"Времена года"

1. Лето Тевак родилась летом, в начале жаркого июля. В доме царили духота и суматоха, вокруг роженицы суетились слуги, врачи и родственники. А мать пережившая уже вторые роды, устало и счастливо улыбалась, прижимая к груди новорожденную дочь. И, не дожидаясь решения отца девочки, сама произнесла ее имя: "Тевак". И никто не посмел ей перечить, тогда как имя сыну когда-то дал отец. Тевак была долгожданным, желанным ребенком. Ее ждали, за нее волновались. Ей с первого же дня появления на свет прочили блестящее будущее и щедро осыпали лаской и любовью. Она родилась в любви и с самого рождения грелась в ее светлых лучах. И будто бы вобрав в себя все это — бескрайнюю нежность матери, ласку отца, заботу старой няни и даже симпатии слуг, все самое светлое и лучшее, что только может быть в людях, она, точно маленькое солнышко, отдавала все без остатка. Всему миру и родному человеку, к которому привязалась больше, чем к матери или отцу. Мадарао впервые взял ее на руки, когда она плакала, а поблизости не оказалось ни матери, ни кормилицы. Старший тогда, услышав детский плач, влез через окно в женские комнаты, куда его практически не пускали, — точно вор, и когда склонился над колыбелью, к нему тут же требовательно потянулись тонкие, слабые детские ручки. Ему было не знакомо такое чувство, как ревность — из-за тех же родителей, зависть к младшей, имевшей все то, что ему самому доставалось в малых количествах — любовь и внимание. Он просто не думал об этом, осторожно и несмело взяв на руки маленький плачущий сверток. Зачарованный хрупкостью слабого тельца, беспомощностью маленькой сестры и теплым чувством, шевельнувшемся в его груди у самого сердца при виде нее. Никто не любил его больше, чем младшая сестра. Никто не значил для Тевак больше, чем ее старший брат. Любимый, заботливый, нежный, пусть и строгий иногда. Хрупкая, светлая, беззаботная точно теплый летний день, с солнечной улыбкой и серебряным смехом, маленькая, юная красавица. Лето наделило ее легкостью дыхания, легкостью шагов, изящной хрупкостью тонких изгибов еще не развитого детского тела. Точно легкая, призрачная дымка в летнем мареве и теплый солнечный лучик. Жаркий месяц подарил ей застенчивую полуулыбку и тихую скромность, но в глубине ее существа, за детской невинностью спит до поры палящий летний зной. Солнечный огонь, сжигающий все, что дерзнет приблизиться слишком близко. Золотой сетью опутывающий неосторожных, пламенем свечи сжигающий крылья мотыльков, готовых отдать жизнь ради одного мига. Солнечный свет, жизненно необходимый и оставляющий сладостные ожоги на сердце. Свет вечной, сияющей красоты, вечной женственности. Свет на который не накинешь покрывало. Июльские грозы подарили ей силу, спящую до поры. Чувственность, страсть, умение влюбляться и любить безумно сильно, преданно, глубоко. И так же сильно — ревновать. Черной тучей на ясном, солнечном, сияющем небе. Июль дал ей свет нежной чистой красоты души и тела, июль сокрыл в ней тень роковой женщины. Она была рождена летом и вобрала в себя яркий солнечный свет. 2.Осень Мадарао был рожден в один из первых дней сентября. В один из вечеров дождливой осени. В дни тоски, тревоги и мучительного ожидания — молодая мать уже несколько дней ждала мужа, который должен был возвратиться из деловой поездки. Но из-за плохой погоды добраться в загородное имение по непролазным дорогам вовремя отец не смог. Он приехал утром следующего дня, когда на небе уже сияло солнце, а ветер подсушил раскисшую землю. И был встречен слезами и поцелуями, и так и не узнал, насколько тяжелыми были для его жены первые роды. Одна, в холодном доме, на попечении повитухи и прислуги, без присутствия профессионального врача, встревоженная задержкой мужа и мучимая страхом за свою жизнь, молодая женщина много плакала и часто молилась. То озаряемая слабой надеждой, то впадая в беспросветное отчаяние, одинокая и испуганная, она не могла и думать о ребенке — настолько был велик животный страх возможной гибели. У нее было слабое здоровье, и роды действительно могли унести ее жизнь. И первенец, сын, чье появление на свет, было встречено его отцом с бурным восторгом, не вызывал у нее и малой доли такой же радости. Столь силен был тогда страх за свою жизнь, столь велико было