***
Джордж Уикхем просыпается посреди ночи, так как Лидия трясёт изо всех сил его за плечо и что-то бормочет себе под нос, без конца оглядываясь. Не самый приятный способ пробуждения, так что нельзя счесть удивительным то, что Уикхем едва ли может сохранять привычное самообладание и хорошие манеры, которые он всегда считал основным своим достоинством. А иногда — во время приступов критики к себе, которые случались крайне редко — и единственным вовсе. — Что такое? — спрашивает он довольно резко, даже не думая себя одёрнуть или смягчить тон. Лидию, кажется, это совершенно не волнует. Она, как всегда, не видит и не слышит всё то, чего не желает замечать. И сейчас эта девчонка сидит на постели, поджав под себя ноги и дрожит. Уикхем бы мог подумать, что это от холода — на его милой жёнушке одна тонкая ночная рубашка, что вряд ли может согреть в достаточной мере, — если бы не видел страха в её глазах. Она редко чего боится, запоздало приходит в голову Джорджу Уикхему. Во всяком случае, сбежать с едва знакомым мужчиной, совершенно внезапно навязавшись ему в попутчики, не каждая девица смогла бы. А миссис Уикхем может и не такое. Лидия по-прежнему держится за его плечо — да так крепко, что Джорджу начинает казаться, что назавтра обязательно останутся синяки. Отвечать она явно не торопится — всё осматривается по сторонам и прислушивается к чему-то (такой сосредоточенной Уикхем её не видел ещё ни разу, а они женаты уже полтора года, и за это время довольно многое успело произойти). — Там что-то шуршит, — шепчет, наконец, Лидия, пододвигаясь поближе к супругу и, всё-таки, оставляя его плечо в покое. Тут ей, видимо, всё-таки, становится холодно в своей ночной рубашке, сшитой по лондонской моде и совершенно неприспособленной для климата Ньюкасла, так как общее одеяло постепенно сползает с Джорджа Уикхема и, не без помощи, разумеется, самой миссис Уикхем, оборачивается вокруг Лидии. У Уикхема даже нет сил возмутиться такой наглостью — он чувствует себя до отвращения уставшим, особенно учитывая то, что всего лишь через неделю им на целых четыре месяца придётся переехать вместе с его полком ещё дальше на север. А возмущаться Джорджу очень даже хочется — например, вечной бесцеремонностью Лидии и её поразительной легкомысленности. Иногда, когда на неё нападают приступы упрямства — Уикхему хочется придушить собственную жену, от чего его останавливает, пожалуй, только возможность повешения за такое преступления. Ну и иногда то, что без Лидии жить будет гораздо скучнее. Но это уже реже. Прислушаться к тому, что «шуршит», миссис Уикхем своему мужу никак не даёт — что-то шепчет, бормочет себе под нос, постоянно всхлипывает, хватает его за рукава ночной рубашки, чуть ли не взвизгивает, а ещё — постоянно ёрзает, из-за чего кровать противно скрипит. Самые существенные, пожалуй, недостатки Ньюкасла, где они останавливались вскоре после свадьбы и вынуждены останавливаться теперь — отвратительные дома, пропахшие плесенью насквозь, и поразительно скрипучие кровати. Впрочем, возможно всё так паршиво только для тех, денег у кого вечно не хватает, даже если урезать большую часть расходов, что никогда, впрочем, не делается, из-за чего долгов становится слишком много. Уикхем, к своему сожалению, именно из таких людей. А ещё в Ньюкасле часто холодно, а Джордж холода очень не любит — ему больше по душе мягкий климат Дербишира. Или те же Хартфордшир или Кент — с красивыми пейзажами и хорошей погодой. Впрочем, одёргивает себя Уикхем — нечего вздыхать и жалеть. Зато Дарси — гордец, каких мало, с необычайно скверным нравом — оплатил все долги Джорджа, и теперь к доходам самого Уикхема прибавляются две тысячи на счету Лидии и те деньги, которые иногда ей высылает старшая сестрица. Вполне неплохо, особенно если учесть то, что в Ньюкасле деньги практически не на что тратить — даже с расточительностью миссис Уикхем. А лицо у Лидии совсем бледное, на нём отражается такой испуг, а привычный румянец и вовсе исчез, что Джордж Уикхем даже начинает волноваться за супругу, чего с ним обыкновенно не случается. Ему даже почти передаётся её страх — и в голову тут же лезут мысли, что какие-нибудь незадачливые грабители могут проникнуть в дом, не зная, что у них просто нечем поживиться, кроме, разве что, дамских туалетов — Лидия не менее расточительна, чем он, Уикхем, азартен. И Джордж хватает её за руки и осторожно прижимает себе — вместе с их общим одеялом, которое она этой ночью теперь ни за что на свете не отдаст. Теперь прислушаться удаётся — миссис Уикхем теперь хотя бы не мечется по кровати и ничего не говорит. Шагов не слышно — с облегчением замечает Уикхем. А сами шорохи, что чудятся Лидии, едва слышные. А ещё Уикхем где-то неподалёку слышит писк — едва заметный и очень тонкий. — Мышь, наверное, — зевает Уикхем, ложась обратно. И почти сразу вскакивает от довольно сильного толчка в бок. И тут же сталкивается лбом с Лидией, из-за чего та стонет и даже явно собирается отползти от супруга на свою сторону кровати, но, снова заслышав шорох, сама прижимается к нему, обвивая его шею своими тонкими руками. — Что теперь? — раздражённо спрашивает Уикхем. Лидия