Сокровище Улуса

Вокруг было тихо. Казалось, будто бы в городе не осталось ни одной живой души, лишь едкий запах крови и смерти окутывал опустевшие улицы. Вильгельм старался не смотреть вниз, чтобы не видеть обезображенные тела людей, которые ещё несколько часов назад наслаждались тёплым летним утром и даже подумать не могли, что конец их жизни уже близок. Однако сделать это было довольно сложно. Взгляд то и дело цеплялся за окровавленные трупы и свежие лужи бордовой крови, окрасившей практически каждый, даже самый отдалённый уголок столицы. Конь скакал быстро, уверенно отталкиваясь сильными ногами о землю и минуя все попадающиеся на его пути препятствия. Порывистый ветер дул юноше прямо в лицо, отчего он зажмурил глаза и опустил подбородок вниз, а его тёмные волосы развивались тонкими прядями, изредка закрывая хану обзор на дорогу. Однако такое неудобство он готов был потерпеть. Мальчик в его руках был напряжённым и подавленным. Он безвольной куклой сидел впереди него, крепко схватившись руками за край седла, чтобы не упасть на такой большой скорости. Мужчина понимал, что его очаровательная добыча была напугана всем тем, что ему пришлось и ещё придётся пережить, и он не знал, как показать темноволосому красавцу, что он вовсе не намерен причинять ему вред. Хан, безусловно, уже мечтал о том, чтобы это стройное тело поскорее оказалось в его постели, но, как бы удивительно это ни было, ему не нравилось получать секс силой. Да, зачастую он насильно брал каких-либо девушек или даже юношей, находясь в походах, но он никогда не прибегал к подобному с теми, кто ему приглянулся. Это было бы слишком просто и неинтересно. Окраин города они достигли довольно быстро. Дорога, соединяющая Киев с несколькими поселениями, встретила их огромными клубами пыли и пёстрой листвой высоких деревьев, которыми Вильгельм ужасно любил любоваться в детстве, когда они с родителями ездили в город. Эта дорога всегда вызывала у него приятные воспоминания, ведь тогда, когда он был ещё совсем маленьким, всё в его жизни было относительно хорошо. Его ещё не считали обузой, не называли противными словами и не пытались в каждом разговоре намекнуть на то, что такой ребёнок их не устраивает. И каждый раз, направляясь в столицу, он мечтал о том, что однажды всё изменится, вернув ему прежнее ощущение счастья и спокойствия. Сейчас же вид с ранних лет знакомых листьев вызывал у него щемящую боль внутри. Все его мечты о счастливом будущем были перечёркнуты огромной жирной линией, которую стереть уже было нельзя. Вильгельм понимал, что видит эту дорогу в последний раз. Понимал и, сдерживая рвущиеся наружу слёзы, старался запомнить то, как тёплые солнечные лучи мягко играют с зелёной листвой; как небольшие клубы пыли вздымаются вверх, когда подкованные копыта с громким звуком касаются земли; как несмело поют птицы, ещё не до конца поняв, миновала ли опасность. Если бы не сложившаяся ситуация, мальчик бы наверняка залюбовался этой картиной, но сейчас, становясь всё ближе и ближе к своей кончине, он мог лишь глотать солёные слёзы и молиться, надеясь, что Господь вновь подарит ему свою милость. Лагерь захватчиков, решивших передохнуть перед тем, как выдвигаться в путь, располагался не очень далеко от города. Юноша уже давно перестал ориентироваться во времени, но, судя по его ощущениям, добрались они туда довольно быстро. И почему он сразу не подумал о том, что хан везёт его именно туда? Когда они подъехали поближе, мужчина потянул коня за узду и, дождавшись, пока тот остановится, спустился на землю, протягивая Вильгельму руку. Юноша долго не мог решить, стоит ли отвечать на подобную вежливость, но, заметив в глазах напротив начинающую зарождаться злость, он всё же принял решение не провоцировать хана и аккуратно вложил свою кисть в протянутую ему тёплую ладонь. – Сайн хуу*, – с улыбкой проговорил татарин и, взяв своего спустившегося пленника за локоть, повёл его в сторону развлекающихся дикарей. Вильгельму было противно. Вокруг стоял терпкий запах вина, перемешанный с никак не желающим отпускать его запахом крови, смерти и опасности. Он слышал громкий хохот, какие-то непонятные фразы и даже