Aphrodite's garden

Откровенно говоря, захотелось рассмеяться. Грелль не открывал глаз, не вслушивался, но тем не менее, точно знал что это сад. Слишком сладко — манящий воздух с запахом вечного лета и юности, звон золотых листьев, трепещущих на ветру. Тепло. Не говоря уже о ласкающих кожу солнечных лучах и пении птиц. Вообще-то​, он уверен, что несколько минут назад засыпал в своей кровати, устав за день и совершенно ничего не видя вокруг себя. Сил хватило только на то, чтобы стянуть с себя одежду. Кстати о ней… Глаза всё-таки приходится открыть, чтобы удостовериться точно — он наг — с ног до головы. Всё это вызывает усмешку, не более того. Стесняться ему нечего и, не кого — во всяком случае пока, да и в конце концов — это же его сон. Он всё же встаёт на ноги, оглядываясь вокруг и несколько теряясь. Пейзаж смутно знакомый, но не уловимый — как и всё из его жизни, из краткого отрезка времени от рождения до самоубийства и это пугает. Сатклифф не любит неизвестности. Никто не любит. С верхней ветки яблони слетает птица — Грелль не успевает заметить какая — шустро и ловко прячась в золотой листве соседнего дерева. Он медлит несколько мгновений, а затем подходит к нему, чувствуя уколы опавших листьев. Это не осень. Он очень чётко понимает это, ещё до того, как проводит ладонью по тёплой коре, ощущая каждую её шероховатость. Листья действительно из золота, хотя на ощупь мягкие как шёлк — странно, что листва на земле под ногами колется — а яблоки настоящие. Бриллиантовая кожура настолько тонкая, что просвечивает мякоть, полная сока. В яблоко хочется немедленно впиться зубами, попробовать на вкус, но что-то удерживает его — возможно, остатки благоразумия. На мгновение — лишь на мгновение — мелькает мысль, что это рай, но Сатклифф тотчас отгоняет её — слишком наивную и глупую — и идёт дальше. Несмотря на опасения, Греллю безумно нравится здесь, нравится сладкий воздух и тепло, нравится влюбленность, витающая в атмосфере. Будто бы это место создано этим чувством. С оглушительным щелчком всё встаёт на свои места, и Грелль даже злится на себя, потому что так глупо попасть в такую не менее глупую ловушку надо уметь. Сад Афродиты отзывается на его мысли насмешливым шелестом деревьев. Зато он окончательно убедился, что спит — решает Грелль, опускаясь обратно на землю. Он старается не думать, что может не проснуться, но думает о том, что сделает, когда проснётся и найдёт того, кто решил подкрепиться его энергией. Сад Афродиты держит только тех, кто мучается своей влюбленностью — тех, кто влюблён безответно и тех, кто влюблён в погибших. Грелль пытается убедить себя, что это всё из-за демона — холодность Себастьяна для него как вызов — но память раз за разом возвращает его на «Кампанию». Только самый безумный смех. Только самый насмешливый взгляд из-под белоснежных ресниц. Только самая таинственная Смерть, которую он когда-либо видел. Приходится проклинать отступника, потому что иначе ему пришлось бы проклинать себя за излишнюю впечатлительность и влюбчивость. Он сидит так вечность… Или несколько минут, но что-то меняется. Грелль удивлённо оглядывается по сторонам, тут же вскакивая. Сад тоже волнуется — шелест листьев становится тревожным, птицы становятся тише. Сатклифф прячется среди стволов деревьев, всматриваясь и вслушиваясь. Чувствует себя какой-нибудь лесной нимфой, которая прячется от одинокого путника, с той разницей, что превратиться в дерево он не сможет. В одно мгновение тревога исчезает — листва умолкает, а птицы наоборот кричат наперебой, а значит незнакомец принял правила игры. Что ж, остаётся лишь надеяться, что он в отличие от Грелля уснул в одежде. Он бредёт по тропинке — деревья как будто сами расступаются перед ним — пока не натыкается на черту, поперёк пересекающую тропу. Она слишком резкая, чтобы быть здесь изначально, слишком неаккуратная. Более того, от черты веет злостью. Сатклифф находит взглядом рядом с чертой палку, которой её провели. Всё это наводит только на одну мысль. Отступник влюблён? Сразу хочется сжаться в комок и спрятаться в золотой листве, но сад торжествующим шорохом напоминает о себе, а кормить энергетического паразита он не намерен. Нужно шагнуть, просто перенести ногу через линию, но он медлит. Что ждёт его за этой чертой кроме отступника?.. Впрочем, вскоре он собирается с духом и делает шаг. Сад меняется мгновенно — как