отчаяние, что при одном взгляде на ребенка, она вспоминала только боль, которую ей принесло его рождение. И потому мать не любила Мадарао, хоть он и рос почти точной копией своего отца – ее нежно любимого мужа. Он был рожден осенью и сам напоминал осенние дожди. Холодные, наполненные неуловимой тревогой и изнуряющей тоской – по чему-то большему, чем жизнь, чем все, что вообще может осознать человек. Он сам был таким — холодно-спокойным, непонятным, чуть замкнутым, но в той же степени открытым. Находящийся в равновесии и одновременно в конфликте с миром и самим собой, он будто бы еще с рождения принял в себя частичку того странного, волшебного и опасного времени перехода, тонкой границы во времени и цикле года. Порога от смерти к следующему, новому рождению мира. Осень подарила ему те черные, мутные глубины души, о которых знали только самые близкие люди, но чувствовали и боялись их все. Откуда он впоследствии не раз черпал силу — принимать решения, сражаться и защищать то, что дорого. Быть расчетливым, почти жестоким — когда это нужно. Способным пойти на убийство — не только из защиты. Осень дала ему "двойное дно" человеческой натуры, но последние дни слабого солнечного тепла взамен наделили его способностью любить. Привязываться сильно и глубоко, но хранить свои чувства в молчании. Не разбрасываться словами, не обесценивать этим самое святое, что только может быть у человека. Слабое солнце осени подарило ему крохотную, маленькую искру тепла, и благородство вместе с тем. И хотя он был лишен материнской любви, а после рождения сестры – и внимания отца, эта маленькая искра света в нем не погасла. Когда на свет появилась Тевак, искра стала костром. Тем пламенем в груди, которое люди зовут любовью. Огнем, нежно согревающим и в то же время способным смести все на своем пути. Он был рожден осенью и сочетал в себе холод проливных дождей и тепло сухого и солнечного "послелетья". 3.Зима Говард Линк родился зимой: двадцать девятого декабря, через четыре дня после светлого праздника Рождества Христова. Холодной и снежной зимой, когда в бедно обставленную комнату старого дома через маленькое окно лился ослепительно белый утренний свет. Он никогда не знал вживую своего отца — тот погиб при невыясненных обстоятельствах, когда мать Говарда уже была беременна. Молодая вдова, оставшаяся совсем одна, без помощи и поддержки — ее старые родители уже умерли, совладала со своим горем только из мыслей о ребенке. Дитя, носимое под сердцем, стало единственным смыслом ее существования. Любимое, желанное дитя. Память о рано ушедшем из жизни муже, плод их любви. Она знала, что ей будет трудно, тяжело растить его в одиночку. И все же молила Господа — лишь бы ребенок родился здоровым, лишь бы ей хватило сил не только дать ему жизнь, но и выжить ради него самой. То Рождество она встретила в церкви, в молитве — отчаянной, радостной и благочестивой. В робкой мольбе к Господу: "Пусть только родится мальчик. Пусть он будет похож на своего отца". Это не значило, что девочку она любила бы меньше. Но видимо Господь услышал ее молитву — через четыре дня на свет появился сын. Здоровый, крепкий ребенок. И радость вдовы была неизмерима. Он был рожден в четвертый день рождественской Октавы. В светлое воскресенье, в день праздника Святого Семейства. И над его детской кроваткой сияла игрушечная Вифлеемская звезда из дерева и сусальной позолоты. Практически единственное праздничное украшение скромного, почти бедного домишки, где вместе с матерью он прожил целых десять лет. Он был рожден зимой, в красивое, волшебное время, в святые дни церковных праздников. И холодный, призрачно волшебный декабрь подарил ему вместе с непривычной для детей серьезностью умение верить и мечтать. Зима дала ему половинку холодной маски, а огонь в церковной лампаде, перед которой молилась его мать, — живое, горячее сердце. Холод зимних дней наделил его ясным умом и выдержкой, упорством, умением непреклонно следовать к намеченной цели. Звуки же древней песни, светлого церковного гимна одарили его чуткостью и сердечным теплом. Величайшим даром человечества — даром сострадания и доброты. Зимние ветра дали ему огромные силы — жить и бороться с противником, во много раз превосходящим его самого. Силы выстоять, держаться до конца. Никогда