стоны, срывающиеся в громкие крики. Когда они приблизились к центру всего веселья, внутри у него вновь зародилось отвратительное чувство тревоги и дикого страха. Вокруг места, где вечером будет гореть костёр, сидела огромная толпа ордынских солдат, они с довольными лицами опустошали бочку столичного вина, слушая рассказ какого-то мужчины, который активно размахивал руками и периодически смелся над своими же словами. Однако его напугало вовсе не это, а то, что происходило за пределами этого круга. Недалеко от них, крепко сжимая бледную кожу ягодиц, один из воинов насиловал ту самую торговку, которая откликнулась на его вопрос. Бёдра монгола двигались быстро, врываясь в сотрясающееся от рыданий тело девушки. Её платье было перепачкано в крови, а по бледным щекам бесконечным потоком текли слёзы, спадая с мокрых ресниц на землю. Это было ужасно, мерзко и отвратительно. Сердце юноши болело за неё, но он понимал, что ничем не сможет ей помочь. Скорее всего, потом он бросит её на растерзание остальным дикарям, когда те покончат со своим вином. Вряд ли она доживёт до утра. А ведь такое могло случиться и с ним, не спаси его хан, который сейчас спокойно стоял позади и наблюдал за разворачивающейся картиной, всё ещё крепко сжимая его руку. Неужели он не чувствует никакой жалости к тем, над кем смеют так издеваться его люди? Он ведь намного умнее и рассудительнее, чем весь тот грязный сброд мерзких ордынцев, которые только и могут, что пить хмельные напитки, осквернять девиц и, конечно же, воевать. Разве может он позволять им творить такие ужасные вещи? – Явах*, – крепкая ладонь сильнее сжала его предплечье и потянула в сторону, вынуждая Вильгельма послушно ступать за ханом, который, минуя толпящихся повсюду воинов, направлялся к большому шатру. Все солдаты что-то весело выкрикивали ему, но он лишь отмахивался от них, продолжая тянуть мальчишку за собой. Сейчас, когда рядом с ним было такое сокровище, ему было совершенно не до пьянок и бессмысленных разговоров о том, кто какую женщину сегодня поимел. Юноша чувствовал на себе невероятное количество грязных и похотливых взглядов, которые жадно облизывали его тело. Мужчины громко свистели и заинтересованно переговаривались между собой, стоило Вильгельму пройти мимо них. Они явно одобрили то, что их предводитель притащил к ним столь привлекательный цветок, и уже наверняка представляли, как сладко он будет кричать и стонать под ними, но… – Что вы делаете? – громко вскрикнул брюнет, почувствовав, как его ягодицы коснулась чья-то рука. Ему казалось, что он сейчас потеряет сознание от дикого страха и постепенно накатывающей истерики. Он боялся всего, что было вокруг него. Даже вдыхать было страшно, ведь рядом с ним, буквально дыша в затылок и капая горячей слюной на кожу, сейчас находились десятки тысяч зверей, которые за считанные секунды могли разорвать его в клочья. Противный косоглазый монгол отреагировал на его возмущение с улыбкой, продолжая тянуть свои мерзкие руки к такому притягательному мальчику. Хан редко приводил кого-то в лагерь, ведь по закону ему всегда доставалась лучшая женщина города, которая отдавала ему себя в более удобном месте, но если это и происходило, то добыча всегда делилась поровну. В его шатре зачастую были лишь местные шлюхи или неотёсанные простолюдинки, необходимые для снятия накопившегося напряжения, поэтому об их дальнейшей судьбе татарин особо не беспокоился, позволяя своему войску делать с ними всё, что они захотят. Однако сейчас всё было иначе. Мужчина громко рыкнул и, выпустив руку Вильгельма из своего захвата, двинулся на того самого солдата, посмевшего позволить себе распустить руки. Монгол и подумать не мог, что ему придётся так быстро пожалеть о содеянном. – Энэ бол миний*, – злобно прошипел хан, обнажая свой меч. – Миний хаан…* – начал было оправдываться воин, но договорить ему не дали. Меч одним чётким движением вошёл в живот не успевшего ничего понять монгола, и тот, истекая кровью, начал оседать вниз, всё ещё пытаясь что-то сказать. Мальчик был напуган. Он и до этого ужасно боялся хана, но сейчас, когда мужчина подтвердил своё звание холоднокровного убийцы прямо у него на