будто за угол свернул, и он удивлённо хлопает глазами. Больше похоже на лесную поляну, чем на сад, да и сладости в воздухе куда меньше, хотя и здесь преобладает золото. Отступник лежит на земле, убрав с глаз чёлку, и подставляя лицо солнечным лучам. Грелль знает — ещё шаг и его присутствие будет обнаружено. И совершает этот шаг. Запоздало мелькает мысль о наготе. Два цепких зелёных глаза разглядывают его совершенно без всякого стеснения, пока он ужасно краснея пытается прикрыться собственными волосами, ощущая себя как минимум Евой или Адамом после того, как они вкусили плод с дерева Познания. Он ничего не говорит, только снимает с себя накидку, набрасывая на его плечи. Грелль заматывается в любезно предоставленную ткань, а кожа покрывается мурашками, потому что накидка пахнет им. — Как… — Грелль прочищает горло. — Как ты здесь оказался? — Собирался уничтожить это место. — Безразлично отвечает Гробовщик, оглядывая его с головы до ног. — О. — Только и отвечает Сатклифф, краснея и чувствуя облегчение. Значит отступник имеет свободный доступ к измерениям, а вовсе не жертва несчастной любви. — Нужно уходить. — Замечает он, легонько подталкивая Грелля в спину. Тот идёт не охотно, поворачивает голову, чтобы сказать что-то, но рука Гробовщика по-хозяйски ложится на его талию, так, что слова застревают у него в горле. Последний не меняется в лице, даже когда ладонь опускает чуть ниже, захватывая часть бедра. Сад враждебно шелестит — присутствие старшего жнеца ему не нравится, но Гробовщик дёргает его к себе — Грелль немного неуклюже льнёт к его плечу — и строго оглядывает ближайшие деревья. У Грелля пересыхает во рту. Взгляд отступника говорит — кричит — о том, что никому он самого Грелля не отдаст, а также предупреждает о немедленной смерти любого, кто попробует ему помешать. Мешает сам Грелль, неловко наступивший на ткань накидки. Он практически падает, и если его самого Гробовщик успевает поймать, то одежду нет, и Грелль в его руках совершенно обнажён. Он боится открыть глаза, потому что старший застывает, замирает, не выпуская его из рук. — Смерть. — Ругается отступник, а потом Грелль ахает, потому что чужая рука бесстыдно сжимает его плоть, а чужие губы смыкаются на его шее. Впрочем, теряется он не долго — цепляется за чужую шею, прижимаясь к Гробовщику ближе, подставляясь под касания холодных рук. — Здесь? Я… — Смущённо пытается спросить Грелль, потому что сад заинтересованно шепчет. — Сейчас же. — Немного охрипшим голосом твёрдо отвечает Гробовщик, и, Сатклифф впервые слышит нетерпение в его голосе. Через несколько секунд смущение уходит и остаётся только желание ощутить холодные пальцы везде, поэтому Грелль прижимает его — одним сильным толчком, так, что отступник даже удивляется — к стволу дерева, срывая оставшуюся одежду. Он быстро расстёгивает пуговички, стягивая с бледного тела чёрную ткань, опускаясь всё ниже. Его мысли уже не беспокоит сад, и, в конце концов — это же его сон, не так ли? Приходится сдерживаться, чтоб не скулить, потому что нестерпимо хочется почувствовать блаженную тяжесть чужого тела — особенно этого — на себе, но Гробовщик с каким-то особенным выражением наблюдает за ним, бездействуя. Грелль делает глубокий вдох, а затем проходится поцелуями по плоскому животу и опускается ещё ниже, останавливаясь напротив паха. Пальчиками играется с вставшим членом, чувствуя себя как минимум суккубом. Обводит языком пересохшие губы, лижет основание, помогает себе руками. Он дразнит кончиком языка дырочку уретры, принимает глубже, сосёт, пряча чужой член за щекой — словно леденец — совсем не испытывая угрызений совести. Гробовщик всё же сбивается на хриплый стон, запуская пальцы в его волосы, оттягивая голову. Грелль разгадывает его намерения мгновенно — расслабляет горло, а отступник грубо толкается ему в глотку. Хорошо, что жнецам не обязательно дышать. Впрочем, слюна всё равно стекает с подбородка, пока Гробовщик использует его, размашисто трахая его рот. Одним движением его поднимают с колен, хотя он и слова не успевает вставить — в спину упирается ствол дерева, а во рту хозяйничает чужой язык. Поцелуй не оставляет лёгким ни шанса, так что не будь они жнецами — мог бы стать смертельным. По привычке, когда поцелуй всё-таки прерывается, он жадно глотает ненужный воздух. — Почему… Здесь? — Спрашивает он, извиваясь змеёй в чужих