Снова школа

      Шарики, тортики, ленточки, конфетти… Что может быть лучше встречи с любимыми одноклассничками в милой сердцу школе спустя пять лет разлуки? Да все! Все что хотите. Напомните мне, зачем я вообще согласилась сюда прийти? Ах, да, чтобы лично узреть понты всех тех, кто выбился в люди за счет семейного бизнеса. А я, скромный рядовой журналист и подпольный писатель, за пять лет смогла устроиться в издательство, накопить на съемную квартиру… — Хай, ребята, всем привет, — послышался в дверях голос, от которого я вздрогнула. Этого еще не хватало. — О, Стас, здорово, — все тут же кинулись обнимать бывшего школьного короля. — Сколько лет, сколько зим. Как сам?       … и расстаться с Кирсановым. И не спрашивайте почему, я и сама не знаю. — Да как дела, все окей, ребят, — отвечал он, обнимая всех в ответ и кидая косые взгляды на меня. — Живу здесь же, машину купил, работа приличная, девушка любимая… — Кх-кха-км-кха, — я еле прочистила горло, подавившись шампанским. Девушка любимая? Да с нашего расставания прошло всего полгода, и он уже… Вот гад! Ну, конечно, подумаешь, полгода. Это же я только сижу вечерами и о нем страдаю. Ненавижу его!       Пока я кашляла, он уже закончил свою торжественную речь и присоединился к общему столу. Так, Женя, спокойно, спокойно, тебе вообще плевать на него, его здесь нет, не смотри на него, не смотри. — Что, Лисицына, даже не поздороваешься? — ага, разбежалась, лечу уже. — Здравствуйте, Ирина Георгиевна, — поприветствовала я мой школьный кошмар и по совместительству классную руководительницу, заходящую в наш родной кабинет. — А мы только вас и ждем.       С демонстративным видом пройдя мимо Кирсанова, я тоже решила поучаствовать в потоке объятий и поцелуев с нашей второй мамой.       Когда все наконец уселись за стол, началась моя любимая часть — кто кем был и кто кем стал. Начали, как водится, с успехов. Я, собственно говоря и пришедшая сюда ради этого, теперь не могла сосредоточиться на разговорах. Надо же было ему сюда притащиться, так еще и сесть напротив меня. Мое обещание не смотреть на него становилось все более трудновыполнимым, а шампанское в бокале — все менее игривым.       Успешно пропустив мимо ушей первую часть, я не заметила, как мы плавно подошли ко второй — школьному прошлому. И тут я напряглась. Нутром чую, сейчас речь пойдет о Кирсанове, а значит, и обо мне. — Ну что, Стасян, — ну вот, началось, — помнишь, как мы с тобой уроки прогуливали и курили за гаражами? — Да кто ж забудет, вся школа потом пожар тушила из-за этих придурков, которые забыли сигарету потушить и школьный гараж (сарай для всяких веников и лопат) загорелся. — Да, было время, — ответил он, снова косясь на меня, — Лисицына еще тогда полезла веники спасать.       Ну ещё бы, мне бы за эти веники потом бы от Ирины Георгиевны так влетело, мало не покажется. Это были не просто веники, это собственность класса. Хорошо, что только трава загорелась и гараж этот не сильно пострадал. — Ну кто-то же должен был подумать об этом, ты-то точно бы туда не полез. — Ну, конечно, Лисицына, круче тебя только та гора хлама, с которой ты тогда свалилась, пытаясь найти эти дурацкие веники, и ногу растянула. И мне потом пришлось тебя до медпункта тащить.       Ой, можно подумать, герой, тоже мне. Тащить ему меня пришлось. Если бы наша классная не заставила его, он бы сам в жизни мне не помог. Самомнение выше крыши. — Да, да, помню, ты тогда еще чуть не надорвался. С твоей-то комплекцией даже мои пятьдесят килограммов показались твоему плечу непосильной ношей.       Да, так тебе. Сейчас накачал себе мышцы и думаешь, никто не помнит, каким тощим ты был в школе? За что только я тебя полюбила. — Ну, знаешь, ты со своими килограммами вообще на мальчика — подростка смахивала, — ага, если обзывается, значит, задела за живое. — Ну да, конечно, и поэтому, когда мы свалили кулер в классе, ты назвал меня коровой.       Да уж, субботничек тогда удался. До сих пор помню, как мы потом последствия разгребали. — Я смотрел в будущее, как знал, что не ошибусь, — это он что сейчас, толстой меня назвал?! Ну все, Кирсанов, ты достал!       Только я приготовилась к гневной тираде, как меня перебили его дружки. — Ну ладно вам, в школе, что ли, не насобачились, — все как-то дружно напомнили нам, что мы здесь не одни. — Действительно, Кирсанов, Лисицына, взрослые ведь уже, а все как дети, — Ирина Георгиевна, вы как всегда. — И как вы только умудрились встречаться? — ну вот, так и знала, что кто-то из девочек сейчас это вспомнит. — Разве? Кирсанов, ты что-нибудь слышал об этом? — с напускным равнодушием поинтересовалась я. — Понятия не имею о чем ты. И кто только такие небылицы придумывает? — он тоже прикинулся непомнящим. Ну и чудненько, так всем будет легче. Мне так точно. — Ну как же, — и почему только люди совсем не понимают намеков? — я помню, ты его еще во дворе сумкой отдубасила, — Наташ, ну кто тебя просил? — Да, а потом еще гонялась за ним по всей школе, чуть дверь в кабинете английского не выломала, — подхватила Ленка. — А как вы танцевали на концерте к 8 марта…       Ну хватит уже! — Я отойду на минутку, — сказала я, поднимаясь. Мне нужно подышать свежим воздухом, срочно.       