По дороге сна

− Погодите, многоуважаемый коллега, вы хотите сказать, что всё это время у меня под боком находился высокоинтеллектуальный мастер своего дела, а вы даже не удосужились представить нас друг другу, − возмущался Яков Петрович, обращаясь лично к Александру Христофоровичу, который гордо распрямив плечи, взирал на следователя снизу вверх. Двое мужчин стояли почти лицом к лицу, готовые схлестнуться в словесной схватке сию же минуту. Первый ход был за Гуро – он выстрелил мгновенно, попадая точно в цель, Бинх же не спешил отвечать также молниеносно, продумывая стратегию будущей атаки. Стоя чуть поодаль от своего начальства, помощники наблюдали весь процесс на расстоянии. Тесак, правда, порывался ответить Якову Петровичу в попытке оправдать оплошность Александра Христофоровича, но Николай, у которого еще остались крупицы инстинкта самосохранения, положил свою руку на плечо товарищу по несчастью, призывая хранить молчание. − Правильно Яким сказал, − на пониженных тонах произнёс Гоголь Тесаку. – Одного поля ягоды. − Это как так? – удивился второй. – Они ж совсем друг на друга не походят. Ни внешне, ни по характеру. − Как вы думаете, почему они вечно бранятся, как старые супруги? – помощник Бинха нахмурил брови, судорожно перебирая в голове одну мысль за другой, пытаясь отыскать нужный ему ответ. – Потому что по духу сродни, вот и цапаются, словно кошка с собакой. У них своего рода соперничество за то, кто станет . . . – Николай закусил нижнюю губу, стараясь подобрать более точный пример, но недостаток сна будто бы всеми силами препятствовал любой умственной нагрузке. – Главным хлопцем на деревне? – поспешил ему на помощь Тесак. Писарь пожал плечами в ответ, мол, можно и так сказать. – Если вам так охота послушать запах спиртяги вкупе с пьяными бреднями, так милости прошу – каждый второй дом примет вас с распростёртыми объятиями, зачем далеко идти-то. Но не каждый здесь готов мириться с такой халатностью, да и с амбре, к слову, тоже, – Бинх сделал свой ход, помощники тут же перевели взгляды на его противника, ожидая следующий выпад. Долго ждать не пришлось. – Уж кто бы рассуждал о халатности, Александр Христофорович, – усмехнулся Гуро, чувствуя свою грядущую победу в этом раунде. Две пары глаз уставились на Бинха. Воспользовавшись минутной паузой, Гоголь позволил себе устало зевнуть, прикрывая ладонью рот. Прошло около часа с того момента, как они начали повторно исследовать последнее место преступления, и ничего путного из этого пока не выходило. «А Яким сейчас, небось, спит на печке. Супостат, точно продам, не татарам, так казакам», – рассуждал Николай с некой долей злости, в которой крылась неимоверная зависть. Не по поводу продажи казакам, разумеется, а насчет крепкого сна в тепле и уюте. Стоит ли говорить, что в это время года, особенно по утрам, в Диканьке было довольно-таки прохладно, мягко говоря. Гоголь обхватил свои плечи ладонями, пытаясь хотя бы по-малому обеспечить себя теплом. – Николай Васильевич, неужто замерзли? – поинтересовался Тесак, оторвав взгляд от перепалки начальства. Юноша лишь кивнул ему в ответ. – Это ещё тепло, вот скоро ударят морозы, тогда и будете дрожать. «Очень надеюсь, что во времена ваших морозов я буду уже в Петербурге, согревая себя теплом горящих рукописей и жарких речей критиков в мою сторону», – вслух Гоголь этого сказать не решился, все-таки, как бы не рычало друг на друга их руководство, а Тесак всё же импонировал писарю, как человек исключительной доброты. Обижать товарища, пускай и словом, не хотелось. – Во времена ваших морозов я бы предпочёл оказаться у камина, а не у холодного берега, – вместо этого произносит юноша, поёжившись и зевнув одновременно. – Ваша правда, – на этом их разговор исчерпывает себя, чего нельзя сказать о перепалке Якова Петровича и Александра Христофоровича, от которой помощники на время отвлеклись. – Я немедленно требую, чтобы вы привели сюда этого самого Леопольда Леопольдовича, – всё настаивал на своём Гуро, наблюдая за тем, как его оппонент возводит глаза к небу. Николай заметил, что Бинх довольно часто злоупотреблял подобным жестом, выражая своё недовольство. – Где я вам его сейчас найду, Яков Петрович?! Он наверняка дрыхнет без задних ног в обнимку с бутылью, а вот где именно территориально происходит столь романтизированный