глазах, его страх стал просто паническим. Из глаз вновь хлынули слёзы, а губы начали сбивчиво шептать молитвы, которые, конечно же, ничем не смогли бы ему помочь. Толпа ордынцев беззвучно смотрела на то, как потоки ещё тёплой крови вытекали из проходящей сквозь всё тело раны их собрата, отказываясь верить в происходящее. Их предводитель не просто защитил то, что по традиции должно было быть общим, он ещё и приговорил к смерти того, кто посмел заявить на этого юношу свои права. Невиданный поступок. Хан, вытащив меч из обездвиженного тела, вытер его об одежду скончавшегося монгола и развернулся к притихшим солдатам, которые боялись сказать что-нибудь лишнее. Он, удовлетворённо улыбнувшись, засунул меч обратно в ножны и озлобленно выплюнул в их сторону короткую, но звучащую достаточно угрожающе фразу, которую содрогающийся от беззвучных рыданий мальчишка понять, увы, не мог. Вдоволь насладившись слегка перепуганными и абсолютно покорными глазами своих подчинённых, татарин, мягко взяв плачущего пленника за основание кисти, возобновил свой путь, стараясь держать себя в руках. Он был и без того зол, а рыдания очаровательного темноволосого юноши ещё больше разжигали в нём пламя ярости. Поэтому, дабы удержать себя от рукоприкладства, он отвёл мальчика в свой шатёр и попросил одного из солдат, владеющего языком русским, присматривать за ним. Самому же ему не помешает расслабиться с кем-нибудь другим. Например, с той самой блондинкой, которая, оставленная желающим посмотреть на кровавую расправу воином, сейчас сидела под деревом, вытирая слёзы подолом платья. Вильгельм лежал на тёплой шкуре и, прижав колени к груди, смотрел на то, как пламя свечей танцевало свой танец, отражаясь на стенах своеобразной юрты. Внутри было пусто. Настолько пусто, что опустевшая чаша показалась бы полной по сравнению с тем, что творилось сейчас у него в душе. Даже страх, казалось бы, куда-то испарился. Хотя он понимал, что всё это лишь до тех пор, пока в поле его зрения вновь не появится хан, который лишь одним своим видом нагоняет на него ужас, что было странным, ведь он, по сути, ничего ему плохого не сделал. Мужчина, наоборот, старался защитить его от всех тех грязных и неотёсанных ордынцев, которые только и мечтали о том, чтобы ткнуть его лицом в землю и, спустив с него штаны, сделать своё грязное дело. Юноша не понимал, зачем им это нужно, ведь мужеложство в их краях считалось ужаснейшим грехом. Неужели этих животных не способен усмирить даже Коран? – Ты не спишь? – со стороны входа раздалась знакомая речь, и мальчик, округлив глаза от удивления, поспешил повернуться к вошедшему. Им оказался тот самый молодой солдат, которого хан попросил за ним присматривать. Парень уже несколько раз заглядывал к нему, чтобы зажечь свечи и дать ему попить, но до этого момента он не осмеливался заговорить с пленником их повелителя, боясь за безопасность своей жизни. Вильгельм сразу заметил, что он был родом из их земель, и это не являлось редкостью для ордынского войска. Они постоянно забирали к себе маленьких мальчиков из всех государств, принадлежащих им, чтобы сделать из них послушных и кровожадных убийц. Однако далеко не все из них всё ещё помнили родной говор. – Нет, – коротко ответил юноша, принимая сидячее положение. – Хан велел принести тебе поесть. Мальчик был жутко голоден. Конечно, его удивила такая забота со стороны хана, который, к тому же, давно не навещал его, но громкое урчание в животе и дикая слабость во всём теле не давали ему думать об этом. Он благодарно кивнул светловолосому юноше и, приняв из его рук тарелку, дождался, пока тот покинет шатёр. Его ждало большое разочарование. На тарелке лежал крупный кусок отварного мяса и лишь небольшая горстка каши, которой он вряд ли сможет наесться. Ожидать другого от войска, привыкшего находиться в полевых условиях и питаться в основном мясом, было бы глупым. Выбора у него не было, поэтому, взяв в руки ложку, он зачерпнул немного пшена, отправляя его к себе в рот. К его большому удивлению, каша оказалась довольно вкусной, поэтому расправился он с ней за считанные минуты. Полностью голод это не утолило, но живот хотя бы перестал