«Вера»

— Мама, мамочка! Открой глаза, — плакал трехлетний Джеджун, тряся обеими руками красивую молодую женщину, лежащую на полу в неестественной позе с закрытыми глазами, а по ее виску тонкой струйкой стекала кровь. — Я больше не буду прятаться от тебя, только, пожалуйста, открой глаза, — умоляюще просил он. — Мамочка, вставай, я хочу кушать, — с надеждой сделал он очередную попытку поднять женщину, зная, что его просьба о еде всегда имела действие, но мама уже не слышала его. Малыш, в силу своего возраста, не понимал, что произошло, но чувствовал, что случилось что-то ужасное и непоправимое между его мамочкой и тем разозлившимся дядей, который оттолкнул ее и, даже не взглянув на испуганного мальчишку, вышел из их комнаты, громко хлопнув дверью. Джеджун с распахнутыми от страха глазами смотрел, как его мама, с тихим «охом» ударившись о спинку кровати головой, медленно осела, а затем упала на пол, закрывая глаза. Две слезинки скатились по ее щекам, и она затихла. Мальчик отмер и закричал, подбегая к несчастной женщине. — Нара, забери мальчишку и уведи его отсюда. Не хватало мне еще неприятностей с полицией, — в комнату вбежали ярко накрашенные, в блестящих и просвечивающих нарядах испуганные девушки и подтянутый, стильно одетый мужчина в красном костюме с женственными чертами красивого лица, которое сейчас исказила брезгливая гримаса. — Суин, Ынхи, Ара, ликвидируйте все следы пребывания здесь ребенка. Живо, что встали? Полиция уже едет, — прикрикнул он на застывших девиц. Тут же все пришло в движение. Нара подошла к мальчику, который, чуя неладное, прижался к матери, обливаясь горькими слезами, обнял и уцепился за нее, мотая головой. — Малыш, Джунни, пойдем со мной, хороший мой, — уговаривала его девушка, поднимая. — Твоя мама устала, дай ей поспать, пойдем ко мне, — девушка с трудом подняла сопротивляющегося мальчика на руки и, обхватив плачущего и зовущего мать ребенка, быстро вышла из помещения. Джеджун смахнул слезу и затушил окурок, тут же прикуривая очередную сигарету. По комнате плыл никотиновый туман, пропитывая стены, обивку мебели, одежду и самого Дже запахом осенней депрессии. С горящими ненавистью глазами он сидел на кровати, облокотившись головой о ее высокую спинку, и вспоминал свои детские страхи. То страшное чувство безысходности осталось в памяти Джеджуна, временами возвращаясь в ночных кошмарах, и заставляло чувствовать свою беспомощность, сжимая до боли кулаки. Случайная встреча с таким порядочным и правильным Чон Юнхо, ради знакомства с которым он и вернулся в Сеул, встряхнула его, поднимая осевшую со временем муть со дна души, отравляя сознание жаждой мести и дикой ненавистью, а план отмщения окончательно сформировался в его голове. Ким Джеджун родился и почти до четырех лет прожил в публичном доме. Сын танцовщицы, по злой воле судьбы попавшей в царство разврата в совсем юном возрасте и сумевшей остаться чистой, светлой и верящей в любовь среди царивших здесь похоти и хаоса. Он уже не помнил черты лица матери, потеряв ее в столь юном возрасте. Однако, он часто видел во сне теплые руки, прижимающие его к себе, слышал тихий смех и мягкий чистый голос, выводящий мелодию колыбельной, чувствовал нежное и успокаивающее прикосновение губ к волосам. Все это вкупе давало обманчивое ощущение защищенности, ибо наступало утро, и вместе с ним мучительное чувство утраты. С годами, обласканный вниманием Нары и ее мужа, никогда не разделявших сыновей и беспокоящихся о Дже даже больше, чем о родном Джунсу, он стал реже видеть родной образ в сновидениях, и тем не менее, чувство огромной потери так и осталось с ним: в глазах, в сердце, в не находящей покоя душе. Повзрослевший Джеджун выпытал у Нары подробности жизни и смерти мамы. Мирэ была из неблагополучной семьи. Отец, заядлый игрок, потерял все свое