Стрекозы в янтаре

Еще только вчера он говорил с ней. Только вчера она слабо улыбалась ему, как это делала обычно, при этом пугливо смотря по сторонам, потому что всегда боялась, будто Лоррен или другие недруги захотят ее убить. Все было только вчера, а сегодня она умирала в его комнате, на его кровати, не потому что король так захотел, а потому что Генриетта сама к нему пришла, ища у него спасения, как это было в детстве. Генриетта всегда была его другом. Наверное, Людовику хотелось просто защищать ее: от сплетен, от презрительных взглядов, чтобы она не расстраивалась по каждому пустяку, не чувствовала себя чужой во Франции. Ее отца казнили, братья были далеко, а она с матерью жила при дворе своего племянника. Однако Генриетта вела себя так, будто всегда жила здесь и ее отец не был англичанином. Генриетта была слишком мала, чтобы вполне осознавать, что происходит, но приходилось ей несладко. После казни отца ее мать, и без того не обладавшая крепким психическим здоровьем, казалось, совершенно лишилась рассудка. Ее религиозное рвение переходило все возможные границы. К тому же у нее появился любовник. Именно в это время Генриетта стала все больше сближаться с Людовиком и Филиппом. Это было самое лучше время. Теперь, глядя на умирающую любовницу и подругу детства, Людовик это понимал. Тогда все было просто. Не было мыслей о будущем Франции. Они могли беззаботно носится по дворцам или же по садам, которые всегда были украшениями королевских резиденций. Они с Филиппом всегда оберегали Генриетту, и понятно, почему так происходило: у них не было сестры, и эта маленькая беглая английская принцесса таковой и стала для них. Шли годы; они взрослели, влюблялись. Людовик увлекся пленительной Марией Манчини, на которой хотел жениться, но его мать все решила иначе. Откуда он мог знать, что все эти годы Генриетта любила его? Может быть, он просто не видел за ее простыми взглядами и изящными наклонами головы намеков на любовь? Да, не видел, и лишь только спустя годы понял, что и сам увлечен ею. Генриетта не сразу стала самой красивой герцогиней при его дворе, ведь когда-то она была приживалкой, беглой бедной родственницей, которую даже брать в жены не стоило, если только превратить в свою любовницу. Все изменилось, когда умер ее отец, и как поздно это произошло. Может быть, Людовик никогда бы не женился на испанке и был бы счастлив. Хотя нет, не был бы. Надо отдать должное королеве — она подарила ему дофина, а Генриетта его брату — всего лишь двух дочерей и сына, что скончался, когда ему едва исполнилось три года. Но он любил бы ее, и она любила бы его. Король помнил, как отпускал свою дорогую принцессу домой, надеясь, что она все же вернется. Она тогда горделиво подняла голову, ответив ему очень весело: — Я не помню Англию, и я совсем по ней не тосковала. Мой дом здесь. Рядом с вами. И я сделаю все, чтобы вернуться сюда. Пускай не королевой, но уж точно не бедной приживалкой. — Возвращайтесь, мадемуазель, — мужчина поцеловал ее руку, ощущая, что она почему-то дрожит. — Ваш дом здесь, и вы это знаете. — Я вернусь, — выдохнула она. Он ждал, что вернется, знал, что в Англии ей не найдется места. Карлу было не до будущего сестры — нужно было решать свои насущные проблемы, думать, на ком ему стоит жениться, ведь прошлый король склонил голову на плахе и не успел подписать брачный договор. Говорили, что даже мать не указ Карлу. Людовик почему-то завидовал своему давнему сопернику, но, с другой стороны, понимал, что все же его жизнь намного лучше, чем в Англии. Она вернулась, грациозно выходя из кареты, откидывая капюшон, чтобы все могли видеть ее счастливое лицо. Людовик поспешил к ней, несмотря на то, что Анна Австрийская пыталась его остановить: — Сын мой, такое поведение просто недопустимо для французского короля. — Она моя дражайшая гостья, — просто ответил король. Генриетта присела в реверансе, таком глубоком, что он успел заметить, как бьется сердце у нее в груди. Людовик помог ей подняться; не хотелось переходить к важным новостям, но