когда ты слишком шумно дышал и ковырял ногти, — китаец посмеивается, не забыв громко хрюкнуть и получить по лбу. — Ай!       — Момент! Ты все время портишь момент! В сексе самое главное выждать время после него, так сказать, насладиться тишиной, а не шутить шуточки, как ты любишь, — недовольно прошипел Сехун, цокнув языком, но его выдала хитрая улыбочка, которую он не смог скрыть. — И почему ты о моей маме думал?!       — Просто, — пожал плечами Исин и заметил, что по экрану снизу вверх побежали титры и стал плавно включаться свет. Он увидел раскрасневшиеся щеки младшего и собственные испачканные штаны, в которых ему еще добираться до дома, но все это никак не сравнится с растрепанным Сехуном, ворошащим собственную помятую майку с победной улыбкой на лице.       Они за ручку неторопливо выходили из зала и так же неторопливо плыли по начищенному до блеска полу холла кинотеатра. Все это сопровождалось хихиканьем и неловким сжиманием ткани в причинных местах, что выглядело еще более странно, чем если бы все лицезрели белесые пятна. Когда они вышли на свет, с непривычки щурясь, Сехун обнаружил одну важную вещь — пророчество сбылось. Две девушки, вблизи кажущиеся еще младше, смотрели на них в упор с совершенно ошалелыми лицами, и Исин уж было подумал, что им предстоит позорно бежать из-под внимательных взглядов школьниц.       — Мамочка родная, — взмолилась одна, хватая другую за запястье, — Вы же О Сехун, да?       Сехун опешил, за секунду вспоминая все свои грехи, но не придумал ничего лучше, чем просто впериться в дам непонятливым взглядом, будто говорили они на далеких друг от друга языках.       — Ваша манхва! Я преданный фанат, — застучала вторая по груди, счастливо подкрадываясь ближе, пока кумир не обратился в бегство. Сехун заметно подрасслабил булки, схватившись зеркально за парня, впавшего в ступор ровно так же.       — А-а-а… Да? — еще раз недоверчиво переспросил он, будто готовя почву для побега, но чужая ладонь в его руке ничуть не окрепла: Исин все еще не готов продолжать жить. — Я рад, я рад.       — А когда следующий том? Будет официальный мерч? А фигурки можно заказать? — Сехун срывается с места, утаскивая за собой встрепенувшегося китайца, хлопающего ресницами. Они все еще целиком и полностью измазаны в сперме, одеты не по-парадному, и прически не самые лучшие. А еще Сехун устал от работы и вообще предполагал на нее забить. Месяца-таки на два.       Уже на улице, под палящим июльским солнцем, заставляющим задницы шкворчать, Исин приходит в себя и шумно выдыхает:       — Охуеть, думать о твоей матери в опере не так стремно, как о том, что мы трахались при твоих фанатах…       — Да уж, — согласно кивает Сехун, размышляя, чего они еще в этой жизни не успели перепробовать.