руках. — Символика. — Небрежно бросает в ответ отступник, и о, Смерть, как Греллю нравится эта новая его часть. Больше всего он боялся, что не смотря на превосходное тело и прекрасное юношеское лицо — шрамы лишь в плюс — у него дух уставшего и мрачного старика. Нет, Гробовщик говорит с нетерпением, смотрит со страстью, движется рвано. Нет, эта душа — такая же заблудшая, как и у него самого — молода сутью. Плечи горят от жгучих поцелуев, и на периферии сознания мелькает мысль о том, что наверное также себя чувствовала Афродита на свидании с Аресом. Символика. Грелль усмехается, правда, не долго, потому что губы отступника находят бусину соска, и он глухо стонет, откидывая голову назад. Засосы на шее багровеют. Грелль интуитивно чувствует момент для того, чтобы опуститься на золотую листву, и утянуть за собой Гробовщика. — Это было также? — Шепчет он, жмурясь от удовольствия. Рука, ласкающая его плоть замирает. Гробовщик смотрит обжигающе-ревностно, пусть и с толикой насмешки. — Они, — он оттягивает сосок, заставляя Грелля выгнуться, — встречались втайне, — кусает и целует внутренние стороны бёдер, — ото всех. Грелль одной силой воли заставляет себя слушать, от накатывающего удовольствия поджимаются пальцы на ногах. — И здесь, — продолжает жнец, — они сочетались узами. — Отступник умолкает, будто боясь последнего слова. — Любви. — Выдыхает Грелль, заканчивая за ним. Гробовщик кажется растерянным, когда Грелль мягко целует его — без жадности и аккуратно, так, как целуют только безнадежно влюблённые люди. Старший жнец тоже смягчается, ласково оглаживает его бока, припадая губами к яремной вене. — Ногти. — Будто оправдываясь произносит Гробовщик, — Ты… Грелль прекрасно понимает, и, ничего сложного не видит — ему не в первой растягивать себя самого. Он посасывает собственные пальцы — огромное удовольствие ему приносит пламенный взгляд партнёра — прежде чем приняться за дело. Он лежит на спине, закинув одну ногу на чужую спину. Тонкие пальцы нащупывают нужную дырочку. Грелль вздыхает, проникая в себя одним пальцем. Гробовщик сдавленно ругается, чуть сильнее чем надо сжимая его бёдра. Грелль мурлычет, скользя пальцем глубже, преодолевая сопротивление гладких стеночек. Грелль хнычет, добавляя второй палец, и выглядит это страшно развратно, потому что второй рукой он ласкает себя. Отступник целует его колено, пряча взгляд длинными белыми ресницами, глубоко вздыхает, хотя ему и не нужно. — Тобой трудно насытиться. — Как-то грустно произносит он, пропуская сквозь пальцы красные пряди. Грелль слушает его вполуха, дрожит от ощущений. — Моя алая леди. Грелль блаженно щурится, обнимая его за плечи, тянет его на себя. У отступника бледная кожа с гирляндами шрамов и в контрасте с кожей Сатклиффа — чистой и вполне живого оттенка — выглядит потрясающе. Грелль запускает пальцы в косичку, быстро расплетая её. Его пальцы ловко скользят в серебряных волосах, так что он даже забывается. Гробовщик ловит его руку и, целуя костяшки пальцев, отводит в сторону. Они встречаются взглядом, и Грелль готов поклясться, что видел в глазах напротив гибель солнца, но пока можно не думать об этом. Пока можно позволить чужим губам оставлять метки на своём теле, можно позволить владеть собой, можно даже забыть о чёртовом саде. Грелль забывает. Грелль стонет, исходясь ломанной линией в его руках, толкается навстречу, поддаётся. Серебристые пряди щекочут обнаженную кожу, где-то рядом недовольно шелестит золотая листва. Грелль цепляется за плечи Гробовщика, ему отчего-то важно почувствовать единение. Жнец не возражает, дышит, двигается резко и нетерпеливо, целует требовательно, словно душу пытается поглотить, старается сильно не оцарапать. Грелль пытается вспомнить чувствовал ли он себя когда-нибудь так правильно, но мысль прерывает наступающий оргазм. Они лежат на покрытой опавшими листьями земле, перепачканные спермой, и, лично Грелль, чувствует себя прекрасно. Даже молчание выходит очень уютным. — Пора просыпаться, моя леди. — Наконец произносит Гробовщик, целуя его в лоб. Грелль распахивает глаза, подскакивая на кровати. В постели он один, а на часах уже почти полдень и он жутко опаздывает, хоть и ощущает себя разбитым.

***

Спустя неделю Сатклифф обнаруживает на рабочем столе золотой лист и записку. Грелль прячет лист в ящик стола и с улыбкой раз за разом перечитывает записку.

«Моей Афродите».