Все сгорает

«Вспоминаю ту злополучную ночь в Диканьке, каждый миг, как я мог.. как я мог. Будь я немного бдительней, ты бы не сгорел, не пал в том неравном бою с черным всадником. Есть ли что-то после смерти? Я не знаю, но надеюсь, ты в лучшем месте, чем наш мир. Я вернулся в Петербург и предал тебя земле. На похороны пришло много людей, в основном твои коллеги по службе. Что ж, это было смехотворно — хоронить золу да оплавленную шпагу, но традиции не выбить из головы русского человека... Знаю, ты был бы не в восторге от этой церемонии, но на ней настояли твои родственники: двоюродный брат специально приехал из Парижа, чтобы помочь и проститься, а на следующий день прибыла и сводная сестра. Ваше сходство видно невооруженным взглядом: фамильный профиль ни с чем не спутаешь. Было много вопросов: кто я, зачем здесь... говорил, что был писарем, когда ты расследовал нашумевшее "дело о Диканьском душегубе", которое поспешно было замято присланным на твое место дознавателем. Я хотел остаться и завершить начатое, чтобы отомстить за твою смерть, но высочайшим приказом меня отослали обратно. Я был в ярости, но моё мнение имело слишком незначительный вес, и пришлось вернуться. Вячеслав Никифорович, новый следователь, послушал Бинха и обвинил во всех убийствах умалишенного, чтобы не сеять тревожных слухов. Публика съела. Газеты пестрели вычурными заголовками, обыватели судачили об этом пару дней и забыли. Но я доберусь до истины, обещаю.» Постепенно написание писем к Якову Гуро вошло в привычку у Николая. Приходя со службы, он требовал у Якима перо и бумагу и при неярком свете свечи писал послания к погибшему... Любовнику? Возлюбленному? Гоголь не знал, было ли его чувство взаимным, но неприязни у Якова Петровича он не вызывал. С первого момента, когда он решительным шагом вошел в гостиную, где была убита Аташинская, до взволнованного предсмертного взгляда, Николай испытывал необычные чувства при Якове. Совместное путешествие в Полтавскую губернию сблизило их, но Николай давно не был на родине, а Яков - захвачен делом, как истинный гений своей профессии. За глаза многие называли его ищейкой, кто-то пренебрежительно, скрывая явную зависть, а кто-то с восторгом и уважением. Себя Гоголь относил ко вторым и сейчас, когда дознаватель был потерян навсегда, клял за нерешительность. Их редкие касания, скорее формально-приятельские, как похлопывания по плечу или прикосновения рук при ходьбе, были выжжены в памяти Гоголя словно клеймом. Николай отложил лист бумаги и вернул перо в стакан. Он зябко повел плечами: в комнате было стыло. В Петербурге уже наступила осень, и дождь был частым гостем на живописных улицах. «Где же Яким? – подумал Гоголь, рассеянно оглядывая комнату. По углам расселись недружелюбные тени. – Должно быть, снова в кабак пошел.» В камине были заботливо сложены три полена. Вырвав пару страниц из чудом сохранившегося экземпляра «Ганц Кюхельгартен», он поджег их и бросил к дровам. Потихоньку разгораясь, поленья уютно потрескивали. Николай прислушался, устроившись в кресле и вытянув ноги к огню: по стеклу отстукивали ритм капли дождя. Процокала лошадь, запряженная в экипаж. Негромко хлопнула дверь, и вошел Яким в промокшем насквозь кафтане, внеся с собой запах дождя и улицы. - Николай Васильевич, такой ливень зарядил, - от него пахло водкой и солеными огурцами. Яким пил очень редко, только по большим праздникам. Память услужливо подсказывала, что сегодня у него именины. – Весь день тучи собирались, думал, успею, - он усмехнулся. – Ан нет. - Ты только смотри, не заболей, - ответил Николай. – Ступай к себе. Яким снял кафтан и калоши и с улыбкой на лице прошел мимо - в каморку. «Как мало человеку надо для счастья», - подумал Гоголь. В памяти снова возник портрет Якова Петровича, и стало горько. В зеркале, висящем на противоположной от окна стене, промелькнуло что-то белое. Николай вскочил: он был уверен, что ему не показалось. Стремительно подбежав к нему, Гоголь схватился за раму и заглянул в зеркало – на него напряженно смотрел он сам, бледный и взъерошенный. - Что же это такое...- он отступил на пару шагов назад, оглядываясь по сторонам. Липкий страх собрался противным комом в горле. Видений не было давно, и на службе им были довольны, даже жалование повысили. Яким жутко радовался и мечтал о богатой жизни, наверняка, если бы умел писать, то слал бы маменьке восторженные письма. - Ты обещал мне помочь… - шипящий шепот разорвал тишину. Знакомый голос зазвучал будто бы из ниоткуда. – Обещал, обещал.. – перед глазами начало темнеть, и Гоголь без сил привалился к стене и закрыл глаза. - Ну что же, здравствуй, - улыбнулась ему Оксана, стоя у распахнутого окна, опираясь бедром на письменный стол. Край белоснежной ночной рубашки чуть трепыхался под порывами ветра. Одинокий лист бумаги спланировал на пол, девушка загнала его ногой под стол. – Гляжу, ты и забыл обо мне, - она обвела взглядом комнату и посмотрела в глаза Николаю. - Но ведь Александр Христофорович, - он сглотнул, пытаясь избавиться от комка. – Он убил Ганну. - Убил, - она кивнула и подошла к нему, вплела в волосы пальцы. – Да только вот черный всадник обладает силой, способной возвращать к жизни. Легко касаясь его, Оксана провела рукой по его голове. – И убийства продолжаются, гибнут невинные девушки, - по бледной щеке скатилась слеза. – Он пленит их души, обрекая на вечные мучения. А дар твой может освободить нас. Николай стер след от слезы – кожа была холодна как мрамор. Глядя ему в глаза, Оксана сняла с шеи крест на длинной красной веревочке и вложила в ладонь Гоголю. – Он поможет тебе. Собери вещи. И морок рассеялся.