***
Особняк встретил его уже ставшей привычной в последнее время тишиной. После распада их старой команды вообще много чего изменилось, и Куки до сих пор не мог определиться, нравятся ему эти перемены или нет. С одной стороны, эта тишина помогала ему сосредоточиться на собственных мыслях, заниматься своими делами, а с другой стороны… С другой стороны, в глубине его сознания иногда проскальзывала маленькая, едва заметная мысль о том, что хотя в доме до сих пор живет куча народу, без старых товарищей ему одиноко. Иногда он даже думал о том, что не прочь вновь послушать нравоучения Сасаки и даже спросить у него совета, ведь Хайсе, как никто другой знает, что значит — быть монстром. — О, Ури, ты уже вернулся? — послышался из кухни любопытный голос Сайко. Думая о переменах, Куки не мог не отметить, что помимо раздражающей иногда тишины, главные изменения произошли именно с Йонебаяши. Нет, она, как и прежде, очень много ленилась, читала мангу везде, где только можно, зависала в интернете, и все же она определенно не была такой, как прежде. Или это он не замечал, какая она на самом деле? Сейчас Урие признает, что был слеп во многих аспектах. — Да, это я, — отвечает он, направляясь на второй этаж в свою комнату. — Стой! — ловит его девушка у лестницы. — Ты, это, есть не хочешь? Я тут рамен приготовила. Йонебаяши смущенно отводит взгляд и теребит край розового фартука, который, к слову, идет ей гораздо больше, чем Сасаки. Урие на мгновение впал в ступор и от внешнего вида девушки, и от ее слов, однако быстро приходит в себя и улавливает в воздухе доносящийся из кухни аромат супа. Пахнет действительно вкусно, и парень бы даже принял ее предложение, не смотря на то, что Сайко и кухня, в его понимании, были понятиями несовместимыми, однако язык отчетливо помнил тот противный гнилостный вкус лапши, которую он ел на ужин, и которая, в последствии, оказалась в мусорном ведре. — Думаю, нет. Я слишком устал, — говорит он и заносит ногу над ступенькой. И именно в этот момент его желудок решил сдать своего хозяина с потрохами, издав вой раненого кита. Да, так неловко ему уже давно не было. — Кажется, твой животик другого мнения, — усмехается голубоволосая. — Да не боись ты, все пучком! Я уже попробовала свой рамен и, как видишь, все еще жива, а ты ж у нас вообще неубиваемый, так что по-любому выживешь, поэтому шагом марш мыть руки и за стол. Пока брюнет выходил из очередного ступора, Сайко уже скрылась на кухне, лишь голубые хвостики промелькнули в дверях. Ему ничего не оставалось, кроме как послушно пойти в ванну, а в голове настойчиво засела мысль о том, что Сайко уже далеко не старая Сайко.***
С Сайко определенно что-то не так. В раковине гора посуды — доказательство ее небывалого труда, а сама она вертится у плиты в этом чертовом розовом фартуке, напевая себе под нос незатейливый мотивчик. Она так увлеклась накрыванием стола, что даже не заметила, как Урие уже около минуты буравит ее взглядом, стоя у двери. С Сайко определенно что-то не так. Раньше Куки даже не воспринимал ее за человека, стараясь вообще забыть о ее существовании. Бесполезная — вот, что он мог сказать о ней тогда. Сейчас же он не мог дать ей четкую характеристику. Да, она ленивая, глупая, иногда чертовски доставучая, но в то же время сильная, добрая и какая-то домашняя, что ли. Единственное, в чем Ури был уверен на все сто процентов, так это в том, что без нее этот дом бы окончательно свел его с ума.***
