Ошибка президента

— За мной, — приказывает Тедди Рузвельт новому ночному сторожу. И они идут в зал Египта. Сторож, Ларри Дэйли, стоит, замерев от ужаса: из саркофага несутся утробные крики, крышка шатается и стучит, и общий эффект такой... леденящий кровь. — Вопи, вопи, фараон, — с усмешкой говорит Тедди. — Ты там пятьдесят четыре года вопишь, и сегодня не выберешься! Обернувшись к сторожу, Рузвельт добавляет: — Каждую ночь так орёт. Но пусть даже не надеется. — Зачем вы так? — бормочет новичок. — Он же там... живой, да? — Живой, вестимо, — кивает восковой президент. — Он же мумия, не то что мы все — муляжи и манекены. Значит, когда все оживают — и он там, внутри, оживает. И ещё как оживает! — Но ему же там темно! Страшно! Душно! Почему вы его не выпустите? — Да как можно, Лоуренс? Он же древнее зло. Стоит его выпустить — и от нас всех не останется и клочка. — Но если бы он был древнее зло, то вы, оживая от его скрижали по ночам, тоже бы творили зло... а ведь вы не творите? — Ну... не творим, — качает головой Рузвельт. — Но... воля ваша, не буду я его выпускать. А через два дня крадут скрижаль, и Ларри выпускает фараона. Они вдвоём выбегают на балкончик второго этажа, где Ларри берёт на себя руководство операцией — раздаёт указания обитателям музея, время от времени касаясь фараонова плеча. А Тедди, довольно усмехаясь, смотрит на тюху-сторожа, который изменился на глазах, а ещё разглядывает фараона — мальчишку лет двадцати. Смуглая кожа, крупный рот, большие светлые глаза, растерянная улыбка. Мда! Древнее зло. Может, Тедди и в самом деле ошибался? Скрижаль удаётся вернуть. И фараон тоже остаётся на свободе. После этого он ходит буквально хвостиком за своим освободителем, и все явственнее начинает помогать ему в работе. Он изучает все потаённые места музея, в которых могут прятаться злобные индейцы майя или капуцин. Он разговаривает с гуннами на их языке — с улыбкой, но царственно вскинув голову, и варвары, включая самого Аттилу, встают перед ним навытяжку. Он иногда даёт Ларри поспать в комнате охраны и просит Тедди помочь, и Тедди с радостью помогает: учитывая ещё и то, что от этого мальчишки исходит столько безумно светлой жизненной энергии, что Тедди сам словно молодеет. А однажды набирается духу — и объясняется с Сакаджавеей. И мало того, она отвечает ему взаимностью!.. Через пару месяцев Ларри с фараоном уходят проверять дальние галереи, а Тедди со своей избранницей катаются на Техасе по ночным залам. Сакаджавея обнимает президента сзади, прижимаясь грудью, и порой очаровательно краснеет, мерно покачиваясь на лошади. Тедди радостно знакомит прекрасную индианку с теми местами, которых она никогда не видела, что-то рассказывает о разных экспонатах, старается, чтобы она не скучала, — но вдруг краем глаза видит странное движение в стороне, в одном из закоулков. Двое в этом закоулке наверняка уверены, что их не заметно. Пешему — да, но не всаднику! К тому же если серая форма охраны музея сливается с серыми стенами, то широкое яркое ожерелье и золотую корону видно издалека. Сакаджавея выглядывает из-за спины Тедди — почему остановились? — и ахает то ли от смущения, то ли от удивления. — Безобразие, — говорит вполголоса президент. — У Лоуренса в музее вроде бы есть отдельная комната! — Может, они просто не смогли до нее дойти? — предполагает Сакаджавея. — Так бывает иногда. Тедди сидит в седле и не может отвести взгляда от того, как обнимаются те двое. Собственно, ничего такого — ни обнажённого тела, ни непристойных поз: просто оба стоят, обхватив друг друга, один что-то говорит другому на ухо, касаясь губами, а другой смеётся, кивая, — и такая аура жизни исходит от обоих, что Тедди испытывает очень, очень смешанные чувства. Особенно когда сзади сидит Сакаджавея. Наконец он разворачивает коня и пришпоривает его: так, что индианка хватается за своего спутника и плотно прижимается к его спине, не говоря ни слова. Когда они доезжают до её зала и Тедди подаёт ей руку, помогая спешиться, он говорит: — Значит, я был не прав? Может, мне стоит извиниться? Или поздно? — Никогда не поздно признавать свои ошибки, дорогой, — улыбается Сакаджавея. — И даже президенты вполне могут ошибаться.