Птичьи имена

Cracked eggs, dead birds scream as they fight for life I can feel death, can see its beady eyes All these things into position All these things we’ll one day swallow whole And fade out again and fade out again © Radiohead — «Fade Out»

Стэн Урис все помнил — не только друзей, которых и не собирался забывать. Помнил слишком хорошо, чтобы питать какие-то иллюзии. Однажды Оно вернется. А будет ли он готов? Стэн Урис не умер — просто напился в попытке забыться, такое уж у него было проклятие — безупречная память, — и съехал с моста, а пока валялся в отключке, кто-то упер его бумажник. Жаль, не память. Очнувшись, он кое-как выбрался из машины и побрел куда глаза глядят, а глядели они куда угодно, лишь бы подальше от Дерри, подальше от штата Мэн. Нужно было новое имя, и тут даже размышлять особенно не пришлось. Справочник «Птицы Америки». Зачем что-то выдумывать, когда оно уже существует? Имен было столько, что хватило бы на сотни жизней. Он был ненормальной птицей. Если все время бежишь, тебя не поймают. Люди — рабы привычек, а птицы — разве нет? Места обитания, маршруты перелетов, время для вывода птенцов — хотя бы. Того, у кого полно привычек, легко вычислить. Но его — нет. Привычками и именами Стэн жонглирует как цирковой артист, как распроклятый клоун. Его задача — все время быть на шаг впереди. А лучше — на пару миль. Остановишься — погибнешь. Поэтому Стэн и создал Машину. У нее тысячи глаз — и она никогда не их все не смыкает, никогда не спит, а потому — неуязвима. К ней не подкрадешься неслышно. У нее тысячи ушей — она слышит все, от крика до шороха. У нее тысячи лиц — у него тысяча имен. Он помнил имена всех Неудачников и периодически интересовался их жизнью. Машина приносила подробности к его ногам. Никто из них не завел детей — а он решился. Машина была его единственным обожаемым детищем. Его и Нейтана — но Нейтан сгинул при взрыве парома, тут не сюрприз из Дерри, тут другое — игрища спецслужб, дурная человеческая суета, торговля по-маленькой и по-крупному, взрывы и оружие, цены на земли и нефть — и раздел сфер влияния. Для чудовища из Дерри это все было несущественной мелочью, вроде подаяния бездомному, когда у тебя миллиардный доход, а может, Оно просто было привязано к Дерри, и силу свою частично теряло, когда пыталось высунуть нос где-нибудь далеко. Вряд ли Оно отказалось бы полюбоваться на 9-11, но чудовище не получило свой лакомый кусочек, свою ночь на шоколадной фабрике. Машина была ненаглядной девочкой Стэна, которой не откусишь руку, не заманишь в сточные канавы, не соблазнишь конфеткой. Машина была его любимой дочерью, и берегла отца как умела. До взрыва на пароме — безупречно. Когда кто-то смотрит за тебя тысячами глаз и слушает тысячами ушей, Оно до тебя вряд ли доберется. По крайней мере, шансы на это чертовски малы. *** Стэн Урис все помнил. Птичьих имен всегда будет оставаться в достатке — пусть даже звучит с экранов жестокая правда о вымирающих видах. Он был Неудачником — но теперь-то он из породы выживающих. В этом году Оно вернулось. Вот так все совпало — паром взлетел на воздух, Нейтан погиб, Грейс рыдала над чьим-то обезображенным трупом в похожем пальто. А он валялся на больничной койке и все чувствовал — каждой клеточкой тела, но не мог и пошевелиться, чтобы ответить на звонок. Жить было больно, а пошевелиться — еще больнее. Он проваливался в темноту, убаюканный писком приборов. Машина была ранена, но не умерла, и сумела пробиться к нему. Пусть он, похоже, обречен всю жизнь убегать и прятаться — теперь еще и от правительства, смешно, право. Он так смеялся, что стал бояться, не сместились ли от смеха шейные позвонки, которым и так досталось при взрыве. Птичьих имен по-прежнему оставалось в достатке. Стэн выжил и научился ходить — пусть не летать, пусть и подволакивая крыло. Оно вернулось. Рано или поздно выпадет собраться всем Неудачникам. Благодаря Машине Стэн знал о них все — и радовался за них. Каждый, кто свалил из Дерри, разорвал эту гангренозную пуповину, состоялся в жизни. Было бы стыдно просрать то, ради чего так яростно сражался в одиннадцать. Когда Оно решится