К. Э. Смит. Стихотворения в прозе

      Множеством теней был наполнен дворец Августа. Вкруг серебряного трона, почерневшего под незримой поступью уходящих в небытие эпох, ниспадали они с колонн и разрушенной крыши, струились сквозь вызорочные окна в калейдоскопической многоликости. Подобные гротескным чёрным фантомам гибели и опустошения, шествовали они через дворец в размеренном, мрачном и неуловимом танце под музыку сменяющих друг друга солнц и лун. Тонки и долги были они, как и прочие тени, что можно увидеть перед зарёй утренней и после зари вечерней; в испепеляющем потоке полдня они напряжённо укорачивались, становясь едва различимыми под светом увядающей луны. В мертволуние же они становились подобны мириадам языков, сокрытых за стиснутыми и безмолвными устами ночи.       Некто каждый день приходил в эту обитель теней и запустения; воссев на серебряный трон, созерцал он тени, кои и были тем опустошением. Ни король, ни раб не препятствовали последнему посетителю дворца — ибо и короли, и рабы его пленены в непостижимой темнице столетий. Гробницы неисчислимых и забытых монархов белели окрест на жёлтом песке. Иные оплыли, словно гниющая плоть, вперяясь впалыми глазницами вскрытого опустошённого черепа в звездистое небо; иные доднесь сохранили неосквернённой печать смерти, тем уподобившись закрытым векам недавно усопшего. Но тот, кто созерцал тени, воссев на серебряном троне, не обращал внимания ни на них, ни на стремительный ветр, что запускал в обвалившиеся гробницы свои незримые руки, тёмные от праха королей.       Он был философом, но некому было узнать у него, из каких земель он явился. Некому было спросить, что искал он в разрушенном дворце, каких знаний или наслаждений алкали его очи, непрестанно устремлённые на дивные хороводы теней. Некому было задуматься о том, что за мысли сочатся сквозь его разум в призрачный унисон с созерцаемым. Глаза его были стары и наполнены грустью размышлений и мудрости; борода его, простёртая до нижнего края его длинного белого одеяния, была длинна и бела.       В течение многих дней он приходил с рассветом и отбывал с закатом; и тень его отделялась от тени трона и шествовала вместе с другими. Но, как-то раз, он изменил своему обычаю, и не покинул дворец вовремя; и тогда тень его стала одним с тенью серебряного трона. Смерть нашла его там, там же и оставила — расточаться прахом, коий един с прахом и рабов, и королей.       А тени всё так же непрерывно струились в непостижимом танце, вплоть до тех дней, что предшествовали концу времён; тех, когда обветшавший мир, сбитый с пути солнцем неведомых небес, должен навеки сгинуть в космической теми, или же, по воле иных, неприемлемых для него гравитаций, должен распасться на куски, обнажив пред лучами чуждых солнц гранитные кости; и гранит тот должен расточиться — и стать единым с прахом рабов и королей. Зенит был опоясан непроницаемым мраком, но глубины дворцовых сумерек были прорезаны солнечным светом. Опричь этого, всё оставалось неизменным — ибо земля была мертва, и уже давно не сотрясала её нетвёрдая поступь Времени. И, в выжидающем безмолвии пред последним закатом, скольжение теней казалось лишь насмешкой над тем, что грядёт; лишь балаганной фантасмагорией давно минувшего; жалкими останками забытых времён.       Но солнце медленно темнело во чреве небес, словно его растворяла в себе беспредельная и безвидная неведомая субстанция. И сумерки смирили тени во дворце Августа, ибо сам мир стремительно шёл к всеобъемлющей единой тени безвозвратного Забвения.