не сдаваться, как бы ни были малы шансы на победу. А черные холодные ночи — веру в наступление яркого солнечного утра, неиссякаемую надежду, веру в будущее, умение верить и быть терпеливым. Мелодичный же звон церковного колокола, яркие звезды на черном небе и тепло домашнего очага породили в его душе смутное желание как можно дольше сохранять то, что дорого сердцу. Так, вместе с магией имени, декабрь подарил ему волю и стойкость — силы защищать то, что любимо. Тех, кто важен и любим. Он был рожден зимой и взял от ее волшебных дней чистоту первого снега – непорочность невинной, открытой души. Строгий холод и нежную, заботливую мягкость белого покрова. 4.Весна Токуса был рожден весной — в начале буйного, безумного апреля. В переходе от третьего к четвертому дню, ночью. Когда за окном на улице разразилось такое редкое явление для этого месяца, как гроза. Слабая, небольшая, но предвещающая теплое лето. Матери он предпочел бы не помнить, о своем отце не знал ничего, да и никогда не стремился узнать. Неизвестно чей сын из портового борделя, мальчишка, сколько помнивший себя, постоянно вынужденный выживать в мире людей, давно стоящих за гранью или не так давно преступивших закон — и Божий, и людской. Через два-три года после родов его мать начала пить — много больше, чем это позволялось представительницам ее "древнейшей профессии". А еще через три года — была кем-то убита в пьяной драке в том же борделе. Она умерла почти мгновенно, на глазах у маленького сына, с каким-то растерянным удивлением смотря то на него, то на короткий нож у себя у груди. Она часто и много пила, но никогда не поднимала на Токусу руку. Она зарабатывала своим ремеслом не так уж много денег, но всегда помнила, когда у ее ребенка день рожденья. Она любила своего сына — как умела, как могла. И сцена ее смерти потом часто снилась Токусе в кошмарах. Тот день, тот вечер, то время, когда он впервые узнал боль от потери близкого человека. Нечаянного убийцу, разумеется, не нашли, а осиротевший мальчишка, до которого практически никому и не было дела, на следующий же день сбежал от хозяйки maison de tolérance. И жил, ночуя где придется, кормясь тем, что Бог пошлет, и в отношении последнего сделав вывод, что воровство, в общем-то, для Господа не такой уж тяжкий грех. Так как средства на пропитание Токуса добывал предпочтительно в чужих кошельках, оттачивая мастерство карманника и прирожденный дар мелкого воришки. Он был рожден во второй месяц весны — ни холоднее марта, ни теплее мая. И ветреный, ненадежный апрель, предвестник первых ласковых дней, одарил его своей изменчивостью. Умением плакать и смеяться одновременно, когда нельзя было понять — радость или боль Токуса испытывал. Умением легко перескакивать с одной темы на другую, язвить и тут же — говорить красивые слова. Безумный месяц подарил ему искусство носить тысячу масок, мастерски соединяя их в одну — ту, что и есть настоящее лицо. Время, одевающее деревья в молодой лиственный покров, время начала цветения и нового рождения природы. Время, что наделило его тонкой красотой, едва ощутимой на первой взгляд — в чертах лица, в насмешливой улыбке. Он не был красавцем, но все же был красив. В его щуплом теле жила звериная ловкость и кошачья грация. В его глазах сияла жизнь, страстное желание жить и наслаждение каждым прожитым днем и это он взял от шумной, жизнерадостной весны. Она же, вместе с лучами теплого солнца, подарила ему его чувство юмора — то беззлобно-веселое, то грубое и циничное. Язык, острый как бритва, находчивость, мгновенно лишавшую необходимости когда-нибудь лезть за словом в карман. Апрельская гроза — редкая, неожиданная, нежданная, дала ему силы точно так же превосходить чужой расчет. Не оправдывать чужие ожидания — разрушать их в прах упрямым: "Я могу!". Но вместе с этим подарила несдержанность во всем — и в гневе, и в радости, и в ненависти, и в любви. Способность на любое безумство, на какую угодно сумасшедшую выходку — в угоду собственным желаниям. Умение смертельно ненавидеть и так же — горько и сладко, целительно и ядовито любить. Он был рожден весной и получил от ее переменчивых дней сокровенную тайну жизни, несочетамое сочетание противоречий. Тьму и свет, любовь и ненависть — все то, что не может существовать в одиночку.