Свобода в обмен на счастье

Когда Чимин вновь​ открыл глаза, за окном темная ночь. Он глубоко вдыхает, пытаясь привести мысли в порядок, и ощущает, как ноет все тело, когда делает жалкую попытку пошевелиться, а воспоминания яркими картинами мелькают в помутневшем сознании: Грубые толчки, разрывающие тело, руки, до боли сжимающие тонкую кожу, и оставляющие на каждом миллиметре тела отметины зубы. Он делает такую необходимую попытку подняться, но чувствует сдерживающую движение хватку поперек талии. Чонгук мирно спит, тяжело дыша и крепко вцепившись в талию Чимина, буд-то это его спасательный круг, последняя надежда на спасение. Сейчас, когда его грудь мерно вздымается, черные волосы разбросаны по подушки, а на спокойном лице отражается необъяснимое умиротворение, Чимин не может содержать порыва, прикоснуться к такому манящему телу. Он мягко проводит тыльной стороной ладони по скуле, чувствуя шелковую кожу и, завороженно, ведя рукой выше, запуская ладонь в шелковистые черные волосы, что рассыпаются сквозь пальцы, давая возможность насладиться моментом. Чимин ведёт ниже, как завараженный, всматриваясь в лицо хозяина, губы которого теперь приоткрыты, а из груди слышится сдавленное мычяние. Оно буд-то отрезвляет младшего, и Чимин нервно одергивает руку. Выпутавшись из обьятий, он невесомо соскользывает с кровати, чувствуя, как по бедру стекает ещё горячая жидкость. Он еле доходит до ванной, и пугается, когда неожиданно повернувшись, видит своё отражение в зеркале. Нет, это не он, это какой-то другой человек, пусть очень похожий, но не он. Растрепанные волосы, распухшие и прокусанные до кровотачащих ран губы, шея, израненная и в некоторых местах до крови. Изувеченное синяками тело, в местах, где хватка была наиболее сильной, следы от пальцев и множество царапин. Задний проход ужасно болит и Чимин проводит ладонью по бедру, стерая смешавшуюся с кровью сперму, что видимо заполняет его до сих пор. Ему противно от того каким он стал, от своего отрожения, от того, что человек в зеркале это действительно он. Ведь там сейчас действительно шлюха, которую трахают 10 человек ежедневно, и которая с радостью подставляется и просит добавки. Хосок прав, он всего лишь игрушка, игрушка которая надоест, которую сломали, и скоро избавятся, как от ненужного хлама. «Может и лучше, что бы избавились.» — Проносится в голове. И это так жестоко, с начала привязать к себе, намертво заполнить мысли, оставить метки, что бы Чимин уже никогда не смог очиститься от этой ночи и грубо выкинуть на помойку. Да, синяки и царапины пройдут, но что делать с душой, в которой теперь царит пустота и отвращение к самому себе? Чимин вновь бросает взгляд на зеркало, оглядывая своё измученное отражение, вглядываясь в опухшие от слез глаза и расплывающуюся на лице ухмылку. Он с размаха впечатывает кулак в зеркало, слыша разбивающийся звук стекла. Оно осыпается, ударяясь о мраморный пол, как и его душа разбилась сегодня, когда он срывал горло, моля прекратить. Мысли, что это лишь первый раз цепкими лапами въедаются в сознание. «Но ведь можно все закончить сейчас.» — проносится в голове, и мысль кажется на столько правильной, что Чимин непроизвольно бросает взгляд на поблескивающий осколок стекла. И рука сама тянется, сжимая острый кусок до пронзающей ладонь боли и выступающих алых пятен. И становится легче, боль отравляет, успокаивает, и Чимин делает первый надрез, полосуя вдоль левой руки. Он чувствует облегчение, когда алая жидкость стекает вниз, пачкая белесую кожу, и каплей приземляется на землю. Чимин слышит шаги и призывный удар в дверь, когда Чонгук пытается зайти в комнату, но повернув ручку осознает, что дверь заперта. Мин полосует по руке второй раз, и на его лице расплывается пьяная улыбка, зрачки расширяются, кажется до предела, а металлический запах крови, въедается в сознание, окончательно выбрасывая из реальности. Перед глазами мутнеет, а мысли в голове, что минуту назад были таки важными и неминуемыми, испаряются. Он чувствует, как пульс ускоряется и сердце стучит в висках, наровя оглушить его этим стуком и что-то ухает вниз, вытекая вместе с этой жизненной жидкостью, лужицей, растекается по белому полу. А ручка двери дергается смелее, когда Чонгук не слышит ответ, и оглушительный удар раздается по дому, когда дверь слетает с петель. Но Чимин уже не видит этого, не видит взволнованного взгляда и оглушительных криков позвать врача, ему хорошо здесь, в этой пьянящей реальности с запахом крови, где нет места боли и страданию, что заполнили его жизнь до краев, нет этого раздирающего сердца чувства отчаянья, от которого руки чешутся разодрать себе грудь. И Чимину кажется, что это наркотик, когда очередная струя крови пачкает его кожу, а Мин в наслаждении закатывает глаза и призывно выгибается на леденящем кожу кафеле, проваливаясь в такую манящую пустоту.