сжиматься в болезненных спазмах, что уже неплохо. После своей скромной трапезы Вильгельм отставил тарелку в сторону и вновь улёгся обратно, чувствуя, как усталость начинала его одолевать. Засыпать было страшно, ведь кто-нибудь вновь мог попробовать причинить ему вред, а хана, который, как мальчик уже понял, его в обиду не даст, рядом не было. Однако держать глаза открытыми становилось всё труднее, и он сам не заметил, как уснул. А войско всё ещё продолжало праздновать очередной удачный набег, распивая награбленное вино и ублажая себя взятыми в плен девицами, которые, захлёбываясь слезами, молили Бога поскорее забрать их к себе. Но никакие молитвы были не в силах им помочь. Хан подобные развлечения не любил и редко составлял своим подчинённым компанию, обычно он предпочитал наблюдать за разворачивающимся весельем со стороны, считая это всё дикостью. Мужчина в очередной раз обвёл взглядом всю территорию лагеря и, устало вздохнув, осушил свою чашу с вином. Если бы не его очаровательный пленник, он бы сейчас наверняка со вкусом натягивал жену князя или, что ещё лучше, его дочь, которая казалась ему весьма хорошенькой и довольно привлекательной девушкой, но, чёрт возьми, этот ангел… Он был настоящим сокровищем. За годы своего правления хан видел много красивых женщин и очаровательных юношей, но никто из них не смог бы сравниться с этим созданием. Мальчик был красив до безумия. Красив нежной, чистой и невинной красотой. Такая красота всегда привлекала, ведь была ещё совершенно юной, нераскрытой и несозревшей, словно бутон молодой розы, которой только предстояло зацвести. Сначала он хотел лишь поразвлечься с ним, как это обычно бывало, но чем больше хан думал о нём, тем больше понимал, что просто не может позволить себе взять силой и обречь на страдания это прелестное существо с длинными, как ветви ивы, прядями смольных волос и большими ореховыми глазами, в которых плескалась огромная печаль. Решение, принятое им несколько часов назад, казалось ему абсолютно безумным и невообразимым, однако ничего другого ему в голову не приходило. Он никогда раньше не вёз никого в Сарай-Берке*, предпочитая оставлять всех своих многочисленных любовниц и любовников там, где он их и находил, но такого очаровательного мальчика он был не прочь видеть рядом с собой каждый день. Более того, мужчина знал, что его пленник не так прост, как кажется. Он не понимал, что говорил темноволосый, но нотки возмущения и даже какой-то требовательности в его голосе говорили ему о том, что в этом создании кроется нечто более интересное, чем просто красивое личико. Нет, юноша вовсе не был строптивым или стервозным, это было заметно сразу, но у него явно имелись задатки твёрдого характера, которые лишь нужно было раскрыть. Хан любил таких. С ними было труднее, но зато удовольствие, которое следовало после, было вкуснее и ярче, чем со всеми остальными. Всеобщее веселье продолжалось ещё долго. Вместо того, чтобы спать и набираться сил перед новой дорогой, войско до поздней ночи развлекалось, отмечая удачное разрушение столицы. Разошлись все ближе к утру. Солдаты, сморённые похмельем, заснули практически сразу, стоило их голове коснуться земли. Татарин, убедившись, что определённое количество человек, как и полагается, остались сторожить их лагерь, направился к своему шатру. Он, конечно, мог лечь почивать и со своими подчинёнными, но оставлять мальчика надолго одного ему не хотелось, зная, что каждый второй мечтал натянуть это притягательное тело. Парень, которому он поручил следить за темноволосым красавцем, ответственно выполнял его задание, стойко держа закрывающиеся глаза открытыми и не отходя от шатра больше, чем на несколько шагов. Хан считал его отличным солдатом и знал, что его ждёт большое будущее в военном деле, если он, конечно же, не оставит свою жизнь в одном из ближайших боёв. Русоволосый был преданным, смелым и совестливым, что выделяло его из множества других воинов. Он никогда не спорил и чётко выполнял поручения, а на поле боя, по возможности, старался не убивать слабых или покалеченных. Последнее мужчине в нём не нравилось, но он понимал, что это поправимо. Скоро до него