Больше не отпущу

- Кто это? Кто эта девочка? Что она здесь делает? – Замерев на пороге, запыхавшаяся, растрепанная после долгой дороги Катя смотрит долгим удивленным взглядом на лежащее на кровати бледненькое, словно прозрачное, словно не из нашего мира, существо, которое даже девочкой назвать она решается не сразу. Отец ласково обнимает Катю за плечи, помогает ей снять дорожное пальтишко: - Душа моя, знакомься, это Неточка. Она некоторое время поживет с нами. - Неточка? – переспрашивает Катя, наклоняясь ближе к незнакомой девочке. – А она жива? - Что за глупые вопросы, разумеется! Катя сильнее присматривается. «Нет, это не вопрос глупый, это Неточка слишком невесома, это черты лица ее и холодные, бледные, с выступающими костяшками ручки слишком безжизненны», - решает она для себя. Ей хочется сжать ладошки спящей незнакомки, хоть как-то согреть их, но отец уводит Катю прочь из комнаты, расспрашивая о Москве, о жизни дочери там, чем на долгое время – до самого вечера – отвлекает девочку от мыслей о Неточке. Только перед сном, поднимаясь со свечой в свою комнату, Катя заглядывает в комнату гостьи, задумчиво смотрит на нее, а потом, осторожно, чтобы не разбудить Неточку и не потревожить лишним шумом уставших за день взрослых, проходит к кровати и целует девочку в холодный лоб. Кате снится Неточка. В быстро сменяющихся, размытых, обрывочных снах она угадывает ее бледненький силуэт и, не отличая действительность ото сна, как это бывает практически всегда, невольно удивляется, отчего та незнакомка все еще в длинной белой рубашке, в которой спала. Проснувшись, Катя первым делом, наспех одевшись и умывшись, бросилась в комнату к загадочной гостье. А спустя пару минут та открывает глаза. Незнакомая девочка странная. Незнакомая девочка не такая, как другие дети. По крайней мере, не такая, как те веселые, активные, шустрые дети, с которыми Катя обычно играет, пусть даже эти игры не длятся долго, и на следующий же день после расставания дочка князя забывает только-только, казалось бы, обретенных друзей. Неточка – бука. Неточка – тихая, странная, смотрящая волчонком, всегда грустная-грустная плакса Неточка. Катя скачет вокруг, точно горная козочка, смеется и зовет играть, надеясь развеселить, разшевелить Неточку, но та только краснеет и умирается, мол, не хочет. Как же это так может быть – ребенок и не хочет играть? Странная девочка, право слово!.. А ее еще и в пример Кате ставят. «Странная девочка», - повторяет у себя в уме вот уже в сотый раз Катя, исподлобья наблюдая, как Неточка аккуратным почерком выводит на чистом листе буквы, складывает их в слова. Ее тоненькая ручка немного дрожит, слабость после болезни еще не прошла до конца, и Неточка прикусывает от обиды губу. Ей хочется быть лучше. Ей хочется, чтобы в этом доме ее любили не только за то, что она сиротка (а сироток полагается жалеть), а потому, что ее есть за что любить. И Катя любит ее. Где-то в глубине души у нее поднимается, распускается неизвестное ранее, будоражащее сознание девочки чувство, которое даже неизвестно, как назвать правильно. Привязанность?.. Слишком безразлично. Дружба?.. Слишком просто. Любовь?.. Броско, пафосно, высокопарно. «Нет, все не то! - яростно думает Катя и со злости отбрасывает в сторону перо, которым только пару минут назад писала диктант. – Ах, Боже мой, да что же это такое!» Катя нервно ерзает на кровати, сбивая простынь, и не находит себе места. Где-то там сейчас не спит – может быть, даже плачет, – Неточка, отбывающая наказание за глупые проказы Кати, и последней это не дает покоя. Услужливое воображение уже рисует перед ее глазами страшную картину – бедная, несчастненькая, маленькая Неточка. Ее Неточка. Когда девочку выпускают, Катя клянется себе, что никогда больше не заставит свою новообретенную заступницу страдать за чужие проказы. Все домочадцы крайне удивлены внезапно поменявшимися отношениями между девочек, а Кате все равно – Кате всегда нравилась Неточка, и теперь наконец-то она может дать волю своим чувствам. По крайней мере, так девочке кажется. Теперь она может греть холодненькие ручки Неточки в своих. Теперь она может причесывать ее волосы, заплетать их в косы. Теперь она может громко смеяться вместе с Неточкой, обнимать ее, целовать ее, говорить о любви, словно в ту ночь, когда сиротка заступается за Катю, между ними ломается прежний барьер и уходит все недопонимание. Время от времени Катя ловит на себе неодобрительные взгляды отца, но не придает им значения. В конце концов, разве это плохо, что они наконец подружились? Разве не этого хотели все взрослые? Разве не мечтали о том, чтобы девочки нашли общий язык? Пускай радуются, хлопают в ладоши, поют от восторга, ведь у них с Неточкой такая замечательная дружба-любовь! Они обойдутся. Катя слишком долго присматривалась, скрывалась, чтобы теперь проявлять меньше эмоций по отношению к объекту своего обожания. Все равно у них с Неточкой остаются еще ночи. Целые ночи, бесконечные, темные, звездные и безопасные, ночи, которые будут длиться вечно, и все время мира – в пространстве под одеялом Кати, тесном настолько, что между телами остается место слишком незначительное, а губы касаются губ, и душном настолько, что сбивается дыхание, начинает кружиться голова, а кислород делится на двоих. Катя в раздражении комкает и бросает на пол испорченный лист бумаги, пытаясь написать письмо Неточке, но все слова кажутся невыразительными, плоскими. Ей бы сейчас видеть ее, слышать, чувствовать, целовать. Разве письма в состоянии это обеспечить? Ее увезли уже давно, несколько лет назад – может, пять, а может, и десять, время здесь тянется бесконечно. За это время у Кати в прикроватном столике скопилось множество писем, не всегда аккуратных, со множеством клякс, частично помятых, а некоторые – наиболее удачные – лежали сверху стопки и были перевязаны красивой голубой ленточкой. Катя их так ни разу и не отправила, ни одного. Они казались местами слишком эмоциональными, а местами слишком чопорными для взора возлюбленной Неточки. Нет уж. Катя все запомнит, все сбережет, все до последней капельки, до последней самой мелкой детали, и выскажет все, оказавшись лицом к лицу с Неточкой, ей самой, с нужной интонацией, мимикой, жестикуляцией. «Крепись, моя миленькая, несчастненькая Неточка, мы скоро увидимся, и я обещаю, что эта разлука будет единственным испытанием у нас на пути», - с нежностью думает Катя. А спустя неделю она уже крепко прижимает к себе Неточку, одновременно плача и смеясь от счастья. Сиротка не отпускает Катю, целует ее мокрое, распухшее от слез лицо, сжимает пальцами ее тонкую шейку, смеется, закрыв глаза. Они еще долго стоят, обнявшись, не в силах ни разжать собственные руки, ни оттолкнуть чужие. «Хотя, какие же они чужие, ее маленькие ручки? – улыбаясь, думает Катя. – Разве они могут быть чужими? Нет, они близкие, родные, как и душа ее, сросшаяся с моей. Нет, никуда я больше ее не отпущу, никогда-никогда».