am i dead inside?

где-то — она не помнит ни улицы, ни дома, лишь город, — пространство заполнено дымом настолько, что пеплом оседает в легких и рассыпается по смуглой коже, оставляя, если провести ладонью, серые смазанные полосы. тем же серым раскрашены белые одежды на ней в этот вечер (ночь?), тем же серым выжжены волосы не ее. у намджуна в руках высокий стакан с напитком цвета волос чимин — и опьяняет, ударяет алкогольная смесь не хуже самой пак. они знакомы всего ничего — восемь ночей за это путешествие, длиною в год и десяток городов. напротив на стене рисует парень, корого чимин встречала три города назад — на улице убегали вдвоем от копов, оценивших их протест красками в сутках и баксах. пак машет зеленоволосому, стоит тому обернуться на шесть ударов сердца. парень ей улыбается-скалится, а потом отворачивается, крестом красным рисунок перечеркивает. — я убью нас обоих, — шепчет намджун, наклоняясь вперед, губами цепляя пряди ярко-рыжие. чимин смеется ярче цвета своих волос. — твои читатели убьют нас двоих, — думается ей вслух. намджун старше ее на год и три романа, она младше его на год и десяток недописанных картин. оранжевый напиток вяжет во рту, сладостью вынуждая морщиться и искать чистую воду — но алкоголя в нем достаточно для того, чтобы попытаться разбить люстру в двух метрах выше них. чимин кидает свой ботинок трижды, покуда намджун не толкает — случайно — бутылку чего-то невкусного, но дорогого. им вслед летят угрозы, но чимин уверена, их не найдут. парень предлагает угнать чей-то байк, что стоит у соседнего здания — пафосный клуб с пафосным названием, — но чимин их первую встречу помнит фантомной болью. кажется, это была весна. весной чимин разрисовывает гипс на руке в цветы, а лицо намджуна в синий и красный. весной чимин уж точно не собиралась погибать под байком в переулке города, когда до южной границы полчаса, если не спешить. и уж точно чимин не желает новой весной сидеть на другом — чужом — байке позади намджуна. они выбирают автомобиль — красный, с откидным верхом и дисками нирваны в бардачке, — и надеются, что выезд из города раньше, чем копы сядут на хвост. чимин забирается на сиденье ногами, бедрами упирается в спинку — кожа нагревается — и раскидывает руки. подпевает песне и смотрит только на намджуна. бедрами ведет из стороны в сторону, словно приглашает. намджун следует за ней, чаще не догоняет, но восемь ночей из триста шестидесяти пяти дней удача на его стороне. и, возможно, на стороне чимин. у намджуна счет на сотни тысяч долларов, но в мини-маркете посреди пустыни он платит пулей в камеру слежения и жалящим взглядом исподлобья. продавец едва ли старше них и охотно принимает такую расчетную систему. у чимин пара долларов монетами в кармане джинсовки, раскрашенной в метамодерн — по ее словам, — в опрокинутые краски — по словам зеленоволосого, оставшегося позади. она не платит деньгами, платит набросками на скорую руку. намджуну она не платит — забивает его руки случайными рисунками — настроение выливается в цвета, сочетает идеально на бронзе кожи, оставляет память о спокойной чимин. они распивают-разбивают бутылки виски где-то посреди песков и в темноте. мимо них — ни одного автомобиля, лишь горячий ветер. — я убью нас, — намджун повторяет и улыбается. тянется к ней, обвивает-обнимает и целует долго. — чтобы ты принадлежала только мне. чимин знает, что не она принадлежит. намджун ее до конца путешествия. путешествия, которое закончится через шесть часов, когда горизонт окрасится рассветом и новым городом.