придется сообщить: она останется в его семье, но для этого придется стать женой его брата. Они вместе отправились в ее покои, Анна Австрийская бросила в их сторону яростный взгляд, но ничего не могла с этим поделать. Ее сын — король — хоть и должен слушать ее, может в любой момент отправить мать подальше от двора, чтобы она не путалась под ногами, докучая своими советами и попытками наставить на верный путь. Людовику было все равно; он давно решил, когда Генриетта станет женой Филиппа, то он будет ее любить и защищать, раз его брата интересует любовь по-итальянски. Генриетта побледнела, на минуту замолчав. Она встала с софы и подошла к окну. Ей нужно было все обдумать, но особого выбора у нее не было, да и девушка прекрасно понимала это. — Я, конечно, не согласна, но никто и не собирается спрашивать моего мнения, — спокойно ответила она. С тех пор как она вернулась из Англии в сопровождении роскошной свиты, при французском дворе смотрели на нее по-новому. Даже Филипп некоторое время был увлечен женой. Правда, недолго. И после начался настоящий роман Людовика и английской принцессы. Страстный, пылкий, тайный, если можно было так сказать. Они оба постоянно выбирали очередную «ширму», что будет отводить слухи от герцогини, заставляя гадать придворных, с кем сейчас проводит ночи король. Жизнь Филиппа и Генриетты совсем не была сладкой. Он постоянно ее ревновал, и при этом всегда ею пренебрегал. Жаловаться на Филиппа королю тоже не было особенного смысла: Людовик часто действительно вступался за нее, но ничем хорошим это не заканчивалось. Братья ссорились, громко ругались, после чего король, кипя гневом, покидал покои брата и все шло по-старому — Лоррен получал очередной подарок, а Генриетта лишалась и того малого, на что могла бы рассчитывать. Лишь только любовь Людовика согревала ее, несмотря на то, что его постоянно приходилось делить с другими женщинами. — Я так боюсь, — часто шептала она, обнимая короля по ночам. — Так боюсь, что однажды он убьет меня. — Я поговорю с братом, — отзывался Людовик, проводя ладонями по ее бедрам. — Не переживайте, все будет хорошо. Генриетта хотела в это верить, и, кажется, действительно в это верила. И, казалось бы, ее яркая звезда будет сиять вечно, ведь совсем недавно она так блестяще провела переговоры с братом, и он подписал мир с Францией. Генриетта вернулась из Англии совершенно счастливой, она как будто заново расцвела и была необычайно хороша собой. Она была обласкана королем; даже муж стал относиться к ней иначе — с некой заботой и вниманием, — она чувствовала себя спокойнее, будучи уверенной, что если уж она преуспела в дипломатических делах, то и в семье у нее теперь все получится. Филипп выглядел потерянным после войны, и это словно и заставило его отдалиться от Лоррена. С одной стороны, казалось, что Филиппу тоже надоели вечные скандалы и ему хочется веселья, с другой — он продолжал дуться, потому что веселиться без Лоррена ему не хотелось. И многие начали думать, что вскоре принц откажется от мысли вернуть своего фаворита… В конце концов — с глаз долой, из сердца вон. Казалось, что все будет хорошо. Сама Генриетта блистала на балах, но на последнем ей стало дурно, и ничего плохого в этом никто не обнаружил. И вот теперь она лежит на смертном одре. Умирает. Людовик сжал ее руку, радуясь, что сейчас рядом с ними нет Филиппа. Генриетта затуманенным взглядом смотрела на него, от чего сердце короля сжалось. Как жаль, что он в последнее время так мало уделял ей внимание. Так часто ею пренебрегал. Не нужно было так поступать, но он так увлекся прекрасной Атенаис, что забыл о многом, даже о своей подруге юности, женщине, которая любила его всю свою недолгую жизнь. — Я любила вас, — печально прошептала она. — Я тоже, — он поцеловал ее холодную руку. — Хочу, чтобы меня перенесли в сад, — тихо попросила она. Клодин не разрешила этого сделать, поэтому пришлось окружить Генриетту срезанными цветами. Она умерла так, как и хотела: среди цветов и рядом со своей единственной любовью.