состояние в игорных заведениях. Мать сбежала, бросив шестнадцатилетнюю дочь, отказавшуюся жить с ней и ее любовником в ту самую ночь, когда отец проиграл ее и Мирэ, поставив их жизни на кон за неимением больше никаких ценностей. Так девушка попала в «Звезду Востока». Она не плакала, не умоляла, не унижалась, а смотрела на хозяина этого заведения, самолично прибывшего за выигрышем, не опуская глаз. Лишь на мгновение в ее взгляде вспыхнуло презрение, когда отец пустил крокодилову слезу, прося прощения у дочери, хватая ее за руки. Выдернув ладони у предателя, она отвернулась и гордо вышла вслед за Хичолем навстречу своей новой жизни. Циничный и искушенный Хичоль оценил достоинства девушки: ее гордую осанку, грацию, невинность и юный возраст. Он мысленно потирал ладони — оставалось только огранить этот алмаз, и в его заведении эта девушка будет блистать ярче сверкающих бриллиантов. Однако алмаз был настолько крепким, называя всё своими именами и смело выражая свое мнение в лицо, отказываясь обучаться искусству соблазнения, что даже Хичолю был не по зубам. Он отступил, отложив пока свои планы на Мирэ. Как-то раз Хичоль подглядел, что девушка красиво двигается под музыку, не зная, что за ней наблюдают, и он решил пойти другим путем, предложив Мирэ попробовать себя на сцене их вечернего шоу для гостей. Танцы, пение и музыка были страстью и отдушиной девушки. Когда-то давно, когда ничего не предвещало их семье такого позорного краха, она занималась танцами в студии, живя этим и отдавая все свои силы. Девушка согласилась на предложение Хичоля, не почувствовав подвоха, да и долго испытывать терпение хозяина было чревато, оно ведь могло лопнуть, и тогда никто не станет слушать ее, просто подложив под клиента. И все же Мирэ оговорила, что никаких приватных танцевальных услуг гостям оказывать не будет, Хичоль согласно кивнул, имея свое мнение на этот счет. На том и порешили. Вскоре в «Звезде Востока» вспыхнул, играя всеми своими гранями и принося огромную прибыль, яркий бриллиант, холодная красота и недоступность которого притягивала толпу жаждущих прикоснуться к нему. В сердце Мирэ было пусто. Побег матери, предательство отца, жизнь по лезвию ножа, необходимость быть всегда настороже и контроль над речью, дабы не перегнуть и не провоцировать Хичоля, не давали расслабляться, но в тоже время девушка понимала, что рано или поздно неизбежное случится, и эта мысль не давала ей покоя. В один момент все переменилось, а в сердце наивной девушки зацвела красная роза любви, пока еще не распустившая свои лепестки, но бутон готов был раскрыться в любое мгновение, кружа голову одурманивающим запахом и желаниями. В один из вечеров, блистая со сцены и, по обыкновению, оглядывая равнодушным взглядом все эти похотливые, раздевающие ее глазами и облизывающиеся лица, она утонула в глубоких омутах, взирающих на нее с восторгом и поклонением. Молодой человек, так разительно отличающийся от местной публики и одеждой, и поведением не дышал, не отводя зачарованных глаз от танцовщицы. Сердце девушки забилось сильнее, к щекам прилила кровь, ноги почему-то стали ватными. С трудом отведя взгляд от притягательных глаз, она взяла себя в руки и закончила номер, гордо удаляясь за кулисы. Едва достигнув занавеса, смущенная таким вниманием Мирэ убежала к себе в комнату, не слушая вопросов удивленной подруги, и заперлась в ванной, приложив руки к пылающему лицу. На следующий вечер молодой человек вновь восхищенно смотрел на танцевальный номер Мирэ, озаряя красивой улыбкой мир девушки, который вдруг сузился до размеров этого совсем не знакомого ей человека, в котором она почувствовала что-то родное и близкое. Чон Воншик заканчивал обучение и скоро должен был принять сан. Молодой человек был верующим, но без ложного фанатизма, и ничто человеческое ему не