Не успела я дойти до конца коридора, как кто-то сзади схватил меня за руку и втащил в первый попавшийся кабинет. — Кирсанов, отвали, — этот дебил прижал меня к стенке и навис надо мной с угрожающим видом. А желваки-то играют. — Что ты тут устроил? — Это я устроил? — м-да, еще и рычит. — Это ты что устроила? — Ты первый начал, — уперлась я. — Лисицына то, Лисицына се, а сам на себя в зеркало посмотреть не хочешь? — Смотрел уже сегодня, — зло огрызнулся он, пресекая мои попытки вынырнуть из-под его рук. — То-то я думаю, что это Кирсанов позже всех пришел, а он, оказывается, от зеркала отлепиться не мог. — Получи, фашист, гранату. — Жень, тебе не кажется, что это уже было? — Он придвинулся ближе, так, что теперь мы почти соприкасались носами. — Придумай что-то новенькое.       Ах да, точно, блин, забыла, что на экзамене уже так его подкалывала. Он тогда еще водой меня облил. Козел! Козлом был, козлом и остался. — Да нужен ты мне, буду я еще мучиться, придумывать что-то, — я отвернулась от него, скрещивая руки на груди. Теперь его нос касался моей щеки, и я могла чувствовать его горячее тяжелое дыхание. Сердце забилось чаще. — Мучиться? — переспросил он, глухо ударяя в стену. — Мучиться? Это я мучаюсь с тех пор, как ты ушла. — Он медленно провел пальцами по моему предплечью, вызывая волну мурашек. Ненавижу свою реакцию на него. — Почему ты ушла? — сглатывая, шепотом спросил он. Сердце мое билось уже где-то в горле.       Я не знаю, что случилось с нами. Мы привыкли к нашим ссорам, но со школьных времен они стали еще сильнее, еще острее. В какой-то момент мы устали друг от друга, и я почувствовала, что больше не могу быть с ним рядом. Я ушла, но всегда хотела вернуться. — Тебе не кажется, что ты не имеешь права задавать мне этот вопрос, встречаясь с другой девушкой? — повернувшись к нему, с вызовом спросила я. Квартира, машина, любимая девушка… Прямо король жизни. — Мне кажется, — его щека уже терлась об мою, а низкий шепот щекотал ухо. Наверное, со стороны я похожа на свеклу. — Мне кажется, — его рука закопалась в мои волосы, касаясь родинки на затылке, — что я имею право задавать этот вопрос, когда не встречаюсь с любимой девушкой потому, что она от меня ушла. — Ты сказал, что у тебя есть любимая девушка, — нет, он еще и врет мне прямо в глаза. — Есть, — его рука спустилась ниже по спине, оглаживая оголенную кожу. — Есть, но сейчас она стоит передо мной и отрицает свои чувства ко мне.       Вот нахал! Так я ему и призналась. Только я открыла рот, чтобы сказать ему, что он нахальный, высокомерный, совершенно невыносимый… М-м-м.       Не успела я закончить, как он заткнул меня поцелуем. Как давно он не целовал меня, я уже успела забыть, каково это. Как же я по нему скучала! — Лисицына, заткнись, — пробурчал он, отрываясь от меня. — Иначе я за себя не отвечаю, — а глаза-то как горят в темноте. Этот придурок даже свет не включил.       Но я буду не я, если последнее слово будет не за мной! — Попробуй заткни меня, — вызывающе подаваясь вперед, ответила я.       Он уже наклонился ко мне, собираясь ответить на мою наглость уже известным способом, как вдруг я прыснула и уткнулась ему в плечо. — Женя, ты чего? — Посмотри вокруг, — сказала я, поднимая голову. Был ранний вечер, и в комнате разливался мягкий полумрак, позволявший разглядеть очертания предметов. Свет из окна падал на старую школьную доску, над которой висел английский алфавит. — Как ты умудрился затащить меня именно в тот кабинет, где мы впервые поцеловались? — смеясь, спросила я, вспоминая, как залетела сюда, спасая свою резинку. — Не знаю, — весело ответил он, — наверное, это наша судьба. — Женя, — добавил он уже серьезно, — я больше не хочу тебя терять, и поэтому в этот торжественный момент я хотел бы… — он внезапно полез в карман, — сделать тебе официальное предложение быть моей любимой девушкой навсегда, — закончил Стас, доставая из кармана мою резинку для волос. — Где ты ее взял? — ну вот, стою плачу, как дура. — Ты забыла ее в нашей квартире, — он несколько раз обмотал резинку вокруг моего безымянного пальца. — Все, теперь ты точно от меня никуда не денешься.       Не зная, что сказать, я просто стояла и смотрела на него, в его карие глаза, на его улыбку, на его лохматые, отросшие за полгода волосы, и понимала, что больше ничего не хочу в жизни. Только Кирсанова. — Потанцуем? — он протянул мне руку, приглашая на вальс. — Без музыки? — спросила я, наслаждаясь его объятьями и теплом его руки на своей спине. — Без музыки, — ответил он мне куда-то в макушку. Вот ведь высокий, зараза.       Уютно пристроив голову у него на груди, я смотрела на свой окольцованный палец. Это было так мило, смешно и трогательно, так по-кирсановски. Кирсанов такой Кирсанов! Теперь-то уж точно мой.