акт, я понятия не имею! Доктор Бомгард, как он сам выразился, человек свободный и может быть где угодно! – голос начальника полиции звучал на повышенных тонах, и Тесак, по привычке, снял с головы шапку, комкая её в руках, словно не Яков Петрович вывел его главенство из себя, а он сам. Дело привычки. Николай же слушал диалог уже не так охотно, приравнивая всё сказанное к белому шуму, который доносился сквозь толщу воды. Его веки вновь начали слипаться, размывая всю картину перед глазами. Юноша почувствовал, как его начинает подкашивать, но ощущение это длилось секунды две – не больше. Стало так уютно, тепло и даже немного мягко, что разум не сразу понял, что происходит. Минута безмятежного покоя, которую хотелось продлить до самого вечера, забывая обо всех проблемах земного характера. − Н-николай Васильевич . . . ? Если бы . . . − Николай Васильевич, голубчик, вы в порядке? . . . не одно . . . − Гоголь, вы совсем уже голову потеряли?! . . . но! Он открывает глаза быстро, словно вырываясь из ночного кошмара, которого на самом деле не было, чувствуя щекой жесткость сукна на чужом пальто. На сером пальто. Конкретно, именно того самого пальто, которое принадлежало Тесаку. Осознав всю нелепость ситуации, Николай, словно ошпаренный, отскочил от коллеги, с большим трудом удерживая равновесие. Не хватало еще свалиться на землю вперёд ногами. Какой стыд. − Николай Васильевич, с вами точно всё хорошо? – Гоголь перевел расфокусированный взгляд в сторону следователя, который обеспокоенно наблюдал за писателем, совершенно забывая о своей дискуссии с Александром Христофоровичем, принимая весь удар общего внимания на себя. Николай сделал глубокий вдох. − Я . . . кхм . . Я плохо спал сегодня ночью, прошу простить меня за столь фривольное поведение, − голос хриплый и приглушенный, как после глубокого сна, которого писарю так не хватает. −Позвольте узнать, милейший, причину вашей бессонной ночи, − интересуется следователь, замечая обескураженность во взгляде своего подчинённого. Такие вопросы обычно задавали только бестактные люди или врачи. Врачом Яков Петрович на данном этапе не был, пускай в молодости и тешил себя мечтами о медицине, имея к ней достаточно большой потенциал. А вот личное пространство Гуро частенько нарушал, за несколько дней этой поездки Николай насчитал около пяти случаев вторжения в свою зону комфорта. Первые четыре из них были физическими. «Перешли, значится, на душевные», − хмыкает Николай Васильевич, не зная, как ответить на поставленный вопрос. Вид смущённого Тесака, заставил Гоголя опустить взор в сторону выцветшей травы. − «Дурной пример заразителен». − Я размышлял. . . − О чём же это? − . . . о девушках . . . Со стороны Александра Христофоровича послышался язвительный смешок. − . . . о мёртвых девушках. − Так это как-то не по-христиански, − вставляет свои две копейки Тесак, возвращая шапку обратно на свою макушку. − Что? Нет, вы . . . о господи . . . вы не так поняли, я думал об убийствах. − И что же надумали? − что-то подсказывало Николаю, что Гуро сейчас над ним знатно насмехался, что вводило в некий ступор. Гоголь закусывал губу, понимая, что все три пары глаз сейчас внимательно следят за каждым его движением, дожидаясь вразумительного и четкого ответа. Под этими пристальными взорами хотелось провалиться сквозь землю. − Кхм. Я подумал, что мы плохо осмотрели лес. − Простите, лес? - осведомился Яков Петрович. − Так в лес лучше лишний раз не соваться, там сила тёмная гуляет, она в деревню сунуться боится, а кто туда забредёт, того тут же сцапают. − Ты же говорил, что тёмная сила дивчин и губит, - Александр Христофорович кидает в сторону своего помощника недоуменный взгляд. − Это другое, силы тёмные всякие бывают. − Это какие же? Может, ты и антологию по нечистой силе написать изволишь? − Господа, − вмешивается Гуро, прекращая бессмысленный диалог. − Не хочу прерывать столь насыщенную дискуссию, но Николай Васильевич действительно взял курс в сторону лесной чащи. У берега воцарилось бесшумное молчание, в то время как все трое наблюдали за удаляющимся тёмным силуэтом. Бинх первый оторвал свой взгляд от созерцания спины писателя, вновь возводя глаза к небу, вымаливая у всевышнего львиную долю терпения. − Яков Петрович, разве вам никогда не говорили, что за своими питомцами положено следить?