Тихое сердце

Здесь никогда не бывает тихо. Шумят, галдят, шушукаются люди, ворчат никогда не спящие базары, тяжко вздыхают вьючные животные, ветер из пустыни звякает какими-то стекляшками, нанизанными на разлохмаченную пеньковую веревку. Даже в самые глухие часы — когда утихает и людской гомон, и ветер, и даже животные погружаются в самый глубокий, самый крепкий сон — чуть слышно, вечно и постоянно, шуршит, пересыпаясь от песчинки к песчинке, песок. Кажется, протяни руку — и поймаешь этот шелестящий ручей, текущий между камнями, в трещины бедных глинобитных зданий, по крышам и стенам, подобно тонкой песчаной змее. Здесь никогда не бывает холодно. Душные, наполненные тяжкими снами ночи расцветают алыми цветами утра — и, когда оба солнца поднимаются над горизонтом и утихает утренний ветер, воздух быстро становится раскаленным, словно камни очага. Здесь живут жесткие, сухие, неуступчивые люди. Люди, похожие на здешние растения — словно ветра пустыни высушили их тела, жаркие солнца изгнали лишнюю мягкость, а твердый и горький хлеб сделал их души непреклонными и глухими к чужим бедам. Люди здесь верят только в себя. Только в свои силы. Только в свою хитрость. И кто он такой, чтоб осуждать их за это? Когда бьешься за каждый прожитый день, за каждый кусок хлеба, и каждый шаг может стать для тебя последним — под этими жгучими солнцами, которые уже тысячи и сотни тысяч лет не бывали ласковы, — с чего бы тебе быть другим? И долго ли проживешь ты здесь — слишком мягкий, слишком добрый, слишком жалостливый, чужой для этого мира? Здесь свои законы. Жестокие. Непреклонные. Прими их — или умрешь. Впрочем, умрешь ты в любом случае. Рано или поздно. Что знаешь ты, мастер-джедай, о жизни без надежды? Что знаешь ты о тяжкой работе во имя куска скудного хлеба? — В каждой пустыне есть родники. В каждом небе есть звезды. На каждом пути найдется путнику и кров, и хлеб, и горящий очаг в конце дороги. Главное — идти и не сворачивать. — Откуда в тебе такая твердость, не ставшая каменной жесткостью? Откуда такая сила, не ставшая жестокостью? — Вода пробивает камень. Дерево ломает мрамор. Если не людям оставаться людьми — то кому же быть человеком? — Откуда в тебе такое милосердие? Откуда эта безграничная надежда, не дающая сломаться? — Тебе ли спрашивать меня о надежде? Тебе, вестнику мира, тебе, надежде всех несправедливо обиженных, тебе, опоре всех миров от одного края Галактики до другого? — Горечь звучит в твоих словах — но упрек справедлив, и я приму его. Тихий смех. Медленно качает головой. — Не упрек. Правда. Ревет толпа в азарте вожделения. Ревут машины — огромные, тяжелые, бешено быстрые, смертельно опасные. От жары плавятся камни. От жара сердец — от жадности, ярости, ненависти — плывет сознание. Жестокое, бессмысленное, самоубийственное развлечение — разменивать жизни на потеху другим. — Ему не место здесь. Забери его отсюда. Забери к звездам, о которых он мечтает. — Ты просишь о нем, не о себе. Тебе не горько расставаться с ним? Медленно качает головой. — Я чувствую его каждый час, каждый миг, где бы он ни был. Его путь уходит отсюда... далеко, так далеко. Так было суждено. — И все же — ты не просишь о свободе для себя. Почему? — Я ничем не лучше прочих. А ты здесь не затем, чтоб освобождать рабов. — А он — лучше? Быстрый и острый взгляд ее — совсем не такой, как бывает у забитых рабов с захолустных планет. Повисает молчание — такое густое, что его можно резать ножом. — Он — другой. Стоит, спрятав руки в широкие рукава старого платья. Песочное на песочном, коричневое на белом, темное — на фоне светлого города, одинокая фигурка посреди человеческого муравейника. Ветер утих, не треплет ее одежды, только палящее солнце плотным маревом укутывает тела. Никогда не оборачивайся. — Я вернусь и заберу тебя отсюда. Обещаю. Улыбается, горько и мудро, зябко кутаясь в шаль. Не возражает, не смотрит в глаза — прочь смотрит, далеко, в бесконечную темноту пустыни. — Хорошо. Я буду ждать. Не вернешься ты, не вернешься, холодные звезды светят тебе. Дорога твоя уходит прочь, и обратного нет пути. Вам — уходить, мне — ждать и не дождаться. Долгие, долгие годы — и рядом, и бесконечно далеко. Только одного ты так и не понял. Я свободна — и здесь. Если правду говорят легенды, и в Силе встретимся мы все — может быть, мы с тобой еще сможем договорить. Сквозь алую муть, сквозь огонь и кровь — я вижу тебя. Я иду.