Бесконечное путешествие

Сюзанна чувствует усталость — ту усталость, которая всегда появляется от долгой дороги. И дело не в том, что дорога трудна или сложнопроходима. Любой путь в какой-то момент становится тяжёлым. Новые места уже не радуют глаз, а спутники скорее злят, чем вызывают радость. Любое их слово выводит из себя. Изнутри так и рвётся желание голосом Детты Уокер крикнуть: «А не засунуть ли вам язык в задницу, беложопые?» Сюзанна сдерживается и сердито крутит руками колёса, пытаясь помогать Эдди, который толкает её кресло. Почему-то сегодня это не очень-то получается, и ритм толчков Эдди никак не совпадает с движениями Сюзанны. Один раз она чуть не до крови срывает мозоль с ладони. Это последняя капля. Сюзанна уже открывает рот, чтобы выпустить Детту и высказать что-нибудь язвительное и гадкое, когда Роланд вдруг говорит: — Дорога. Его голос словно сдёргивает со всех усталость и злость и придаёт заряд бодрости. Всё дело в тоне, которым он произносит это слово. Он таков, что Сюзанна знает — сейчас будет история. Особая история, пришедшая из другого мира, которого больше нет. Роланд своим голосом, своим умением рассказывать словно сдвинет тяжёлый занавес, приоткроет маленькую щёлочку и позволит им заглянуть туда, где они никогда не были и никогда не побывают. Сюзанна чувствует, что не только она, но и Эдди, и Джейк, и даже Ыш прислушиваются к Роланду. — Когда я был маленьким, — начинает Роланд, — я был тем ещё домоседом. Домоседом — в моём понимании слова. А я тогда считал так: раз не был за пределами Гилеада — значит, не путешествовал. Честно говоря, я не мог сказать, что мне так уж хотелось оказаться где-то в другом феоде. В Гилеаде для мальчишек дел хватало: пробежаться с Алленом и Катбертом по крышам, заскочить в конюшню и посмотреть на забавных новорождённых жеребят, влезть наперегонки на дерево, и это не считая обязанностей и тренировок с Кортом. Мы носились целыми днями, как безумные. Только тычки Корта или грозные слова отцов могли остановить нас, но с отцами мы старались пересекаться реже, хоть и безгранично уважали их — динов наших семей. В один из таких дней я влетел в библиотеку Гилеада на широко расправленных крыльях своей детской души, ещё не испытавшей горестей жизни. Я был уверен, что здесь никого нет, поэтому даже не удосужился заправить рубашку и отряхнуть пыль с коленей штанов. Дело в том, что, хоть библиотека Гилеада и была исключительной по меркам Срединного Мира, приходили сюда редко, а для того, чтобы прочесть особо ценные книги, требовалось письменное разрешение моего отца. Поэтому я очень удивился, увидев сидящую на кресле у окна Габриэль Дискейн, мою мать. Я замер перед ней, не в силах вымолвить ни слова. Даже в тот момент, стоя прямо перед ней, я не поправил одежду, за что мне влетело бы от отца, но, к счастью, его здесь не было, а мать в его отсутствие относилась ко мне мягче. Габриэль Дискейн медленно подняла голову, как человек, только-только очнувшийся ото сна. Поначалу мне даже показалось, что она не узнала меня, но потом она кивнула. — Мой маленький путешественник, — произнесла моя мать тоном, которым обычно извещала, что я надел не подходящую случаю одежду или забыл застегнуть пуговицу. Она была женой дина, а я однажды должен был попытаться стать стрелком, поэтому ей не подобало сюсюкать со мной или говорить что-нибудь ласковое, но в её глазах я видел такую нежность и такое трепетное чувство, которого никогда больше не встречал. — Я никуда не ходил, — сообщил я с не меньшей деловитостью, хоть и смутился. Для меня сегодняшний день был практически таким же, как и многие до него. — Нет, Роланд, каждая секунда, каждое мгновение нашей жизни — это путешествие, — ответила Габриэль, будто цитируя прочитанную книгу.— Ты будешь просыпаться каждое утро в одной и той же постели, но может так случиться, что сегодняшний день вдруг начнёт отличаться от остальных. — Почему? — спросил я, потому что был мал и не понимал таких сложных аналогий. — Потому что мир двигается, Роланд, — ответила она. — Это происходит незаметно, но однажды для каждого может наступить утро, когда ты ощутишь, что мир сдвинулся. Она замолчала, всем видом показывая, что больше не собирается продолжать беседу, а я испытал странное чувство, словно стою около двери, из-под которой дует ветер. Я знаю, что там, за ней что-то есть, но что конкретно — не могу представить и не смогу до тех пор, пока не открою дверь. В то время было мало вещей, которые могли бы меня испугать, но запертая — и не существующая! — дверь, которая крылась за словами моей матери, вогнала меня в дрожь. Я быстро поклонился, как того требовал этикет, и сбежал из библиотеки. Просто сбежал, как трусливый маджитар. Только спустя много лет я оказался готов открыть ту дверь. Роланд молчит, и несмотря на то, что Сюзанне хочется услышать продолжение, она не поторапливает, она ждёт. Только сейчас она замечает, что за то время, пока Роланд рассказывал свою историю, они с Эдди нашли свой ритм — он толкает, она вовремя крутит колёса. Ыш свернулся у Джейка за пазухой и только нос высовывает время от времени. Их путешествие уже не кажется Сюзанне таким однообразным и нудным. Дорога превращается не только в движение вперёд, она идёт во все стороны сразу — в прошлом, в настоящем и в будущем. Наконец Роланд вздыхает и продолжает: — Но я не был готов к тому, что мне откроется за этой дверью. Да, наверное, никогда и не буду, — он молчит несколько мгновений и заканчивает свой рассказ: — Спустя годы я вспомнил то, что мне сказала мать. Теперь я уверен, что любой человек — путешественник, даже если он никогда не выходил за порог своего дома. Мир двигается вокруг нас, и никто из нас не может оставаться на месте. Сюзанна смотрит в небо, смотрит на холмы и горы, такие недвижные и такие вечно изменяющиеся, и чувствует — действительно чувствует, как мир сдвигается.