***
Бонни снова снился тот кошмар, что преследовал её с самого детства. С того самого дня, как она наконец освободилась от опеки отца и оказалась в приёмной семье. Как только почувствовала себя в относительной безопасности. Почему-то именно в то время в ней прочно укоренился страх, что всё может повториться опять. Эти сны снились ей не так часто, но всегда неожиданно. Иногда после утомительно-тяжёлых дней, а иногда — после вполне удачных, когда, казалось, она и не вспоминала о прошлом. Сон затягивал, словно вязкое болото, не отпуская и не давая вдохнуть полной грудью. Она просыпалась с криком, вскакивала и сжималась в комок, раскачиваясь взад и вперёд, давясь слезами и мучительно медленно возвращаясь в реальность, где весь этот кошмар был в далёком прошлом. По крайней мере, ей хотелось в это верить. — Нет! Нет! Пожалуйста! Нет! Ей очень хотелось верить, что всё позади. Но холодное одиночество, зловеще напоминавшее о себе этими беспокойными ночами, говорило об обратном. Никого нет. Она одна, и никогда не сможет подпустить к себе кого-то достаточно близко. Да и кому она нужна — сломленная, жалкая, прячущая за фасадом ледяной неприступности море боли и ужаса. Из последних сил держась на плаву, она отчаянно нуждалась в чьём-то тепле и близости. Эта потребность была почти такой же сильной, как и её страх. Почти. — Шшш… Успокойся, это просто сон. Просто сон. Иди ко мне, вот так… Всё хорошо. Фрэнк осторожно притягивает её к себе, обнимает одной рукой, а другой медленно гладит по волосам. Рядом с ним всё иначе — кошмар, так захвативший её, моментально тает в воздухе от его успокаивающего шепота и нежных прикосновений. Она чувствует себя как никогда расслабленно и уютно. Это удивительно, и, возможно, ей стоило бы попытаться понять, как вышло, что накопленная за все эти годы горечь, казалось, проникшая к ней под кожу и въевшаяся, словно ржавчина, наконец уступает место умиротворению и светлой грусти. Почему именно сейчас. Может, ей стоило бы подумать обо всём этом, но её сознание словно окутано лёгким туманом, сквозь который не пробиться ни одной тревожащей мысли. Она вовсе не думает, что Фрэнк её любит. Когда он держал пистолет около своего горла, она понимала лишь, что сделает всё, что угодно, чтобы не дать ему умереть. Время словно остановилось, и слова полились сами. — Ты меня знаешь… лучше, чем кто-либо. Если я тебя потеряю… Живи ради меня, прошу. Ты же меня любишь, да? Ты не можешь сказать это, но ты меня любишь. Ты меня любишь. Ты меня любишь… В тот момент она видела его глаза, полные отчаяния и решимости, и это пугало больше, гораздо больше, чем пушка в его подрагивающей руке. В тот момент она презирала Аннализ, которую всегда боготворила. Она вовсе не считает, что он любит её. Какой толк себя в этом убеждать? Но сейчас он здесь, рядом, его руки дарят ей тепло и такой необходимый покой, и ей этого достаточно. Она также понимает, что любит его. Всегда любила, по-сестрински, даже по-матерински, а сейчас совершенно не может, да и не хочет препятствовать новому зарождающемуся чувству, которое она и не надеялась испытать… никогда. Она будет любить его, даже когда он уйдёт. Даже когда заведёт очередную юную подружку. Даже если завтра он улетит на другой конец земли и исчезнет из её жизни навсегда, она всё равно будет его любить. И она на это согласна. Она всегда будет благодарна за это удивительное чувство, расцветающее у нее в душе. Раскрывающееся, как цветок, переживший ночь и встретивший новый рассвет.***
Сейчас как никогда остро Фрэнк понимал — он совершенно себя не знает. Долгие годы избегая своих чувств, он привык смотреть на себя глазами окружающих. Людей, которые видели перед собой обаятельного циника, загадочного и опасного помощника Аннализ, хладнокровного убийцу. Ему не хотелось выяснять, является ли он чем-то большим — зачем? Это никому не было нужно. Тем более невероятным казалось то, что происходило с ним теперь. Пустота, к которой он привык, постепенно начинала заполняться совершенно новыми ощущениями. Его потребность заботиться о ком-то, оберегать и проявлять нежность наконец нашла выход. Потому что рядом был человек, который в этом действительно нуждался. Бонни. Он почувствовал это в том порывистом объятии — в момент, когда он ожидал от неё чего угодно, только не этого. Он чувствовал это в ту ночь в её нежных прикосновениях, спустя минуту сменившихся страстными, жаркими ласками, словно ей хотелось слиться с ним воедино. Он поверил, что действительно нужен ей, увидев неподдельный страх и отчаяние, плещущиеся в её глазах, пока она умоляла его не убивать себя. Не мог не поверить. И сейчас, чувствуя, как она постепенно расслабляется под его осторожными прикосновениями, он убеждается в который раз — он ей нужен. И, слушая её размеренное дыхание, ощущая её тепло, вспоминая тот беззаботный смех, который он услышал впервые на днях, с удивлением осознав, что за все эти годы она никогда так не смеялась, он начинает понимать и другую истину. Она нужна ему тоже.