Стрекозы в янтаре

Иногда ей казалось, что она счастлива здесь, в этом великолепном дворце. И очень часто она и вправду так думала, пока не оставалась одна, брошенная своим мужем и царственным любовником. Один променял ее на мужчину, а другой — на других женщин. Первого она не любила; может быть, лишь только в последнее время в ней проснулась некоторая нежность к нему, как и у него к ней. Во второго Генриетта влюбилась почти сразу же, и в глубине души она надеялась, что станет его женой, однако Людовика женили на другой, и в его жизни стали появляться новые пассии. Признаться, поначалу она очень переживала по этому поводу, но спустя время научилась философски относится к этому. Любовницы приходили и уходили, а она всегда будет рядом с ним. По крайне мере, ей хотелось в это верить. Генриетта почему-то улыбнулась, когда вспомнила о вчерашнем бале, как Людовик танцевал с ней. Филипп все это время не сводил с нее взгляда, и в этот момент она почему-то была готова поверить, что все же в его сердце есть место для нее, хотя когда-то она считала: ему абсолютно нет до нее никакого дела. Странно, когда ее семья бежала из Англии, чтобы и их головы не покатились по плахе, то Генриетта ничего не ждала от новой страны, хотя маменька постоянно рассказывала, как ей было хорошо во Франции до замужества и как ей было плохо в этой еретической стране. Все изменилось для нее, когда она увидела Людовика. Как же она злилась, когда все давали ей понять, что она не сможет выйти за него замуж, ибо она находится в изгнании, у нее нет правящего отца или брата, и поэтому ей предпочли испанскую инфанту, а ее выдали замуж за брата короля, когда Карл триумфально вернулся в Англию. Все было не так, как у других. Филипп не проявлял знаков внимания к ней, а супружеский долг для него был всего лишь обязанностью, ведь он был обязан обзавестись наследником. Наверное, поэтому Генриетта увлеклась Людовиком, отдав ему и сердце, и душу. Прогулки, пикники, балы, приемы — все это придумывалось им совместно с герцогиней Орлеанской. Веселая, живая, остроумная, она сделалась душой общества. Филипп, уязвленный близостью брата и жены, жаловался матери на неподобающее поведение своих слишком увлеченных друг другом родственников. Но Генриетта ничего не могла поделать с собой. Хотя в последнее время она понимала, как Филипп нуждался в ней. После очередной ссоры с братом он искал утешения не в объятьях своего любовника, а в ее постели. Генриетту трогали его внимание, его какая-то странная забота и почти неуловимая нежность. Да-да, именно нежность; она была готова поклясться, что позапрошлой ночью он смотрел на нее именно с нежностью и, может быть, обожанием, но в этом она пока не была уверена. Генриетта оторвалась от своих глубоких раздумий. Она перестала расчесывать светлые волосы, отложив серебряную щетку в сторону. Филипп всегда любил давать советы: как уложить волосы, какое платье надеть, какие лучше украшения подобрать. Наверное, это были те самые моменты, когда он ее не раздражал, и ей казалось, будто он хочет, чтобы она была самой красивой на любом мероприятии. На самом же деле все было много проще — у Филиппа просто превосходный вкус, и он не может пройти мимо, не дав совет. Она бросила взгляд на кресло, где он обычно сидел, закинув ногу на ногу, потягивая красное крепкое вино, раздавая указания и советы и наблюдая за тем, как ее служанки и камеристки суетятся вокруг нее. В такие моменты они часто могли смеяться, шутить, и можно было подумать — эти двое счастливы в браке. Однако Филипп поспешно целовал ее в макушку и уходил в свои покои, где его наверняка ждал шевалье. На этом их идиллия оканчивалась. — Мадам! — двери распахнулись, и появился Филипп. Генриетта легко улыбнулась, но в полумраке ее будуара он мог и не заметить этого. — Я думал, что вы уже спите. — Я собиралась отойти ко сну, — Генриетта закрыла серебряную баночку с кремом. Она нахмурилась, понимая, почему он здесь. Опять повздорил с Людовиком и пришел зализывать раны. Как это похоже на Филиппа, хотя после того, как он вернулся с войны, что-то в нем поменялось, и это порой пугало Генриетту, но иногда ей нравились перемены. Вот даже сейчас она пыталась угадать: в нем бушуют хорошие перемены или плохие. — А я думал, что вы будете ждать прихода моего брата, — это был легкий укор в ее сторону. Генриетта встретилась взглядом с Филиппом в зеркале. По его лицу теперь скользило легкое недовольство. Удивительно, жена никогда его не волновала, по крайне мере, ей всегда так казалось, но почему-то муж