Пустые молитвы

      Учением великим мудрого наставника твоего велено было во всякий день, беда аль нет беды, начинать на коленах стоя, в пол кланяясь. Рыдать, молиться, каяться Всевышнему. Услышит он рыдания твои, дитя земное, страдающий, млад ты , иль стар, претерпев всея испытания, будешь, вечность утешатся. Так завещано каждому отроку божьему.       Вздрогнул граненый стакан в проржавевшем подстаканнике на небольшом столике. Сергея ощутимо тряхнуло, так, что он подскочил на жестком ложе. - Н-ский вокзал! Пребываем через пятнадцать минут! Те, кто сходят, готовьтесь! – Голосила пожилая проводница, семеня маленькими старческими ножками вдоль купе. Голос ее был звонким, но от долгих годов скрипучим, хриплым и, видно прокуренным. Он стих не скоро и был слышен еще несколько минут из совершенно другого конца вагона.       Штурхалев выдохнул. Глухо, простуженно, краем глаза выцепив крепко спящих на соседних койках мужчин. Спали они с самой ночи, очевидно, были измотаны знатно, раз не пробудил их даже голос проводницы. А ей бы в пору вести за собой буйный митинг.       Сергей сбросил белье в комок, допил уже холодный поездной чай (признаться, самую лучшую часть поездки) и, подхватив свою дорожную сумку, не спеша двинулся к выходу. Зачем нас учат взывать к кому-то безмолвному и незримому? А если там и некому помогать земным детям?       Мобильник в кармане завибрировал, уже в который раз, но Штурхвалев, взглянув на экран, поспешил сбросить. «Почему я не отключил?» «Потому что может позвонить он.»       Штурхалева искали уже несколько дней. О своей поездке он удосужился оповестить только родителей, взяв с них строгое слово, что никто, ни Антон, ни Илья, ни кто-либо еще из его друзей не узнает о том, что он отправился сюда. К этому человеку.       Сергей Штурхалев не то, что атеист, он мало соприкасается с данной темой, вспоминая о ней, только ради шуток. Но даже он, несведущий, не знающий молитв, крепко убежден, что они сами по себе не сработают. Если кто-то там есть, он не сможет услышать всех.       Ласковый, но уже довольно холодный воздух печальной подмосковной осени непривычно треплет щеки, разнеженные спертым, теплым воздухом купе. Сергей улыбнулся уголками сухих губ, вылавливая из этого ветра мгновение некой долгожданной свободы, буквально проглатывая ее, вбирая глубоко в себя, смакуя, словно сигаретный дым.       Да что ты сделаешь? Опять вибрация зудящей дрожью бежит по бедру. Тоскливо, как-то обиженно из тесного кармана джинсов слабым голосом приевшийся рингтон твердит о том, что кто-то там хочет услышать Сергея, узнать, где он, как он и почему вдруг исчез.       Это чертовски неправильно, эгоистично со стороны Штрурхалёва, вот так вот брать, резко исчезать, бросая всех и вся. Он сам потом будет жалеть об этом поступке, извиняться перед друзьями и придумывать оправдания , все же старательно избегая истинны. Тихи твои молитвы, спаситель их не слышит, а ты лишь зря разрываешь горло. Среди тысяч таких же червей тебя не видно. Среди тысяч таких же голосов тебя неслышно. Среди тысяч нуждающихся, ты незначителен. Скрипя зубами, отыщи среди осколков больной души силу помочь себе самому.       Вокзалом это место назвать трудно. Типичная сельская платформа, каких полно повсюду. Рельсы, мостик над ними, да посреди большая синяя табличка с названием местности. А за этой платформой далекая каменистая дорога и лес, густой, теряющий свою сочность вместе с теплом ушедшего лета. Асфальту под ногами много лет. Это забытое место. Разве кто-то озаботится тем, чтобы его заменить? На новое, блестящее своей безупречной гладкой серостью полотно.       Ветер немного колет, от чего просятся легкие слезинки. Сергею хочется рассмеяться как ребенку. В Екатеринбурге, в городе, рядом с друзьями, с заметными успехами в карьере видеомейкера ему все равно резко недоставало чего-то. Не в пору, конечно, никому, имея под руками столько всего относительно неплохого быть чем-то недовольным. Однако Сергей мог оправдаться. При своих реалистично-пессимистичных взглядах на жизнь, он находил только одно утешение. Ступай вперед смелее сам. Бейся за что, чтобы быть услышанным.       Перед собой Сергей видит крепкую плечистую фигуру. Евгений повернул к нему спиной, локтями опираясь на железную перегородку, он задумчиво смотрит на лес и уходящую в горизонт пыльную дорожку, по которой снуют сейчас тощие, бездомные псы в отчаянных поисках пищи. - Зелень крепкая, стойкая в этом году. Никак не пожелтеет, не опадает. Уже октябрь, а цветных листьев так и нет… будто бабье лето слишком затянулось. – Баженов сразу заметил пристроившегося рядом Штурхалева. Последний робко дотянулся до плеча кинокритика, обхватив его тонкими пальцами. Евгений поднял глаза на усталое и бледное лицо. - Привет. – Сережа улыбнулся. Натянуто. - Как доехал? Нормально? – Женя оторвался от оградки, от созерцания леса и взглянул на Штурхалева. На его лице при всей его робкой сдержанности было ужасно заметно, как счастлив он и как рад этой встречи.       Он попросил Баженова о ней. Он уговорил его на это «свидание», а по инерции кинокритик предложил старому, хорошему знакомому пожить пару дней у себя. Отдохнуть от друзей, работы и учебы, от всего, что успело надоесть юноше. Но это только лишь оттого, что Баженов видит в Сергее хорошего человека, приятного знакомого, интересного коллегу. И оттого, что он слишком добр с этим парнем, чувствует себя неудобно за то, что не может дать товарищу того, чего тот действительно хочет. Хоть что думай, а не выходит так резко откреститься от Аниманьяка, обвинив его в похабных чувствах, в том, что он «не такой». Не выходит подколоть его за это (хотя не знай, Евгений правды, легко бы пошутил про это в подходящей ситуации). Рождается самое худшее. Жалость от безразличия и бесконечные уступки.       Сергей для него не больше, чем хороший человек, которого, на самом деле просто очень жалко обидеть. Но глаза кинокритика так же, как и его товарища ничего не скрывают. Улыбка Сережи меркнет, стоит им встретиться взглядами. В груди что-то сжимается, стоит ему увидеть фальшивую ухмылку Баженова, по ситу не выражающую ничего. И вот он уже жалеет, что охваченный любовной эйфорией и какими-то непростительно сентиментальными мечтами понесся сюда, к этому человеку.       Стоит извиниться. Он тут со своими проблемами и чувствами без надобности и даже в тягость. Что ясно, без слов. Но в горле Штурхалёва стоит комок. - По дороге расскажешь, пошли… Давай это мне. – Женя говорит это машинально. Отрешенно смотрит на старый асфальт. Приближаясь, осторожно касается чужой руки, забирая дорожную сумку. На секунду он зависает перед расстроенным теперь, лицом Штурхалева. Приоткрыв губы, опаляет его дыханием и, резко возвращаясь в реальность, кивает головой. - Идем.       И они идут. По длинной каменистой дороге, в сторону леса, где начинается поселок. Молчат. У Штурхалева в горле все еще стоит предательский ком, пальцы дрожат, а он не перестает корить себя за свой проступок. За ошибку, что правильно... ...верить в то, что этот человек на самом деле может хочет помочь ему.