вылезти на поверхность, — что ж, эта дрянь пожалеет. Машина предупредит. Машина притащит в зубах план по уничтожению. Машина соберет друзей и разработает стратегию, которая будет на двести процентов удачной. Машина обо всем позаботится. И, возможно, у этой истории даже будет счастливый финал. И оставалось еще до чертовой матери птичьих имен. Имен и судеб — если ни одно из имен ты не назовешь своим, ни один из домов не признаешь гнездом своим — ты одновременно нищ, неуязвим и свободен. Птичьих имен оставалось до чертовой матери, но Стэн завяз в одном. Финч (*). Гарольд Финч. Обожающий раздавать вторые шансы. Для него привычка — это снова и заново бесконечно зацикленное повторение. Никаких прегрешений против правила. Джону Ризу был нужен шанс. Джон Риз вернее всякой сторожевой псины стал бы беречь, но Стэну совесть не позволила бы так сделать — в темноту и ужас он пошел бы первым, пусть хромой и хилый. У Риза было свое мнение на этот счет — отшвырнул бы его себе за спину и защищал до последнего вдоха. Риз любил и понимал собак так же, как Гарольд, то есть, простите, Стэн, любил и понимал птиц. На Хозяина кто-то поднял руку. И этому кому-то сейчас мало не покажется. У Беверли рыжие волосы — как у Грейс. У Беверли голубые глаза — как у Джона. С Джоном и Машиной они сберегали жизней больше, чем за все эти годы кануло без вести, без пристальных полицейских расследований — в Дерри. Беверли — во всех глазах, во всех лицах, во всех голосах и словах переписок в соцсетях — возможно, Стэн навечно обречен искать именно ее. Все совпадения случайны. Птицы — рабы своих привычек. Стэн — тоже. Теперь — Гарольд. Времена настали такие, что надо будет вернуться в Дерри по первому зову Майка. Времена настали такие, что сколько ни меняй имя и обличье, а птице придется вернуться в гнездо, из которого вылетела. Стэн лишь надеялся, что Джон Риз без него не пропадет, чем бы все ни закончилось. Солдату нужна цель. Из пункта «А» в пункт «Б», и все такое. Джон Риз достаточно крепок и здоров для еще одного двадцатисемилетнего цикла, если Оно проснется снова. А он, Стэн Урис — нет. Максимум, на что он будет тогда способен — сидеть в кресле-каталке да кормить голубей крошками, если повезет — еще и понимать, что происходит. Чем бы все ни закончилось, судьба найдет каждого. Все птицы — рабы своих привычек, а у людей так и вообще — терминальная стадия. Ведом ли птицам страх падения? Или страх приземления? Может быть, просто стоит самому снять трубку и позвонить Майку? Рука дрожит, начинает нестерпимо ныть шея. Машина следит за миллионами ежесекундно, но отвлекается, почувствовав его ужас и нерешительность, не в силах помочь. Стэну и Машине хватило бы возможностей, чтобы смести Дерри с лица земли. Раскатать в пыль. Вот только помогло бы это — кто знает. Ведь паром с парой тысяч человек взлетел на воздух ради того, чтобы убить его и Нейтана. Имеет ли он право поступить так же, да и что такое — изобретение человеческих умов двадцатого века против извечного Зла? Да и кто знает, вдруг силы у чудовища из Дерри настолько велики, что на мгновение сойдут с ума техника и люди, что задают координаты ракетам, и солдаты, спустившиеся в тоннели, увидят друг в друге врагов и начнут палить во все стороны? Опубликуй он предупреждения с призывом убираться подальше — все бы увидели лишь сплетни о знаменитостях да не менее надоедливую рекламу. Ответа нет. Вернее — есть, и самый простой. Стэн ответит на звонок Майка и примет бой. А если что-то пойдет не так, Джон Риз вернется и приглядит, чтобы все было кончено. Хотя бы для этого ему придется протянуть до семидесяти. Страх полета и страх приземления запускают свои склизкие ручки в его и без того беспокойные сны. Срок все ближе. Сломанный клоун шепчет и шепчет Стэну во снах, стены ловушки смыкаются, птица врезается в лобовое стекло его автомобиля на скорости выше сотни миль в час и падает, крылья еще трепещут, трепещут, голова свернута набок, грудка раздавлена, а крылья — трепещут. Стэн Урис просыпается, Гарольд Финч просыпается. Новый день, новые номера. Крылья еще трепещут. (*) Финч — «зяблик» с английского.