постоянно ее ревновал. Даже когда была жива Анна Австрийская, он часто жаловался ей, что брат и его юная супруга часто бывают вместе. Вдовствующая королева лишь только улыбалась на это и призывала проявлять внимание к своей жене, а потом наедине она отчитывала невестку. Теперь ревность Филиппа ей была вообще непонятна. Раньше все можно было списать на то, что ему казалось, будто у него отбирают игрушку. Но сейчас братья уже взрослые мужчины, а ведут себя порой как дети. Генриетта сложила руки на коленях, ощущая кожей напряжение своего супруга. Он поднялся на ноги, подходя к столику, где стоял графин с бурбоном. Филипп налил себе и Генриетте. Ей не хотелось пить на ночь, но она точно была уверена в том, что отказать Филиппу у нее не получится. Она не заметила, как он оказался рядом с ней. Муж коснулся ее плеча, убирая с него рукав белой батистовой сорочки. Генриетта отметила, что даже манжеты его рубашки белее ее одеяния. Филипп всегда был таким модником, из-за его трат Людовик часто сходил с ума, и они бурно ссорились. Но кто запретит герцогу Орлеанскому тратить свои деньги?.. — Думаю, что сегодня он будет у своей новой фаворитки, — спокойно ответила Генриетта. — Я всегда задавался вопросом, как вы можете спокойно смотреть на то, что он спит с другими женщинами, при этом выполняя роль ширмы для его интрижек, — Филипп наклонился к ней, его темные волосы скользнули по ее коже. — Как вы этот терпите? — Так же, как и ваши отношения с шевалье, — Генриетта пожала плечами. — По-моему это одно и то же. — Это упрек? — Филипп нахмурился, когда понял, что жена согласна с этим. — Думаю, вам следует отправиться к себе, — попросила вежливо герцогиня. — А что, если я не хочу уходить? Что, если я хочу провести время со своей дорогой супругой? — Филипп отошел в сторону, и Генриетта почувствовала облегчение. — Хотелось бы мне, чтобы вы не были сестрой английского короля, а я не был бы братом короля. — Вы говорите о несбыточном, — Генриетта встала, разворачиваясь лицом к мужу. — Неужели вам не нравится быть героем войны? — Я мог бы им стать, как и любые другие генералы, — Филипп легко улыбнулся, отпивая немного бурбона. — Всего лишь верная служба, дворянский титул, и в результате я мог бы стать военачальником, прославиться на войне. Однако вы бы не смогли стать Розой Версаля, ведь мало иметь красоту и ум, нужно еще обладать блестящим происхождением. — Однако мой отец был королем, — Генриетта опустила глаза, смотря на изящный рисунок на деревянном паркете. — И лишился головы, — Филипп скинул с себя камзол из тяжелого шелка, потом жилет и остался в белой рубашке и штанах-ренграв. — Вы что, останетесь здесь? — осмелевшим голосом спросила Генриетта. — А вы как думаете, мадам? Она и не знала, что и ответить на это. Выгнать мужа она не могла, потому что он имел полное право проводить у нее ночи, требуя от нее выполнения супружеского долга. Поэтому Генриетта просто смолчала, продолжая не смотреть на своего супруга. — Вы никогда не думали, что и мы можем также лишиться головы, как ваш батюшка, ведь я постоянно нахожусь, как на поле боя, а вы можете в одночасье стать неугодной моему брату, — Филипп специально сгущал краски, чтобы перейти к одной его любимой теме, но женщина не желала об этом говорить. — Вы слишком ценны для страны, — учтиво отметила Генриетта, — а я сестра короля Англии, и если что Карл начнет войну с Францией. — Не думаю, — усмехнулся Филипп. — Без денег и особой власти. Не думаю, что из-за сестры, которую он не знает, он будет воевать, но вы правы — Карлу невыгодно сейчас воевать с Францией. Однако не забывайте, мы всегда были заклятыми врагами. — К чему все эти разговоры, монсеньор? — нетерпеливо спросила женщина. — Давайте уедем в Сен-Клу, пока мы не стали пленниками в этом пагубном дворце, который губит своих обитателей. Давайте будем там свободными? — он подошел к ней, беря ее за холодные руки. — И шевалье поедет с нами? — с обидой поинтересовалась она. — Не знаю, все может быть. Спасите себя и меня, — он стиснул ее пальцы, и она обрадовалась, что на них нет перстней, иначе драгоценные ободки впились бы в кожу, оставив там следы. — Я счастлива здесь, — пролепетала Генриетта. Филипп отпустил ее, она облегчено вздохнула, но это был всего лишь отвлекающий маневр. Герцог резко притянул супругу к себе, и не слушая ее возражений, понес к кровати. Сегодня он хотел быть с ней, ибо только недавно понял, что она может быть не только его спасательным кругом, но и другом, даже несмотря на то, что она не хотела оставлять Версаль.