было чуждо. Совершенно случайно он встретил на улице Хичоля-хëна, сына сестры матери, с которым виделся в последний раз в детстве, потом тот был со скандалом изгнан из дома тети по неизвестной Воншику причине, и пропал. С удивлением открыв рот, парень взирал на порочное царство хëна и краснел от его речей. Из любопытства он принял приглашение кузена и остался на вечернее шоу, а увидев солирующую танцовщицу, парень потерял голову. Несмотря на то, что девушка казалась такой недоступной и холодной, она страстно двигалась под музыку, искушая и пленяя, но ему виделась беззащитная и скромная девочка, которую хотелось оградить от всех этих жадных и облизывающихся мужчин, защитить от их горящих похотью глаз. Он стал приходить сюда каждый вечер, беспрепятственно проникая в зал, пропускаемый секьюрити, у которых было соответствующее указание от босса. Дни Мирэ тягостно тянулись в ожидании вечера. Все окружающие заметили, что ее красота распустилась, и она необычайно похорошела. Девушке, томимой любовным чувством к своему молчаливому поклоннику, хотелось большего, чем взгляды и улыбки, которыми он ее ежевечерне одаривал. В один из дней, сидя в своей комнате у зеркала и разглядывая свое лицо, она мечтательно улыбалась, расчесывая волосы, как к ней робко постучались. Открыв дверь, Мирэ замерла, ей казалось, что стук ее сердца слышит весь мир. С огромным букетом белых лилий, одуряюще пахнущих, стоял он, человек, ставший ее миром. Их любовная связь длилась недолго. Встречи были чувственными, наполненными нежностью, а сказанные шепотом на ушко красивые слова любви вызывали дрожь и делали Мирэ самой счастливой на свете. Она отдала свою девственность любимому без сожаления, уверенная в том, что будет принадлежать только ему. Влюбленная девушка даже не думала о средствах защиты, забыв об осторожности. И это дало свои плоды. Узнав о последствиях своего легкомыслия, она не допускала даже намека об избавлении от зародившейся в ее чреве жизни. Как назло, любимый человек пропал и не появлялся в их заведении, заставляя сердце девушки сжиматься от неизвестности и тревоги. Долго скрывать свое положение ей не удалось. От внимательного и всезнающего Хичоля не укрылись ни перепады настроения, ни следы слез на безупречном лице, ни изменившийся вкус в еде девушки. Сделав свои выводы, он пригласил Ким Мирэ к себе в кабинет для приватного разговора. Что она говорила Хичолю, какие доводы приводила, на каких условиях безжалостный и строгий хозяин элитного борделя разрешил оставить плод любви, никто не знал. Но после рождения крепкого и здоровенького мальчика оправившаяся девушка продолжила выступать со своими танцевальными номерами, а потом и удаляться с клиентами для приватных танцев в снятые ими номера. В ее глазах померк огонек, она просто выживала и хотела быть с сыном. Хичоль же тем временем с удовольствием возился с малышом Джунни, балуя его и восхищаясь живым и красивым ребенком, наконец-то найдя управу на непокорную Мирэ. Джеджун вспомнил, как Хиним, так велел он величать себя мальчику, украдкой плакал, когда Нара, заменившая ему мать, покидала заведение, найдя свою судьбу, человека, который полюбил ее, несмотря ни на что, и женился, усыновляя Джеджуна, став ему и родившемуся чуть позже Джунсу отцом и другом. Возможно, у Хичоля и на Джеджуна были планы, но судьба мальчика повернулась в другое русло. Как говорил Хиним, Дже был лучиком света в этом царстве порока. Его любили все. Непосредственность малыша забавляла даже самых циничных и не ждущих ничего хорошего от этой жизни девушек, а красота, унаследованная от матери, растапливала самые холодные сердца. Мирэ души не чаяла в своем мальчике и до последнего надеялась, что отец ребенка появится и заберет Джеджуна из этого злачного места, в котором ребенку было явно не место. Но годы шли, а