Рамен выглядит вполне себе съедобным, да и пахнет приятно, что невольно слюнки текут. Давно он не ел домашнюю еду, не считая своих кулинарных «шедевров». Кажется, еще с тех пор, как ушел Сасаки. — Не вкусно? — раздосадовано спрашивает Йонебаяши. — Я же вроде по рецепту все делала, да и сама пробовала. Урие вздрагивает и понимает, что уже некоторое время тупо смотрит в тарелку перед собой, так и не решившись хотя бы попробовать. А что, если восприятие вкуса не вернулось? Просто притвориться? В голове крутиться ненавистная цифра 1200 и мысль о том, что он всю жизнь врал, так что эта маленькая ложь для него не должна составить труда. Сайко выжидающе смотрит на него, а он медленно, будто сомневаясь, подносит ложку ко рту и пробует. Вкусно. — Вкусно. Вкусно?! Да, вкусно. Не сравнится со стряпней Сасаки (а этот черт умел готовить), но и так вполне сойдет для первого раза. — Правда? — едва ли не прыгая от радости, спрашивает девушка. — Правда, — отвечает Ури и облегченно выдыхает. Он — человек, теперь точно бояться нечего, но немалую дозу облегчения приносит еще и тот факт, что на одну ложь в его жизни стало меньше. Легкая улыбка касается его губ, когда этот голубоволосый комок с разноцветными глазами, радостно щебеча, закружился по кухне в «победном танце начинающего повара». Урие никогда не задумывался над значением слова «милый», но почему-то сейчас он подумал, что Сайко — живое воплощение этого понятия. — А ты красивый, когда улыбаешься, — ни с того ни с сего бросает она, чем вновь озадачила парня. — А обычно я урод, да? — Нет, ты всегда красивый, просто… — девушка в задумчивости закусила губу, пытаясь придумать, как сформулировать свою мысль, — … просто обычно ты выглядишь, как кукла — красивый, но будто искусственный, а с улыбкой ты кажешься более живым, а от того — более красивым, как-то так. Ури много раз слышал комплименты в свой адрес со стороны противоположного пола, и не только (от воспоминаний о директоре Вашу его до сих пор иногда бросает в дрожь), но он не придавал им значения, считая эти фразы — пустым звуком, но слова, сказанные этой девушкой, почему-то затронули самые глубокие струны в его душе. Те, которые были доступны только его маме, когда она обнимала маленького сына ночью во время грозы. Почему-то хотелось засмеяться от этой вдруг возникшей сентиментальности. Все изменилось: ССG, дом, Сайко, но больше всего изменился он сам.***
— И все-же, с чего ты это вдруг? — спрашивает он, в то же время принимая из рук девушки вымытую тарелку и протирая ее полотенцем. — Просто. А что, нельзя? — игриво парирует она. — Маман нет, Муцуки тоже. Кто-то должен позаботиться об этом доме, а ты и так взвалил на свои плечи слишком много, поэтому я хочу помочь тебе хотя бы в этом. Куки взглянул на девушку, которая сейчас пыталась оттереть от кастрюли пригорелую лапшу (первый блин всегда комом), и вдруг понял, что никогда до сих пор не общался с ней вот так — мирно, по-домашнему, со стороны они могли бы даже показаться супругами. Йонебаяши никогда не привлекала его в сексуальном плане. С девушками у него вообще отношения никогда не складывались: секс — лишь способ снять напряжение, а вся эта ванильная чепуха — лишняя трата времени и сил. Да и что греха таить, Сайко была отнюдь не эталоном красоты и женственности. И тем не менее, с ней было как-то спокойно и умиротворенно, не смотря на то, что понял он это только сейчас, когда, по сути, у него больше никого близкого не осталось, а сам он понемногу перестает быть человеком. «Уровень RC-клеток 1200». Ури застыл, сжимая в руках чистую тарелку. «Ты понимаешь, что сейчас больше похож на гуля, чем на человека?» Тарелка выскальзывает из его рук и гулко бьется об пол, разбиваясь на мелкие кусочки. — Ой, — вскрикивает Сайко и бросается собирать осколки. Ури на миг оцепенел, но, быстро придя в себя, стал помогать ей убирать следы его невнимательности. — Ури, с тобой точно все хорошо? — взволновано спрашивает разноглазая. — А что, что-то не так? Его голос, вдруг ставший почти безжизненным, таким, как раньше, здорово напугал ее. Взгляд пустой, а на бледном красивом лице — уродливая непроницаемая маска. Она ненавидит это. Она ненавидит его безразличие. Ури удивленно затаил дыхание, когда маленькие женские руки обвились вокруг его талии. Сайко была намного ниже него — ее голова была где-то на уровне его груди, в то время как ее выразительная грудная клетка упирается ему в живот. Эти объятия… чувственные, теплые; в голове сразу же всплывают воспоминания о том дне, когда он едва ли не превратился в монстра, и именно эти объятия стали для него спасением. Сайко теплая, Сайко нежная, до чертиков