Откровение

Вы когда-нибудь задумывались, что означает слово «любить»? У меня всегда была четкая ассоциация с кучами мягких игрушек, ненужных нежностей и розовых соплей. Пока меня не накрыло, в прямом смысле этого слова. Проходит мимо человек, которого ты давно знаешь, у вас с ним резкая неприязнь друг к другу, вы неприятно кривитесь и отворачиваетесь друг от друга. Проходит мимо в другой раз, снова это выражение, но ты не понимаешь, почему в ответ совсем не хочется сделать такое же. В следующий раз еще хуже. Хочется схватить за руку, улыбнуться, обнять и поцеловать, несмотря на то, что кругом куча народу. Но… ты не можешь. Тебе ни в коем случае нельзя этого делать. И это ощущение убивает. Моя Великая Любовь сидит рядом, так близко, что если я протяну руку, то смогу коснуться его плеча. У него ярко-синие глаза и такие же яркие красные волосы. На красивом лице скучающее выражение, и от нечего делать он поигрывает ручкой. Она перемещается между тонкими длинными пальцами так быстро, что мой взгляд не может зацепиться за нее. Он поворачивает голову в мою сторону, и я тут же отворачиваюсь, делая вид, что мне все равно, а щеки заливает предательский румянец. Усмешка вырисовывается на его губах, но это совсем не та злобная усмешка, у него она какая-то слишком позитивная. Порой мне кажется, что он догадывается о моих чувствах, но я не знаю, действительно ли это так. Извечная улыбка на его лице не дает мне этого понять. Ведь он даже выходя из драки с разбитой губой улыбается, хотя видно, что ему больно. Мегатрон называет таких людей «моральными проститутками», но Оптимус Прайм, а именно так зовут мою любовь, не входит в это число. Просто не подходит под это определение. Наверное, вы спросите, почему мы не можем быть вместе? На то есть много причин. Но первая и самая главная — я парень. Да, так уж получилось, что меня угораздило влюбиться в парня. Но это не было бы такой уж проблемой, если бы мы были из одного лагеря. Вы не представляйте, насколько это двусмысленное высказывание. Во-первых, он натурал. У него даже девушка есть. Что меня очень печалит. А во-вторых, мы действительно из разных лагерей. Дело в том, что школа разделилась на две враждующие группы: «Автоботы» и «Десептиконы». Сначала появились «Десептиконы», и я, по причине своего ужасного характера, записался к ним. Ну, как бывает во всяких крутых фильмах, в противовес нам должны были появиться «Автоботы», такие белые и пушистые, хотя на самом деле нифига не так. Оптимус каким-то боком затесался в лидеры «Автоботов» и для меня это стало ударом. Расстояние между нами стало еще больше. Вообще, эти «Автоботы» — занудные ребята. Мы постоянно с ними деремся на почве разных характеров. Директора пытались что-то делать, но даже когда объявили наказания за «глупую игру», как учителя это называли, на нас это мало подействовало. Короче, оказались мы по разные стороны баррикад. У всех «Десептиконов» сложилось четкое правило — если ты поведешься с «Автоботами», тебя забьют до смерти. А если не до смерти, то до инвалидности точно. И поэтому я могу на него только смотреть. Я, как и все другие, задавался вопросом «Почему?», но до сих пор не нашел на него ответа. Он мне просто нравится. Нравится его лицо, его манера ерошить волосы и кривить губы, когда ему что-то не нравится. В такие моменты он особенно милый. Но обычно я отгоняю от себя такого рода мысли. Никто не должен знать, что у меня, язвительного и высокомерного, есть такая тайна. Она противоречит моему образу. Прозвенел звонок с урока. Я вскочил, стараясь не смотреть на Прайма, поскидывал вещи в сумку и ленивой походкой, засунув руки в карманы брюк, вышел из класса. Следующий урок можно прогулять, и я уже знал куда пойти. Лестница встретила меня жалобным скрипом и, быстро поднявшись по шатким железным ступенькам, я распахнул дверь, ведущую на крышу. В лицо дунул теплый ветерок, сдувая с него длинную челку. Несмотря на то, что сейчас сентябрь, здесь еще тепло. Осень на Кибертроне — странная вещь. По-настоящему холодать начинает только в конце, практически все три месяца держится теплая погода. Мне это, конечно, нравится, но я больше люблю дождь. А его почти не бывает. И это огорчает меня. — Чего застыл? — пробасил знакомый голос. Я оторвался от созерцания серых облаков и повернул голову в сторону Мегатрона. Он сидел на своем привычном месте, около стены, и как всегда курил. Это означало, что он сегодня в хорошем расположении духа. Я скинул сумку с плеча и сел рядом, спиной прислонившись к стене. — Ну что там? Никто не трепыхается? — Я отрицательно помотал головой, потому что говорить совсем не хотелось. Мысли вернулись на пол часа назад и я вспомнил, как Оптимус без конца грыз свою ручку, ерошил волосы на затылке и никак не мог вникнуть в пример. Я смеялся про себя, склонившись над своей тетрадью и наблюдая за его умственными терзаниями. Но когда он уже даже ко мне в тетрадь попытался заглянуть, я резко отшатнулся от него, прижимая к груди свое имущество. Возмущенно на него посмотрев, я отвернулся, а