дойдёт, что, проявляя жалость к беспомощному, он наживает себе очередного врага. Один беспомощный – не проблема, а вот несколько тысяч подобных могут доставить хоть и не значительных, но всё же хлопот. – Мой хан, – приветственно склонив голову, на чистом монгольском обратился к нему юнец. – Ты принёс ему поесть? – Да, но он практически не притронулся к еде. Татарин хмуро свёл брови к переносице. – Решил заморить себя голодом? – светловолосый неуверенно пожал плечами. – Что ж, его это всё равно не спасёт. Иди поспи, выдвигаемся на рассвете. Солдат, послушно кивнув, скрылся из виду, решив, что немного поспать всё-таки не помешает, ведь завтра предстоял очередной тяжёлый день. В шатре было темно, лишь тусклое пламя догорающей свечи немного освещало помещение. Взгляд хана сразу же наткнулся на спящего пленника, который тихо сопел, подтянув колени к груди и уткнувшись носом в стену юрты. Его худая спина и плечи медленно двигались при каждом вздохе, а руки мелко подрагивали, когда в шатёр проникали небольшие порывы прохладного ветра. Мужчина, не желая разбудить своего прекрасного пленника, практически бесшумно снял с себя ножны с оружием и опустил их у противоположной стены. Мальчишка был настолько маленьким, что рядом с ним было ещё много места, поэтому хану не составило труда улечься позади него. Дурманящий запах юного тела сразу же окутал его полностью, вынуждая тяжело сглотнуть. Он был просто великолепным. Юноша пах тонким ароматом полевых цветов, свежим молоком и какими-то фруктами. Казалось бы, после такого напряженного дня от него должно было нести, как от вонючей шавки, но аромат его тела по-прежнему оставался практически чистым. Уснул он быстро. Сморенный вином и запахом лежащего рядом юноши рассудок практически сразу погрузился в крепкий сон, не нарушаемый даже завываниями ветра, к которым каждый воин уже давно привык. Вильгельм с трудом разлепил тяжёлые веки, чувствуя неприятную ломоту во всём теле. Его ноги затекли от неудобного положения, а спина болела из-за чересчур твёрдого пола, не спасаемого даже весьма своеобразной периной. Однако все эти отвратительные ощущения резко перестали его волновать, стоило ему почувствовать горячее дыхание, обжигающее его затылок. Мальчик глубоко вдохнул и, приподнявшись на локте, оглянулся назад, с удивлением и нотками зарождающейся паники обнаруживая рядом с собой хана. Его торс был обнажён, а смятая сорочка небрежно валялась рядом. Видимо, во время сна ему стало жарко, и он решил раздеться. Брюнета удивляло то, что мужчина не побоялся оставить в шатре оружие, которым он с лёгкостью мог бы воспользоваться, чтобы лишить жизни своего похитителя. Слишком уж это непредусмотрительно для такого опытного воина. Или, быть может, он настолько уверен в слабости Вильгельма, что даже не стал опасаться за свою жизнь? Мальчик бросил любопытный взгляд на меч, лежащий у противоположной стены, но сразу же одёрнул себя. Хан был единственным, кто мог его хоть как-то защитить. К тому же, сбежать у него всё равно не получилось бы, ведь вокруг находилось огромное количество солдат, которые разорвали бы его на куски ещё до того, как узнали, что он посмел лишить жизни их правителя. Пользуясь моментом, он, преодолевая страх, всё-таки взглянул на лежащего рядом татарина, чья грудь размеренно поднималась от каждого нового вдоха. Скользя взглядом по наполовину обнажённому телу, Вильгельм наткнулся на множество шрамов, которые выделялись выпуклыми полосами на смуглой коже. Некоторые из них выглядели настолько глубокими, что юноше на какой-то момент стало жаль этого мужчину, ибо боль от ранений наверняка была просто немыслимая. Однако больше всего его впечатлил рубец, который тонкой полосой проходил рядом с сердцем. Судя по всему, хан был настоящим счастливчиком, ведь если бы лезвие меча вошло немного правее, он бы не выжил. Мужчина, чувствуя на себе пристальный взгляд, открыл глаза, сразу же замечая напуганного пленника, который быстро отполз к стене и опустил голову вниз. Поведение мальчика его веселило. – Хегийн*, – с улыбкой проговорил хан, разминая затёкшие мышцы. Он поднялся со своего места и быстро натянул на себя сорочку, после чего подошёл к юноше, присаживаясь перед ним на одно колено. Грубые пальцы заправили волосы за маленькое ухо, открывая ему обзор на столь великолепное лицо. – Гойд сайхан.