неуклюжая, но такая… своя. Такая, что хочется просто лечь на эту пышную грудь, подставив голову под шаловливые ручки, которые без стеснения будут перебирать его темные пряди, и слушать ее размеренное сердцебиение, потихоньку проваливаясь в сладостную дрему. С ней было как в детстве с мамой, но она не его мама, а самая что ни на есть девушка (доказательства этому упираются ему в живот). — С-Сайко, — выдыхает он тихо. — Что ты делаешь? — Почему, Ури? Почему ты все держишь в себе? От вида ее покрасневших глаз становиться не по себе, но Куки ни за что не покажет этого. Все, что было до этого момента — минутная слабость, а он не имеет права быть слабым. — А почему ты постоянно суешь свой нос в мои дела? — своим обычным (таким ненавистным ею) тоном спрашивает он. — Я уже говорила тебе почему. В тот день, когда ты чуть не стал… тогда я тебе ответила, но ты, видимо, не воспринял мои слова всерьез. Впрочем, как и всегда. «Потому что Сайко любит тебя». — Потому что я люблю тебя, — говорит она, вновь уткнувшись в его грудь. Он не видит ее лица, но по выглядывающим из-под волос красным ушам становится понятно, насколько она смущена. — Я знаю, что далека от идеала девушки, и вряд ли кто-нибудь, а тем более ты, посмотрит на меня как на женщину, и я не стану требовать от тебя что-то или навязывать свои чувства. Единственное, чего я хочу, так это быть тем, кому ты доверяешь. — К-кому я доверяю? — дрогнувшим от непонятного волнения голосом спрашивает он. — Да, именно так. Доверять кому-то — значит без страха делиться с ним самым сокровенным. Именно поэтому я говорю тебе о своих чувствах. Я доверяю тебе больше, чем самой себе, поэтому пожалуйста, доверься и ты мне. Сердце колотится, как бешеное, и Куки не может понять, кому из них оно принадлежит. Впрочем, руки дрожат и у него, и у нее. Маска безразличия на его лице потихоньку покрывается трещинами, но впервые за долгие годы он не спешит латать ее. Да и зачем это нужно, когда эти руки так заботливо обнимают его стан? Зачем притворяться перед тем, кто так доверчиво раскрывает свою душу и бескорыстно предлагает всю себя? — Сайко, посмотри на меня, — просит он ее и девушка повинуется, поднимая свои заплаканные глаза. — Доверять кому-то, значит делиться с ним самым сокровенным, верно? — спрашивает Урие, а Сайко согласно кивает. — Тогда ты ручаешься за то, что то, что происходит здесь, останется только между нами? — Да, ручаюсь. Мгновенье он задумчиво всматривался в ее черты лица, будто решая что-то у себя в голове, а затем прильнул своими губами к ее устам. Поцелуй не был страстным или жарким — простое касание губ, но было в нем что-то такое, от чего в груди все сжималось, а ноги подкашивались, но уже спустя несколько секунд все прекратилось и парень просто уткнулся своим лбом об ее лоб. — Мне страшно, Сайко, — шепчет он одними губами. — Я боюсь, что однажды утром проснусь и вместо себя увижу в зеркале монстра. И… я устал бояться. Я просто устал. Я хочу спокойствия, обыкновенного спокойствия, и знаешь…- в этот раз он вновь заставил ее посмотреть в его глаза, — … с тобой я почему-то чувствую это спокойствие. Не знаю, можно ли назвать это любовью, я никогда не задумывался об этом, но это то, что я чувствую и чего я хочу. — Большего мне и не надо, Ури, — нежно поглаживая его по щеке, Сайко сама потянулась к его губам.***
Сегодня вечером, завтра утром, да и вообще всегда, когда они будут окружены посторонними людьми, Сайко все также будет дурачиться и тупить, а Урие все также будет носить маску безразличия и отчужденности. Но как только наступит ночь, он постучит в ее двери, Сайко пустит его к себе в кровать и начнет говорить о всякой ерунде или включит какое-нибудь аниме. Его голова будет покоиться на ее груди, а ее пальцы будут перебирать его темные пряди. Ни намека на пошлость, но и без этого донельзя интимно. Жаркие поцелуи, страстный секс — все это будет когда-то. Сейчас же ему вполне достаточно просто слышать ее голос и засыпать в спокойствии под колыбельную ее сердцебиения. Определенно, эти перемены ему нравятся.