Квинтэссенция

Эггси шел по парку, озирался по сторонам и, на удивление спокойно для его состояния, вдыхал пронизанный птичьим пением, воздух. Он смотрел на людей, на прогуливавшиеся по парку, воодушевленные пары, на детей, которые быстро бегали за белками, но почему-то так и не могли их поймать. Юноша сел на скамью, затянулся никотиновой дымкой и стал смотреть на солнце: «Интересно, так ярко, не облачка, но морозно», — Эггси вновь подумал о своем детстве. Он часто гулял тут с матерью. Особенно он любил место у фонтана, там плавали рыбки, словно раскрашивая воду бликами своей чешуи. //флэшбек// — Эггси, смотри какие рыбки, — говорила мать юноши когда-то давно, в какой-то ветреный осенний день. Эггси смотрел на нее сухим взглядом человека, который будто повидал все. Ребенок тихо перевел взгляд на воду, он даже не переменил лица. — Мама, помнишь как мы кормили голубей? — Да, — настороженно сказала мать. Она смотрела на своего сына, который подозрительно задумался. — Мы кормим их, чтобы они не погибли зимой? И мы кормим их каждый божий день? Зачем? Все равно ведь когда-нибудь погибнут? Зачем же? — Что же ты такое говоришь? — испуганно прошептала мать. Эггси говорил все это с неменяющимся выражением лица. Садившееся солнце отражалось на его детском лице. Он был похож на каменную статую, на старую запыленную куклу, отталкивающую и завораживающую своим безжизненным видом. Эггси тогда было шесть лет. Он стал чаще впадать в стояние, так пугавшее его мать, чьё имя она боялась произносить. Нет, не так фальшиво, как в него впадают подростки в сопливых мелодрамах от неразделенной любви. В реальном мире любые чувства гораздо страшнее, глубже и болезненнее. Однако, ответить, чем болен мальчик, болен ли он и как это охарактеризовать не мог никто. Так было в мире Эггси. Чем более яркий свет он видел, тем большую тень отбрасывали монстры из его души. Излишняя радость и искренность людских сердец выводила его из себя, но как бы не бушевало море души его, лицо, словно железная решетка, не менялось никогда. //конец флэшбека// Эггси докурил сигарету и подозвал Джей-Би. Он встал со скамейки, но резко оказавшись на ногах, зашатался. Юноша справился с новым лёгким головокружением и направился вон из парка. Он взглянул на большие часы, которые грозно стояли на круглой площади. Прошло два часа. Погрузившись в свои размышления, Эггси и не заметил, как быстро пролетело время. Вскоре головокружение вновь вернулось. Юноша почувствовал, что боль проникала в его мышцы, сковывала движения, душила бледную шею проволочным ошейником. Вдруг, Эггси содрогнулся, как давно он не чувствовал такого. Даже боль которую он чувствовал, вчера была ничтожной. Но та боль была не физической, нет! Она словно цветок с шипами пронизывала душу. Эггси становилось все хуже и хуже, боль застала его на пороге дома. Юноша выпустил пса с поводка и закрыл глаза руками. Неплохо было бы сдерживать свои затихающие крики, но Эггси было все равно. Когда юноша совсем охрип, он услышал голоса, которые не хотел бы слышать никогда: — Это твоя вина Эггси! Ты думаешь, что милые воспоминания наших детских похождений способны заглушить твою боль? Нет! Ты так жалок! Хочу напомнить тебе, как ты веселился, когда был подростком. Тогда ты думал, что излечился. Ты был таким жалким и грязным, пытался обманывать распутных совсем юных девиц. А что теперь? Теперь ты лежишь на полу в доме того, кто погиб из-за тебя. Неужели ты думаешь, что я уйду сейчас? Эггси замолчал, он слишком хорошо помнил, все эти голоса. Гораздо проще было принять, что в твоем сознании какая-то абстрактная тьма, нежели противоречащая тебе личность. Юноша знал, что все это иллюзия, что нет никакого «другого Эггси». Но голос, который был пропитан тьмой, желчью и ржавчиной убеждал его в обратном. Голос нарастал и нарастал, он брызгал слюной, нервно дышал и сбивался. Ныл и стонал. Выл, словно ураган. Ураган шумел и касался юноши своими щупальцами, сливался с собачьим лаем. На этот раз голос уже кричал: — Ты жалок! Тряпка. Ничтожество. Только этого ты и достоин. Это твоя вина. Ничего не спасет тебя. Ты сгниешь здесь! — Заткнись! Тебя нет. Ты — никто, чтобы решать за меня. Ты лишь в моей голове. Тебя нет, — Эггси дрожал крупной дрожью, он держался за голову, и слезы скатывались из его глаз. Вскоре, «тьма» рассеялась. Эггси перестал трястись. Он без сил упал на пол и подумал о том, что долгое время почему-то презирал людей, он обманывал. Обманывал, в первую очередь, себя, пытаясь скрыться от боли. Сейчас это было уже не важно. Юноша лежал на холодном полу и гладил прибежавшего к нему пса: — Я виноват, Гарри, так виноват! — тихо прошептал Эггси. Луна отразилась в жемчужинах его слез, и холодный свет лег на его бледное красивое лицо. И весь мир успокоился в тон юноши, загадачно затаившись для новой бури.