* Ещё немного полюбовавшись своей находкой, татарин поднялся на ноги и, прихватив меч, покинул юрту. Он бы с удовольствием провёл побольше времени со своим красивым мальчиком, но у него было слишком много дел. Найдя взглядом русоволосого солдата, он подозвал его к себе, вновь попросив присматривать за темноволосым юношей и давая ему все необходимые указания. Дальше отправлять войско хан не планировал. Их основной целью было напомнить легкомысленному князю, что его государство всё ещё полностью зависит от Орды, о чём он, видимо, успешно позабыл. Хан, известный всем под именем Таймас, славился своим милосердием и справедливостью, чем могли похвастаться далеко не все его предшественники. Он готов был идти на уступки, но взамен требовал уважение и честность. Князь же его обманул, за что жестоко поплатился. Один из солдат Таймаса по приказу своего господина перерезал горло его единственному сыну, тем самым лишая его наследника. Татарин надеялся, что лживый мужчина всё-таки извлечёт из этого урок и впредь не будет столь откровенно пренебрегать его священной добротой и терпением. Иначе на месте своего сына с лёгкостью может оказаться и он сам. Молодой солдат, заметив, что подготовка к отъезду подходит к концу, заглянул в шатёр. Ему нужно было отвести мальчика ко всем остальным пленным, с которыми ему предстояло находиться всю дорогу до столицы Орды. Вильгельм поднял на него потерянный взгляд, не понимая, зачем он пришёл к нему в столь ранний час. – Поднимайся, мы скоро уезжаем. – Уезжаем? – удивлённо спросил пленник, вставая на ноги. – Куда? – В Сарай-Берке. – Я тоже еду? – Да, – утвердительно кивнул светловолосый, направляясь на выход из юрты, которую ещё предстояло разобрать, – идём. Брюнет ничего не понимал. Зачем хану вести его к себе в столицу? Неужели он действительно не собирается его убивать или насиловать? Но тогда зачем он ему вообще понадобился? – Но зачем? Я не понимаю… – Я не знаю, – парень пожал плечами, отходя всё дальше и дальше от места скопления войска, – обычно хан никого не берёт с собой. Эти слова Вильгельма явно не успокоили. Что если его вместе с остальными пленниками отвезут на рабовладельческий рынок и там продадут какому-нибудь старому султану, желающему пополнить свой и без того огромный гарем? Больше он не задавал никаких вопросов, прекрасно понимая, что парень вряд ли сможет на них ответить, ведь он всего лишь должен был следить за ним. Рабов перевозили в больших телегах, которые больше были похожи на клетки с колёсами. Основную часть пленных уже погрузили туда, оставались лишь некоторые особо смелые девушки, которые пытались вырваться, надеясь, что это сможет им помочь. Мальчик противиться не стал. Он, ухватившись за крепкую руку солдата, послушно забрался в набитую повозку, занимая единственное свободное место на полу. Пленными в основном были женщины и дети, которых можно было потом выгодно продать за неплохие деньги. Он, судя по всему, был единственным парнем, что немного напрягало. Ехали они быстро, но долго. Брюнет, стараясь отвлечь себя от печальных мыслей, наблюдал за красивейшими пейзажами, которые он, скорее всего, больше никогда не увидит. Его сердце болезненно сжималось, стоило ему начать вспоминать свою прежнюю жизнь. Жизнь, которая казалась истинным счастьем по сравнению с тем, что происходило с ним сейчас. Он никак не мог поверить в то, что это конец. Подумать только, он больше никогда не увидит свою семью, никогда не пойдёт с матерью на рынок, где так любил часами любоваться яркими тканями и драгоценными украшениями, не услышит ни одного рассказа своего старого учителя. Он больше не сделает ничего, к чему так привык, и это убивало. Но больше всего убивало то, что юноша ничего не знал о своём будущем. О будущем, которого может и не быть, если хан этого пожелает. Ему казалось, что он уже свыкся с этим, но нет. Сейчас, в последний раз любуясь красотами родного края, он понимал, что ему всё ещё страшно. И страх этот был сильнее всего на свете.