снова какое-то время молчит. Правда, в этот раз — не елозит по кровати и не всхлипывает. Лишь обнимает супруга крепче, прижимаясь к нему всем своим телом — в этот момент думать о каких-то мышах, мирно живущих у них в доме и никому особого вреда не причиняющих, Джорджу совсем не хочется. Тепло её тела заставляет его и вовсе о них позабыть, пока Лидия Уикхем снова не открывает рта. — Поймай её, — просит она очень жалобно, едва не плача. — Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ну, дорогой Уикхем! Миленький Джордж! Поймай, а? Ну что тебе стоит? Джордж фыркает — как будто он похож на того дурака, который посреди ночи станет ползать по спальне (или какой-либо другой комнате) в поисках ни в чём не повинного существа, которое просто по ночам вылезает из своей норы. Лидия отстраняется и хмурится, и Уикхем готов отползти от неё подальше. Только вот некуда — его жёнушка и так находится не на своей стороне кровати. — Поймай мышь! — теперь Лидия не просит, а требует. Разве что только ногой не топает от досады. В этот момент придушить эту вздорную девчонку Джорджу Уикхему хочется даже больше, чем когда-либо. Поэтому Джордж отстраняет её от себя и легонько толкает на её сторону кровати. Некоторое время Лидия Уикхем даже молчит. И он даже почти успевает порадоваться такому лёгкому исходу для себя. А ещё Джордж замечает, что от злости на него, весь страх Лидии куда-то выветрился, словно его и не было. Некоторое время Лидия явно дуется — и Джордж уже думает, что, возможно, ему удастся поспать остаток ночи, — а потом пододвигается ещё ближе, чем раньше, хотя Уикхем не думал, что такое возможно, начинает покрывать поцелуями его щёки и шею, скользит руками по рубашке, едва касаясь, а потом, немного подумав, забирается к нему на колени и что-то едва слышно мурлычет ему в ухо — что именно Джордж Уикхем не особенно слушает. Она запускает пальцы в его кудри, а сама прижимается своими губами к его. Уикхем кладёт руку ей на пояс — несколько ниже, должно быть, чем могут позволять правила приличия. Впрочем — какие приличия могут быть в их случае? Два склонных к авантюрам сумасброда, которым не хватает выдержки и здравого смысла. Да и разве не муж он ей?.. Лидия отрывается от его губ и довольно улыбается, а Уикхем уже не в силах себя как-либо сдерживать.***
Заснуть этой ночью так и не получается, впрочем, теперь Джордж Уикхем совсем не сердится за это на свою жену. В конце-концов, Лидия бывает очень даже забавной, когда не слишком много говорит (или когда говорит, но не требует его, Уикхема, что-нибудь сделать, что всегда бывает не слишком приятно) и хочет получить что-либо подобными ухищрениями, которые, правда, не всегда работают так, как ей хочется. Впрочем, после таких её выходок Джорджу становится гораздо труднее в чём-либо ей отказывать. Может быть, миссис Уикхем всегда добивается именно этого? Что же... Джордж готов ей это предоставлять. Лидия, правда, уже почти спит — видимо, усталость берёт своё. Впрочем, с жизнелюбием и энергией своей маленькой супруги Уикхем был знаком ещё до того, как стал её мужем — Лидия может сколько угодно бегать и носиться днём, перебирать собственные туалеты, выбирать, какую шляпку и какое платье ей надеть, какие туфельки будут с чем смотреться, смеяться над благочестивыми матронами, дурнушками, не слишком приятными людьми и вообще над кем угодно, но ночью она всегда спит очень хорошо, если, конечно, не слышит что-то, что может её испугать. Она клюёт носом и постоянно зевает. Впрочем, в целом, кажется вполне довольной жизнью и даже тем, что Уикхем, вопреки её просьбам и требованиям, отказался ловить ту злополучную мышь, которая им обоим, возможно, просто почудилась. Её волосы растрёпаны и находятся в ещё большем беспорядке, нежели обычно. И Джордж Уикхем тут же думает, что, должно быть, в покупке новой шляпки он совершенно не сможет ей отказать, если она сейчас вздумает её просить или требовать. В таком полусонном состоянии Лидия кажется даже более очаровательной, чем обычно. Во всяком случае, сейчас она не пытается как-либо его раззадорить или подбить на очередную авантюру, которая обязательно закончится полным провалом, за который им обоим ещё долго придётся расплачиваться. А ещё, когда она спит, врождённое упрямство словно исчезает. И Уикхем не может удержаться, чтобы не поцеловать свою милую маленькую жену в макушку. — Раз уж ты всё равно не спишь, может, приготовишь нам завтрак? — тут же недовольным полусонным голосом спрашивает Лидия, заворочавшись и открыв глаза. — Во всяком случае, мне. Сам можешь не есть, если не хочешь. Звучит это так снисходительно, что Уикхем не может сдержать смешка, а его супруга, даже не заметив этого, снова совершенно очаровательно зевает и с неимоверно важным видом разваливается на подушках — его подушку она тоже в эту ночь умудрилась присвоить. Впрочем, нельзя сказать, что Джордж очень сильно сожалеет по этому поводу. — Спасибо за разрешение, миссис Уикхем! — он отвешивает супруге шутливый поклон. — Теперь я могу принимать по собственному разумению пищу, которую мне же самому приходится готовить! Подушка почти настигает его, когда Джордж выходит за дверь.