любимый так и не появлялся на горизонте до той самой роковой для молодой женщины и ее сына ночи. Чон Воншик приехал в столицу по делам церкви. Последний раз он был тут почти четыре года назад. За это время жизнь его круто изменилась. Родители, прознавшие о его связи со столичной танцовщицей, срочно вызвали парня домой, найдя ему хорошую девушку из порядочной семьи, и насильно женили. Теперь он был примерным семьянином и отцом двухлетнего сына, своей гордости. Получив сан пастора, он переехал из родного городка в центр департамента и служил при местной церкви. Как молодого и перспективного служителя веры его направили на трехдневный семинар в Сеул. Дни семинара пролетели быстро. Можно было возвращаться к жене и сыну, однако город, где он был счастлив и любим, не отпускал. Он сам не заметил, как ноги привели его туда, где когда-то жила его возлюбленная. Воншик не знал, тут ли еще его Мирэ, ведь сразу после возвращения домой и скорой женитьбы все связи с опальным хëном оборвались. Он стоял у дверей и смотрел на сияющее огнями увеселительное заведение, а память услужливо подбрасывала воспоминания о горячих ласках и нежности любимой девушки. Джеджун, выслушав рассказ Нары, поклялся отомстить ублюдку, разрушившему жизнь самого родного для Дже человека, вскружившему голову влюбленной девушке, давшему ей и у нее же отобравшему надежду, обвинив во лжи и желании вставить палки ему в колеса, навязывая нагулянного неизвестно от кого ребенка. Этому лживому и лицемерному пастору, вещающему о всепрощении и любви к ближнему с церковной трибуны, порядочному и преданному семьянину, своему биологическому отцу, Чон Воншику, который, даже не взглянув на сына, обозвал любящую его женщину лживой тварью и падшей женщиной, с силой оттолкнул ее прочь от себя и с брезгливостью покинул это логово разврата. Хиниму удалось замять это дело, не давая ему ход и выставив все как несчастный случай по неосторожности самой Мирэ, поэтому имя священнослужителя не всплыло в деле, а девушки даже не заикались о Воншике по велению Хичоля. Заведение продолжало работать в своем обычном режиме, и вскоре этот случай был забыт. Только по ночам маленький Джунни кричал и плакал, зовя мать, но сердобольная Нара, полюбившая Дже, как родного, тут же убаюкивала малыша, прижав к своей груди. «Лицемер так и остался безнаказанным, убил человека, верившего и любившего его, даже не физически, а морально, и живет себе припеваючи. И вырастил такого же ублюдка, как и он сам, который мне теперь втирает о вере! Ничего, Чон Юнхо, я открою тебе глаза на твоего лживого папашу, ты станешь моим орудием мести, и я посмотрю, насколько сильна твоя вера, — мстительно думал Дже, радуясь удачному стечению обстоятельств и неожиданной встрече с человеком, который как нельзя лучше подходил для его планов. — Мама, я накажу человека, отнявшего тебя у меня, клянусь! Я никогда не прощу эту гниду за то, что попользовался тобой, а потом унизил на моих глазах, прежде чем убить, пусть и не преднамеренно, — Джеджун не замечал, что слезы струятся по его лицу, одержимый ненавистью, он затушил последний окурок и смял пустую пачку в кулаке. — Вот так я расправлюсь с ним, без права на пощаду, —Ким отбросил смятую пачку и свернулся клубочком, содрогаясь от сдерживаемых рыданий. Успокоившись немного погодя, он укрылся, но его продолжал бить озноб. — Мам, я так по тебе скучаю. И, знаешь, этот мой однокровный брат, он такой красивый и успешный, — с тоской в голосе протянул молодой человек и закрыл глаза, вспоминая умный и внимательный взгляд Юнхо, его образ, тембр голоса, надежность и спокойствие, которым веяло от того. Его раздирали противоречивые чувства, но, вспомнив слова о вере, Дже сжал кулаки. — И тем не менее, никакой пощады не будет!» — пробормотал он, уже проваливаясь в тяжелый тревожный сон.