Оптимус поник. Меня удивило это. Меня всегда удивлял этот парень. Мне кажется, что в нем живут два разных человека. Одна личность — это он в повседневной жизни, а другая — это он в драке. И одна его сторона значительно отличается от другой. Меня раздражает и умиляет одновременно его ребячество. Но никто не должен знать, что я способен на такие чувства. Мегатрон молча курил, а я слушал крики, доносящиеся с футбольной площадки. И в общем-то, все было тихо и мирно, пока рядом не раздался кашель и знакомый голос не произнес: — Хорошо сидите. — Мы с Мегатроном одновременно повернули головы и увидели Прайма, который, скрестив руки на груди, прислонился к дверному косяку. На лице его как всегда была усмешка. — Прайм, — мрачно произнес Мегатрон и снова отвернулся, затягиваясь сигаретой. Я нахмурился, но взгляда от него не отвел. — Чего тебе? — усмехнувшись, спросил я. Он посмотрел мне прямо в глаза и меня будто током прошибло. Я покраснел и отвернулся. — Да поговорить с тобой хотел. Можно мне украсть тебя на секундочку? — Я удивленно на него посмотрел. О чем ему понадобилось со мной разговаривать? Я повернул голову в сторону Мегатрона, вопросительно подняв брови, но тот лишь кивнул и сказал: — Иди. — Пожав плечами, я подхватил свою сумку и, встав, последовал за Оптимусом. Мы спустились по лестнице и прошли по коридору. На пути нам не встретилось ни одной живой души, что свидетельствовало о том, что сейчас урок. Я не удержался от едкого комментария: — Ай, ай, такой беленький и пушистый Оптимус прогуливает уроки, нехорошо. — Он обернулся и, усмехнувшись, поправил сумку на плече. Что за спокойная реакция? Хотя, о чем это я? Это же Оптимус. Его вообще трудно вывести из себя, глупо было думать, что он как-то по-другому отреагирует. Прайм остановился напротив двери какого-то пустого класса и, открыв ее, жестом пригласил меня войти. Я посмотрел на него, а потом, гордо вздернув подбородок, прошел мимо него в класс и плюхнулся на парту. — Ну? И что ты хотел? — Спросил я, скрещивая руки на груди. Он закрыл за собой двери и прислонился к ней спиной. Затем поднял на меня свои ярко-синие глубокие глаза. Снова это ощущение. Я просто не могу смотреть на него спокойно. — Ничего особенного, Старскрим, я просто хотел спросить кое-что. — Он замялся, а затем произнес: — Что означают твои взгляды? — Сердце пропустило последний спокойный удар и забилось как бешеное. «Неужели он догадался, неужели?! Ну конечно догадался, он же не идиот, он когда-нибудь должен был догадаться. Так, Старскрим, главное не паниковать. Ври и изворачивайся до победного конца, » — так я думал, пока Оптимус смотрел на меня испытывающим взглядом. Я никогда не смогу сказать ему, что чувствую на самом деле. И поэтому я поднял голову и, вздохнув, рассмеялся в голос. На его лице появилось непонимающее выражение, а я спросил: — Чего ты там себе на выдумывал, а, Прайм? — я расплылся в ехидной усмешке. Но он не растерялся. На него это не действует. — Я ничего себе не выдумывал. Мне просто было интересно, почему ты каждый раз взглядом протираешь на мне дыру, — парировал Оптимус, скрестив руки на груди. Я спрыгнул с парты и подошел к нему. — А может ты мне нравишься? — прошептал я ему на ухо, уперевшись рукой в дверь позади него. Я почувствовал, как по его телу прошла дрожь. На секунду на его лице появился испуг, но он тут же исчез, его заменила легкая усмешка. — Правда? — непривычно так близко видеть любимое лицо. Это сводит с ума. Я чувствую его теплое дыхание на своей шее. Мне хочется прикоснуться к нему, но я не могу. И это убивает меня. Он так близко, так близко, как не будет никогда, но я все равно ничего не смогу сделать. — Старскрим? — его голос становится обеспокоенным, но я тут же беру себя в руки, понимая, что на секунду потерял самообладание. Я смеюсь также холодно и отстраненно, как и пару минут назад. — Не делай поспешных выводов о том, причины чего ты не знаешь, — мой шепот стал злым. — Да и тем более, у тебя же девушка есть, почему такие мысли закрались в твою глупую голову? — я тыкнул его пальцем в лоб, на что он ойкнул и возмущенно на меня посмотрел. — Я вовсе не… — Ой, да хватит врать, а? — я подхватил свою сумку и, закинув ее на плечо, повернулся к нему лицом. — Ты думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь? — Его щеки порозовели, а я усмехнулся. — Ты такой тупой, Прайм, если думаешь, что все вокруг такие же по интеллекту, как и ты. А теперь отойди, я ухожу. — Он отодвинулся от двери, освобождая мне путь. Я вышел из класса и побрел по коридору в неизвестном направлении. Да, я все-таки умею подавлять людей. Но сейчас я сделал это только потому, что я не только лжец, но еще и трус. Я остановился посреди коридора и вцепился пальцами в толстовку. В груди невыносимо заболело. Но я поднял голову и расплылся в злобной усмешке. «Я никогда ему не скажу, никогда, даже если придется вырвать собственный язык, » — так решил я для себя. Но тогда я еще не осознавал, во что вляпался. А вляпался я, как оказалось, знатно. Глубоко и надолго.